Из жизни одноглавого. Роман с попугаем
Шрифт:
Думаю, если бы нас окружили танками и артиллерией, это не вызвало бы большего смятения.
Напряжение росло, пока наконец не явился Милосадов и, ко всеобщему счастью, в два слова рассеял всю эту нелепицу.
— Да вы что, товарищи! — изумился он, удивленно глядя на нас. Я заметил, что сейчас его глаза были вовсе никакими не серо-синими, а самыми что ни есть голубыми. И, наивно помаргивая, безмятежно соврал: — Это же метростроевцы. Вы разве не знаете? На углу Второго Центрального и Третьего Княжеского запроектирована новая станция. Должно быть, сроки подпирают,
Господи, какое все испытали облегчение!
Однако оно было недолгим.
К соседнему с библиотечным подъезду подъехал большой грузовик, на бортах которого значилось: «ПЕРЕЕЗД WWW.SHEMETOM.RU», и несколько грузчиков в одинаковых синих комбинезонах с белыми литерами на спинах, повторявших надпись на грузовике, стали выносить и укладывать какую-то трепаную мебель.
Время от времени показывались и хозяева — то заплаканная женщина в красной куртке принесет люстру, то хмурый мужчина выкатит велосипед, то две девочки с бантами притащат скрипку в футляре и сядут на скамью смотреть, как дяди в комбинезонах грузят пианино. Снова появится заплаканная женщина в красной куртке, отругает их и пошлет за новой ношей, мотивируя свою строгость напряженностью дела и недостатком времени.
Плотникова, понятное дело, поспешила туда, уловила заплаканную хозяйку, и они крепко и надолго зацепились языками.
Выяснилось, что из квартирной части дома выезжает последняя семья. Их не устраивали предлагаемые муниципалитетом варианты, они упирались до конца; на последнем суде, решившем дело не в их пользу, муж потерял сознание, а женщина в красной куртке, по ее словам, чуть не сошла с ума, и тогда им отключили воду и вырубили свет. В итоге выезжали они не в радости новоприобретения, а в негодовании утраты, злые и несчастные.
Разумеется, Плотникова подсыпала соли на раны, хлопая себя по щекам и причитая: «Уж на край земли-то, господи! На край земли!» — и в глазах заплаканной женщины появлялось такое затравленное выражение, будто и в самом деле гнали их в Шилку или Нерчинск.
— Ну конечно, — нашла объяснение Наталья Павловна, выслушав историю. — Если в центре присиделся, разве хочется на окраину, даже если на время?
И посмотрела на Коган в надежде, что та разделит эту простую мысль или по крайней мере одобрит ее, но Коган только с сомнением хмыкнула.
Хотя, казалось бы, Наталья Павловна стопроцентно верно рассудила — кто же в такой ситуации будет радоваться?
***
Последние дни вообще было как-то тревожно. Уснул я кое-как, спал вполглаза, и, когда проснулся и увидел, что в директорском кресле сидит Калабаров, даже не удивился.
И тут же спросил:
— Юрий Петрович, а вы знали, что Светлана Полевых — ваша дочь?
Ляпнув это, я, честно сказать, даже не удивился тому, что ляпнул. Все равно уже несколько дней крутилось на языке. А сейчас голова была замутнена, вот спросонья и выскочило.
Вздрогнув, он оторвал затылок от подголовника и потянулся, сцепив руки в замок.
— Что? Какая дочь?
Я встряхнулся.
Сказав «а»…— Светлана Полевых… утверждает, что вы были ее отцом.
— То есть она все-таки Полевых, а не Калабарова, — уточнил он. — Что можно сказать. Мир тесен. Как вы узнали?
— Теснота мира в данном случае ни при чем. Она у нас появилась совсем не случайно.
— Где — у вас?
— У нас в библиотеке.
— Уже после?
— Нет. Задолго до.
— То есть что же выходит…
— Ну да, — подтвердил я. — Она ходила к нам книжки читать, а вы и не знали.
— Интересно… Долго ходила?
— Полтора года.
— И не подошла ко мне, не сказала? — задумчиво произнес он.
— Говорит, не хотела впутывать в свою жизнь. Мол, у вас своих забот полон рот, а тут еще дочка как снег на голову.
— Это она зря, конечно, — сказал он, пожав плечами. — Зря. Очень даже это было уместно. Не знаю, чем бы я мог ей помочь, но…
Я вздохнул.
— Даже если бы ей удавалось время от времени с вами поговорить, уже было бы много.
— Ладно, не будем попусту крыльями махать. Сделанного не воротишь. И что же она?
— В каком смысле?
— Что делает, чем занимается?
— Знаю только, что окончила третий курс мехмата.
— Ничего себе! — удивился он. — Интересный выбор. Мать у нее до невозможности гуманитарная.
— Ну и что? Вы сами всегда говорили, что математика возглавляет список гуманитарных наук.
— Так и есть, — согласился он.
Мы помолчали.
— В общем, имейте в виду, Юрий Петрович, — сказал я. — Такая симпатичная девушка, а вы и не в курсе. Вы бы по своим каналам и про нее разведали.
— А что с ней?
— В том-то и дело, что неизвестно. Пропала она, не приходит. Как бы дело так не повернулось, что Милосадов с ней отношения завел. Я последний их разговор слышал. Честно сказать, мне сильно не понравился.
— Что ж, узнаю…
Я не упустил случая легонько съязвить:
— Между прочим, в прошлый раз вы говорили, что и без того теперь все на свете знаете.
— Такую глупость я не мог сказать, — возразил Калабаров. — Многое из того, что знаю я, вам неизвестно, — это да. Но все? — всего никто не знает… Ладно, расскажите, как вы тут без меня живете.
— Да как, — я невольно вздохнул. — Живем себе. Пакуемся. Запарились уже. Я и подумать не мог, сколько книжек людьми понаписано. С утра до вечера колготимся.
— Пакуетесь, — задумчиво повторил он. — Вообще-то зря, конечно.
— Почему зря? — удивился я. — Как же фонды вывозить, если не упаковать?
— Не будет никто вывозить фонды, — хмуро сказал Калабаров. — Никому ваши фонды не нужны.
Его заявление сбило меня с толку. Я молчал, не зная, что сказать.
— То есть как это не нужны? — тупо спросил я. — Почему не нужны?
— Да вот так и не нужны, — ответил он со вздохом.
— Но как же? Ведь когда будет новая библиотека…
— Не будет новой библиотеки, — скучно сказал Калабаров.
— Здрасти! — возмутился я. — А что же будет?
Он молча полез в карман и достал что-то.