Избавитель
Шрифт:
К Василию подскочил чёрт и аккуратно, словно драгоценную реликвию, протянул свернутый в рулон пергамент, сделанный, по всей видимости, из человечьей кожи. Край пергамента был закреплен огромной сургучной печатью, в которую четкими глубокими бороздами врезалось изображение пентаграммы в кольце.
– Поторопись, на восходе тебя вернут мои подручные, и упаси тебя Бог не выполнить моё поручение! – он улыбнулся ехидно, и адское окружение вновь поддержало эту минутную радость неистовым весельем.
Дьявол махнул пальцем, и тучка летающих демонов, с гиканьем подхватив святого отца за руки, понесла его к ущелью. Оказавшись над лавой, двое импов остались с Василием, насилу справляясь с восходящими потоками воздуха, а остальные опустились на дно и принялись усердно обмахивать кипящую массу. Лава забурлила, от нее взмыл такой горячий ветер, что державших
Движение туч над ущельем упорядочилось, и они начали вращаться, образуя гигантскую воронку. Раздался сухой треск молний, и, словно испугавшись их, импы бросили Василия и разлетелись в разные стороны. Василий полетел вниз, но всего через мгновение огненная жижа вспучилась и взорвалась огромным фонтаном. Мощный порыв ветра, вырвавшийся из него навстречу Василию, подхватил посланника и стал стремительно возносить его ввысь. Чем ближе приближался священник к тучам, тем сильнее ощущалась наэлектризованность воздуха: треск раздавался уже у самых ушей, а растопыренные пальцы начали светиться коронным разрядом. Василий поднимался к центру воронки, и вдруг… Ужасная молния ослепила и оглушила его.
Глава XIV
Начиналась прохладная августовская ночь. Сульфат ехало на своем автомобиле по загородной трассе в развлекательный центр «Супер» и дёргалось всем телом в такт ритмичной мелодии, разносившейся по салону из целой батареи динамиков. Сульфат было гермафродитом, как, впрочем, почти все население планеты. Внешне это была очень эффектная блондинка с выразительной фигурой, лицом без изъянов (по стандартам нового времени), с длинными волосами, закрученными в тугую наклоненную немного набок спираль, длинным носом и тремя грудями, гордо расталкивавшими друг друга, что, как считалось, придавало образу соблазнительную пикантность. От мужской части Сульфату достались только половой орган, широковатые плечи и некоторая грубость черт лица.
Дабы женщины не обвинили автора в мужском шовинизме, а мужчины – в предательстве (поскольку Сульфат обладало неоспоримыми достоинствами, о чём будет сказано ниже), я буду называть Сульфата «оно», не отдавая предпочтения ни одному из полов.
Одето Сульфат было не по сезону: легкая полупрозрачная пелерина жёлтого цвета, богато украшенная стразами, под которой просвечивало одеяние, больше похожее на закрытый женский купальник с глубоким декольте, почти полностью обнажавшим среднюю грудь. Вокруг шеи был намотан шёлковый шарфик, один конец которого свисал спереди, а другой – за спиной. Ещё одним элементом облика Сульфата были очки – лентообразные мягкие перламутровые очки, которые больше походили на повязку, так что сложно было предположить, видело ли Сульфат хоть что-нибудь через них или нет. Но окружающий мир оно всё-таки видело. Правда, немного не таким, каким он являлся на самом деле, но лучше, ярче и интереснее. Подобные очки позволяли человеку погружаться в виртуальный мир постоянной игры, и картинка, хоть и строилась на основе реальной обстановки, но во многом зависела от того, во что играл их обладатель. Что видело в этот момент Сульфат – раскрашенный в пестрые цвета мир, пряничные замки или же геометрические абстракции – не столь важно.
Вместе с музыкой из динамиков доносились слова, которые Сульфат хотело заучить и в подходящий момент поразить ими своих собеседников.
– Априори – знать с самого начала, – звучал из динамиков немного гнусавый голос с металлическими нотками.
Априори, – повторяло Сульфат с напряженным лицом, надеясь запомнить это хотя бы на несколько часов. Всякий раз перед выходом в свет оно запускало подобную программу и даже умудрялось ввести в свой обиход несколько терминов. Например, оно знало, что кризис – это трудности, а вакуум – ничто, и теперь, когда требовалось сказать, что сделать нечто не представляет сложности, оно так и говорило: «Этот кризис мне аще вакуум». Благодаря этому, среди своих знакомых (как реальных, так и виртуальных), оно заслуженно слыло умником. Правда, открыто в этом никто не признавался, но все знали и тайно недолюбливали Сульфата за это. Сульфат тоже знало свою высокую интеллектуальную ценность (вернее – бесценность), и потому не терпело этого качества ни в ком другом.
Как известно, всестороннее образование делает человека гармонично развитым, поэтому
Сульфат разбиралось во всех областях, и о чем бы ни говорили, какое бы событие ни произошло – на всё у него были свои соображения, которыми оно не медлило делиться и высмеивало все иные мнения.Особой гордостью Сульфата были оконченные курсы просвещения, которые проводили для желающих в образовательных центрах. Просидеть три месяца, слушая краткие лекции по основным научным дисциплинам – это вам не шутка! Не у многих хватало терпения досидеть до конца первого месяца, Сульфат же проявило нечеловеческую силу воли и было вознаграждено за это сертификатом с блёстками и огромной сургучной печатью. А главное – это статус в глобальной сети и специальный значок, который позволялось носить только курсантам, и который ярким маячком всегда поблескивал у него на груди. Правда, это была лишь внешняя сторона, внутренняя же изменилась ненамного: курсы, скорее, захламили эту светлую, но неподготовленную голову. Попробуйте четырех-, пятилетнему ребенку – если он не вундеркинд – за три месяца, по полтора часа в день, изложить историю мира вместе с альтернативными историческими гипотезами, философию, физику, биологию, мировую литературу, добавьте сюда немного химии, разбавленную для развлечения историей алхимии, астрономию с астрологией и уж совсем чуть-чуть различных отраслей математики и геометрии – и вы получите представление, что творилось в голове среднестатистического выпускника образовательных центров.
– Желудок – орган, принимающий съедаемую пищу.
– Желудок, хе. Ты, дэха, натурально, не лапай меня своими желудками! Хе.
Автомобиль Сульфата несся по прямой трассе, насыпанной среди обширных пестрых цветочных лугов. Луга были густо засажены портулаком почти метровой высотой с цветками размером с блюдце. Однако не только величина была примечательной чертой этих растений: там, где жизнь не засыпает даже ночью, важно, чтобы красота царила круглосуточно. Цветы светились, светились в свете ясной луны, словно это было не поле, а загадочная галактика, густо усеянная звездами: голубыми, желтыми, красными – каких только огоньков здесь не было!
Автомобиль управлялся автоматизированной системой навигации, пассажирам же оставалось лишь вести непринужденные беседы, смотреть стереовид – нечто среднее между глобальной сетью и телевидением – и ждать прибытия. Салон стал шире и выше. Между креслами можно было свободно перемещаться, почти не наклоняясь; кресла, коих было шесть, свободно вращались. Какие-либо приборы на передней панели практически отсутствовали – вместо них торчали кончики нескольких трубок для объемных картин стереовидения и старый добрый прикуриватель. В остальном же автомобиль принципиально не изменился: все те же четыре колеса и герметичный обтекаемый салон с прозрачной крышей, с чуть выдающимся вперед капотом. Только задняя часть автомобиля теперь имела своеобразный изогнутый кверху «хвост», как у скорпиона, а на крыше – небольшие торчащие в разные стороны «крылышки», но всё это было уже лишь для красоты.
Поля заканчивались, и впереди показался сосняк, над которым возвышались стеклянные купола развлекательного центра, залитые изнутри яркими цветами, манящие к себе со всех сторон посетителей, как мотыльков.
Внезапные разряды молний вырвались из дорожного полотна прямо перед автомобилем, и в свете ослепляющих вспышек чётко показалась темная человеческая фигура.
«Внимание! Человек на дороге!» – спокойно сообщили динамики, и автомобиль резко свернул вправо, на полном ходу слетел с насыпи, чудом не перевернувшись, и продолжил свое торможение уже внизу. Однако окончательной остановки достиг, врезавшись в одинокую кривую сосну с широко растопыренными в стороны длинными корявыми ветвями, словно у сказочного чудища. «Чудовище» возмутилось, что кто-то посмел нарушить его вековой покой, замахало ручищами, но тут же успокоилось.
Спустя минуту зрение и слух вернулись к Василию. Первое, что он почувствовал, и от чего у него защемило сердце – это была вечерняя прохлада и ветер. Ничего похожего Василий не испытывал более двухсот лет. В Аду температуры не было вообще: вокруг было ни тепло, ни холодно. И если бы не обжигающие языки пламени, под которые священнику иногда приходилось попадать, то он бы уже совсем забыл, что можно чувствовать не только прикосновения и удары. Правда, сейчас все чувства были смазаны несовершенством его нового тела, как если бы оно было опухшим или обтянуто толстым комбинезоном. И, тем не менее, это были те самые ощущения, по которым он успел изголодаться.