Избранница Павла

По пути к ангарам к Павле прицепился Лозино-Лозинский. Он всю дорогу, то задавал вопросы о полете, то начинал трещать про то, что сегодня же напишет Архипу Люльке письмо, чтобы тот рассказал в Москве о успешном испытании прототипа. Да что там письмо, телеграмму ему отправит "Молнию"! В общем, не склонный по первоначальному впечатлению к восторженному трепу инженер, вел себя, как перенервничавший на успешно сданном экзамене студент. Павла устало отвечала и поддакивала, обмахиваясь шлемофоном. При этом она со смутным чувством поглядывала на здоровых НКВДшников с бдительными взглядами стоящих у ангара. С одной стороны хорошо, что секреты охраняют, а с другой стороны неуютное ощущение возникает. Но при взгляде на другого мужчину все мысли из голов идущих рядом соратников стремительно испарились. Увидев его, оба испытателя синхронно замедлили свою поступь. Михалыч стоял под навесом, попивая чай из эмалированной кружки. Рядом стоял ИЖ с помятым передним крылом. Несмотря на нахмуренные брови, глаза технического аксакала смотрели не слишком воинственно.

— Ну, чего застряли-то? Давайте, ближе подходите…, вредители.

— Мы это…, Михалыч…, ты… в общем. Ну зла не держи на нас за ИЖа.

— Х-хе. Вот и давай таким брехунам мотоциклы.

— Ну прости ты меня, дядька. Кто ж знал, что мне оттуда лететь придется. А бросать твоего стального коня на заводе тоже не дело было бы.

— Это целиком моя вина, Савва Михайлович. Я на повороте случайно в канаву попал. Вы уж на Павла не обижайтесь, не виноват он. А мы вам все-все отремонтируем. У нас в институтских мастерских ваш мотоцикл как новый сделают. Даже отполируют.

— Ладно уж. Вы, товарищ инженер, идите себе отдохните, а я тут с энтим "иероем" потолкую чуток. Как-никак мы ведь с ним "соавторы". За него не бойтесь, не съем я его.

— Пока, Глеб, завтра увидимся.

Михалыч сунул в руку "блудного соавтора" кружку с чаем, и дождавшись пока Глеб скроется из виду, задумчиво изрек.

— Дело ты сегодня, вояка, хорошее сделал. Я уже с местными мастерами тут слегка перезнакомился, много чего услышал. И про то, что с 37-го года инженерам на постройку реактивного самолета разрешения не дают. И про то, сколько толкового народа "архангелы" забрали. И как тот Люлька в Москве за такой двигатель в наркоматах скоро уже год бьется да крутится. В общем, много чего услышал. Х-хе. Выходит, ты сегодня, Пашенька, фактически подвиг совершил. А ну, не перебивай старших! Дай доскажу. Авантюрой своей ты огромную тяжесть с места сдвинул. Почитай, чудо совершил. Вот за это я тебе, так уж и быть, грех твой прощаю… Но, чтоб за энту твою промашку, ты, во искупление греха, Маринку в кино обязательно сводил. Обещаешь?

— Нашел о чем печалиться, дядька. Тем более, что мы с нею уже в театр собрались. Так, что кина не будет, будет спектакль. Сойдет?

— Ну гляди у меня, "племянничек". Обманешь меня, летун, точно порчу навлеку на твою буйну головушку.

— На меня, Михалыч уже навлекли, или наложили, а может и навели. По правде говоря, мне и не дано было сегодня лететь. Чудо уже то, что меня сегодня в небо выпустили.

— Чего так? Али проштрафился?

"Хм. Лишнего сболтнула опять. Рассказать ему? О чем? Раз уж правду нельзя, то хоть о нынешних проблемах этого тела. Да хоть "сказку о гребаном давлении" моем. Глядишь, может, мне чуть-чуть полегче на душе станет. Да и вроде не стукач дед. Хотя чужая душа – потемки, конечно. Но Проскуре он меня точно не сдаст. У него ж на нас с Маринкой виды имеются".

— Можно и так сказать. Обещаешь местным никому не рассказывать.

— Ну, обещаю. Только хватит мне подписки всякие совать. И так пальцы уже от перьев болят. Развел, понимаешь, туману!

— Ну, если ты меня дед обманешь, то на твою порчу у меня своя найдется! Ладно, слушай. После Китая, у меня с сосудами кровеносными случилось что-то. Если бы не комполка Петровский, нахрен списали бы меня из ВВС. Иваныч меня три раза от медкомиссии прикрывал. Давление, сволочь, у меня скачет. Мне и отпуск-то этот на поправку здоровья дали. А я вместо этого, видишь в авантюры пустился. Если бы сейчас сунулся лечиться и меня медицина списала бы, то все, амба! Некому было бы испытания нашего с тобой двигателя проводить. А вот завтра, после испытаний, я уже спокойно любому врачу в глаза взгляну. Потому как, главное дело уже начато. Вон уже сколько народа над этой темой работает. Даже если какой гад с большими …ромбами нас и тормознет. Все равно до конца не остановит. Ну, а у меня самого останется одна последняя надежда на врачей. Вылечат, вернусь в небо, а коли не вылечат… тоже ничего страшного. Я ведь не только летать умею. Так что… так что ты меня, Михалыч, своей порчей и не испугаешь уже…

— Да-а-а. Ну и дурак же ты, Павлуша. Разных я дуралеев видывал, а вот такого в первый раз вижу. Ты чего же тут напридумывал себе. Если тебя в небо через ворота не пускают, стало быть ты себе этим ракетным мотором последнюю калиточку отворить решил? Так, что ли?! Сказал бы мне сразу про свою болячку, давно бы уже к одной бабке съездили. Она любые хвори лечит. Эх ты. Икспериментатор хренов. И не надоело тебе своею глупостью красоваться. Вон откель твоя философия произрастает-то, а я-то все голову ломал.

— Спасибо тебе, Михалыч, за заботу. Я твоим предложением обязательно воспользуюсь. Вот слетаю в Крым с Петровским. Покажусь врачам. Глядишь, мне сам Иваныч под их заключение еще отпуск выпишет. Вот тогда и к бабке этой можно ехать, а то, кто ее знает, сколько времени у нее это лечение займет. Опять же, врачебный диагноз у меня на руках будет.

— А ежели время упустишь, а? Тогда что? Любите вы, молодые, всякие планы строить. Все-то у них подсчитано, да продумано. А судьбе-то на ваши планы чихнуть да вытереть. Гляди, Паша, не опоздай. И как же это твой командир-то разрешил тебя в небо пустить? Не иначе, ты на него чары какие навел.

— Да просто пригрозил в десантные войска перевестись.

— А он так сразу твоей угрозы и испугался?

— Угу. Не сразу…

Из-за угла ангара вышли четверо пилотов во главе с Петровским и двинулись в сторону готовящегося к отъезду в город грузовика.

— Эй, Колун! Айда с нами, твой успех обмывать!

— Не могу, Сашок. У меня сухой закон нынче. Да и вам не советую, а ну, как завтра у вас руки трястись будут.

— Скушный ты стал, Паша. Ну, как знаешь.

— Глядите там, за языками следите, про секретность не забудьте! А то знаю я вас.

— Не учи ученых! Ладно, до завтра.

— Павел, и ты гляди у меня. Чтоб нормально за ночь отдохнул.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— Гляди, Колун!

С шутками и руганью забравшись в кузов, пилоты постучали по кабине и грузовик, почихав дымом, укатил по дороге к Харькову.

— Ну что, Паша, в Харьков поедешь высыпаться? Давай, отвезу. Слава Богу, вилку мне не погнули, так что доедем.

— А ты потом сюда обратно? Сам-то когда отдыхать будешь?

— А как же. Без меня они к нашему "Тюльпанчику" и подходить боятся. А за меня не думай, мне пары часов сна хватает.

— Тогда я тоже лучше здесь где-нибудь перекемарю, чтобы утром не метаться, и чтоб попутку не искать.

— Разве ж для вас летунов это отдых? А то, бери мотоцикл и ключ от моей хаты, да и езжай, поспи.

— Да ладно тебе, дядька. Вон Глеб обратно идет, придумает нам какое-нибудь пристанище.

— Тебя упертого, хрен переспоришь…

К десяти часам вечера, проболтавшись между еще частично строящихся объектов институтской базы, и в такт своим мыслям почиркав карандашом на обрывках бумаги, Павла наконец обрела покой в бытовке местного пролетариата. Коснувшись головой лежащей на деревянных нарах жесткой подушки, путешественница во времени впервые за весь период своего путешествия тут же уснула богатырским сном ее нового тела.

Под утро пришел странный сон. Она чувствовала себя сидящей в кабине истребителя-биплана. Тело было закутано в толстый меховой комбинезон. Очки на глазах слегка ограничивали обзор. Взгляд вверх не обнаруживал закрывающего обзор центроплана, но сами верхние крылья были на своем месте и стыковались с фюзеляжем изящно изогнутым зализом.