Из-за девчонки (сборник)

Инга все время просила Рериха, чтобы он ее нарисовал, но Рерих отказывался.

– Зря просишь, – сказал я Инге. – Он Китайскую Кошку в средневековых одеждах рисует… А она и не думает просить…

– Ты видел?

– Видел. На лошади, в лесу, в зале, где тысяча свечей горит и все танцуют. А себя он в рыцарских доспехах изображает… Пойдем с тобой в парк сегодня? Колесо обозрения последний день работает…

Она головой только покачала и ушла.

А на следующий день я зашел к ней домой.

– Ты один? – спросила она. – А Рериха не видел?

– Рерих с Китайской Кошкой на колесе обозрения катаются. Кошка скрипичные занятия прогуливает, а скрипку в коляске под лестницей прячет… У тебя нет случайно чистой тетрадки в клеточку?

Она принесла тетрадь, и я ушел. А чего еще делать, когда говорить не о чем?

На лестнице я вытащил из кармана кусочек угля (когда-то давным-давно у Рериха взял) и написал на стене большими печатными буквами:

ИНГА + РЕРИХ = ЛЮБОВЬ.

А когда домой пришел, ее номер набрал. Набрал и, как всегда, молчу. Она на этот раз почему-то заплакала.

– Это ты? Это ты? – все время спрашивает. – Ну скажи, ты это?

Я повесил трубку. Рерих же по-прежнему стоял под окнами Китайской Кошки, а когда ее дома не было, рисовал гипсовые головы. Он теперь на женские перешел. Чем-то они все Кошкину голову напоминали. Какие у нас во дворе талантливые люди! Китайская Кошка на скрипке играет, Рерих рисует, Инга… Инга… Говорят, она из лука здорово стреляет. Вот бы посмотреть!

Я как-то в магазин бегу, смотрю: она на лестнице тряпкой мою надпись стирает.

– Не видел, кто написал? – спрашивает.

– А чего было написано? – На стене к этому времени один слог «бовь» остался.

– Будто не знаешь! – усмехнулась она.

– Это кто-то углем написал.

– Кто же?

– Только не Рерих. Он сейчас за Китайской Кошкой, как носильщик, скрипку таскает…

Она закусила губу и убежала. А я хотел ее в кино позвать. Интересно, пошла бы?

В этот день Рерих передал мне записку для Китайской Кошки. Он и раньше ей записочки писал, только Кошка их рвала на мелкие кусочки и не читала.

Я с этой запиской к Инге зашел.

– От кого? – спросила она.

– Нет ли у тебя чистой тетради в линеечку?

– Я спрашиваю: от кого записка?

– От Рериха. Только не тебе, а Китайской Кошке. А тетрадь я завтра верну. Когда тебе принести?

Она:

– Дай записку прочитать!

Я:

– Ты что? Разве чужие записки читают?

Она:

– Дай… Дай, пожалуйста, а? Ну дай, ладно? Я прочитаю и отдам…

Я:

– Ладно, дам. Только пойдем потом со мной гулять? Куда ты хочешь?

Она хвать записку – и на кухню. Я стою жду. Лук в прихожей висит. Из чьих-то рогов сделанный. Из него, значит, она стреляет. Я тетиву потрогал – как басовая струна у гитары, она зазвучала. Интересно…

Возвращается.

Я:

– Ну что? Пойдем?

Она вздыхает:

– Пойдем…

Мы оделись и вышли. Небо серое, все в плащах, держат зонты на изготовку: а вдруг дождь начнется? И Китайская Кошка в прозрачном плаще навстречу со скрипкой, а на голове гигантский розовый бант.

– Тебе записка, – говорю.

– От кого?

– Прочтешь – узнаешь.

Китайская Кошка развернула записку.

Мы пошли вперед, а Китайская Кошка записку на мелкие кусочки стала рвать. Эти клочки мимо нас, как белые листья, пронеслись.

Инга закусила губу.

– Зачем Кошка такой дурацкий бант нацепила? – спрашиваю.

Инга молчит.

С Ингой прогулка не получилась. Она молчала, а одному говорить скучно. Только когда разговор заходил про Рериха, она оживлялась. Но все время говорить про Рериха неинтересно. Я рассказал, как он за натурщицами подсматривал, а Инга только улыбнулась.

Не получилась у нас прогулка.

В этот день много чего произошло. Вернулся я домой, мама говорит:

– Новость. Оля Шаргородская не поступила в музыкальное училище. Столько денег репетиторам платили – и всё на ветер…

Я зашел к Китайской Кошке. Она сидит на табуретке – глаза сухие. Китаец на стене приуныл, и круглая кошка никуда не собирается лететь.

– Не приняли? – спрашиваю.

– Не приняли. Ну а как вы погуляли?

– Плохо.

– Чего же так?

– Не знаю.

– Ясно. А про меня говорили, что я в группе самая талантливая…

– Не расстраивайся. Если говорят, что самая талантливая, на будущий год поступишь, – утешаю: все-таки с детства друг друга знаем.

– Хватит, – устало сказала она. – Дай скрипку…

Я принес. Она взяла, погладила ее.

– Этот дурак под окном стоит?

– Рерих? – Я подошел к окну. – Стоит.

Тут она вдруг сорвала с головы бант, швырнула его на пол, схватила скрипку и выбросила ее в окно.

Я своим глазам не поверил. За скрипкой – пюпитр. Зазвенел на асфальте, как брошенная шпага.

Скрипка выпрыгнула из футляра и поскакала по лужам. Тренькнули печально струны.

А под окном Рерих стоял.

– Ура! – закричал он, увидев, как скрипка из окна упала. Дурак, не понял даже, что она могла ему на голову свалиться. – Ура! – закричал он. – Теперь все по-старому будет!

Китайская Кошка высунулась из окна.

– Подбери! Подбери мою скрипку! – кричит.

Рерих не обращает внимания. Орут каждый свое.

Я выхожу в прихожую, набираю Ингин номер.

– Это я, – говорю. – Посмотри в окно, что делается. Пойдем в кино, а? На семь двадцать в «Дружбу» успеем…

Она бросает трубку.

Я снова набираю.

– Ты мне противен! – говорит Инга.

Китайская Кошка спускается во двор и скрипку поднимает.

– Скрипочка моя раненая!.. – прижимает ее к себе и плачет так, что люди из окон высовываются.

Рерих рядом стоит и футляр держит. В луже папка с рисунками валяется. Ветер рисунки из папки вытаскивает, раскладывает на асфальте, приглашает на выставку. Только рисунки быстро намокают, и не разобрать, что там нарисовано.