Избранная 147/2

Но он никуда не смотрел.

Его взгляд застыл так же, как и он сам. Так бывает с людьми, которые о чем-то глубоко задумались или полностью переключились со зрительного восприятия на слуховое.

Прошло несколько минут, а незнакомец продолжал стоять. Его пальцы подрагивали, как будто он перебирал невидимые бусы. Я заворожено следила за ним, снедаемая мыслью, что же такое он делает. Его дыхание становилось тяжелее. Грудь глубоко вздымалась. От напряженной позы подрагивали ресницы, а желваки ходили на мощной челюсти. Он что-то шептал под нос.

— Кого ты там слушаешь?

Мужчина вскинул голову. Я придвинулась ближе к зеркалу.

«Он нашел!» — обрадовалась я, предвкушая разгадку.

Его глаза зашарили по местности. Он произнес тарабарщину на незнакомом языке и посмотрел на меня. Точнее, мимо меня, потому что как бы ему меня видеть? Так же невозможно, верно?

Он крикнул что-то еще, похожее то ли на проклятье, то ли на немецкий язык. Сиреневая вспышка света взорвалась между нами, и мне пришлось отвернуться. Когда я вновь посмотрела на зеркало, мужчина стоял всего в шаге от разделяющей нас черты.

Я отпрянула назад.

— Какого черта?!

Теперь я могла сказать с полной уверенностью: он меня видел. И если секунду назад он меня просто заметил, то сейчас он пристально меня разглядывал. Оценивающий взгляд блуждал по моей фигуре, пока не остановился на значке.

Бледные губы раскрылись, обнажая белоснежные губы и глубокий низкий голос произнес:

— Номер сто сорок семь дробь два. Вы это серьезно?

Я вытаращила глаза, забыв как дышать.

Мужчина потянулся к стеклянной границе. В голове очень четко вспыхнула мысль, что сейчас он проломится через барьер между мирами и придушит этой вот рукой в черной перчатке, и поделом мне за нарушения правил.

— А иди-ка ты к черту, — предложила я, отскакивая в сторону и дергая за шнурок закрывающий зеркало.

Красные шторки схлопнулись, и звуки иного мира стихли.

В напряженной тишине я слушала сумасшедшее биение собственного сердца. Какое-то безумно-бесконечное время я старалась не дышать и не шевелиться. Я прислушивалась к темноте, боясь еще раз услышать пронизывающий до костей мягкий баритон. Когда тягучие единицы минут превратились в десятки, я развернулась и понеслась в комнату одинокого маяка.

Забравшись под одеяло, я свернулась калачиком и еще одну вечность спустя, забылась тяжелым сном. В мельтешении тягучих красок и темных пятен мне мерещился черный незнакомец, а эхо его голоса скользило на периферии смятого сюжета, где я куда-то бежала, оставаясь на том же самом месте.

Проснулась я от чьего-то крика.

— 9 —

Четырнадцатая билась в истерике. Она носилась по своим личным покоям, переворачивая все вверх дном. Стащила атласный балдахин с закрепленного на стене каркаса и не жалея бросила к подножью огромной кровати. Серебряный сервиз тоже не избежал вспыльчивого нрава. Поднос улетел к тяжелым ночным шторам и проскользив по богато расшитой ткани, рухнул вниз. Чашки, ложки, блюдца в хаотичном порядке летали по комнате, бойко запускаемые взъяренной блондинкой.

— Да как они смеют?! — прокричала она, бросаясь к комоду с вазочкой конфет и странным декором.

Сто сорок седьмая, наспех одетая в униформу, кинулась наперерез.

— Господи, она что, королева или кто? — ахнула Лариса, заходя в маленький филиал безумия.

Я пожала плечами. Комната дышала излишествами и роскошью. Если мой уголок маяка претендовал на стандартные двенадцать квадратных метров, то здесь простиралась бессмысленная и беспощадная сотня. Потолок мог похвастаться высотой комнат Эрмитажа, а хрустальной люстре обзавидовался бы любой театр. На стенах висело безумное количество светильников и картин, а маленькие вазочки с цветами заполоняли тумбочки, комод и низенький столик.

— Вот это да!

Пока сто сорок седьмая урезонивала четырнадцатую и разбиралась с причиной выплескиваемого недовольства, Лариса, очень юрко для тучной комплекции и возраста средних лет, прошмыгнула к двери, ведущей к ванной комнате.

— Иди сюда, — поманила она рукой.

Любопытство взяло вверх.

Нет, Лариса позвала меня не восхищаться фаянсовым произведением искусства. Она боролась с приступом удушения, именуемого в народе «жаба душит» и искала помощи. За резной дверью притаился вход в будуар. В настоящий.

Обтянутые блестящей тканью абажуры зазвенели от вызванного нами сквозняка. Запах духов и пудры ударил в нос. Трюмо с величественным зеркалом отражало инкрустированные шкатулки, разбросанные драгоценности, веера, перчатки и искусственные цветы, увеличивая красоту вдвое. Из шкафа, что тянулся на добрых пять метров, торчал подол парчового платья. Страшно было представить, сколько и какие наряды скрывались за плохо прикрытой дверцей.

— Я окончила школу и университет с отличием! — разорялась четырнадцатая. — У меня два красных диплома. Квартира в кредит своя собственная. Она не такая большая, как эта, но заработала я на нее сама!

Мы с Ларисой отпрянули назад.

— Как в музее, — шепнула я, оборачиваясь на непривычный звук.

Шлепая тапочками, через порог переступила Сома. Она, как и мы с Ларисой, не успела надеть форму и пришла в чем спала. Ее комплект содержал просторные штаны и длинную рубаху из плотной оранжевой ткани. Я щеголяла в льняных одеждах, скрывающих тело от кончиков пальцев и уходящих в глухой ворот до подбородка. Ларисе же достался махровый, темно-синий халат.

— Вы спать вообще не любите? — продирая глаза и сонно зевая, спросила она. Впрочем, следующий крик четырнадцатой, немного ее взбодрил.

— Я не ходячий стереотип! Я не типичный анекдот про блондинку. Я умная. Я хорошо вожу машину! — буйствовала хозяйка королевских покоев, топча бесформенную тряпку униформы. — Все мужчины мне так говорили! Почему же... почему же? — она замерла, задыхаясь от слов, а сто сорок седьмая, воспользовавшись моментом, влепила ей звонкую пощечину.

— Быстро она от пряника к кнуту перешла, — хмыкнула Лариса.

Девушка безмолвно глотнула воздух, прижав ладонь к щеке. Потом выдохнула и внезапно успокаиваясь, спросила:

— Почему они так со мной?

— Кристин, я не понимаю, о чем ты.

Девушка подхватила с пола платье с передником и ткнула сто сорок седьмой в лицо. Я, Лариса и Сома, встали ближе, образовывая круг. На рукаве измятого платья красовалась нашивка. Желтые стежки крепко обхватывали ткань, демонстрируя вышивку гладью. Надпись, выведшая четырнадцатую из себя, большими буквами гласила: «БЛОНДИ».

— Когда это появилось?

Четырнадцатая схватила соседку за руку и заставила посмотреть на ее собственное плечо.