Избранница Павла

"Гхм. Ну и дела. Сплю и сплю я себе в машине, как сурок. Голова моя, небось, уже на плечо лейтенанту госбезопасности сползла. А тут вместо нормального сна, словно бы кино смотрю в кинотеатре. До чего же это техника дошла? Вот хотела я биографию Павла заучить. Вот и получила. Только расписаться в получении негде. Мдяя".

Перед ее взором продолжали мелькать события и люди. Водоворот имен, слов и образов, то бурлил своей огромной воронкой, то обволакивал ее тенистым омутом. Она с удивлением отмечала, что вспоминает имена этих людей, и связанные с ними истории. Но новые сюжеты тут же смывали эти мысли, и переключали ее внимание на другое и более важное. Один раз ее сердце замерло и наполнилось горечью. Такое чувство она испытала всего раз лет двадцать назад, когда хоронили тетю Нину. Тогда ей было никак не заплакать, и сейчас глаза мальчишки удивленно переводили свой взгляд с одного лица на другое. Словно бы не понимая, почему эти люди собрались здесь. Несколько пустых гробов хоронили на маленьком кладбище. Большой группой стояли с непокрытыми головами люди в черной одежде речников. Широко распахнутые и полные слез глаза девочки-подростка. Воющие рыдания матери Павла. Пожилой усатый дядька с влажными глазами сотрясающий рублеными фразами зябкое утро. А вокруг студеная весна и в поисках зерен, скачущие по могилам пичуги.

"Пустые гробы… Они погибли в реке и тела их никогда не найдут. Как никто и никогда не найдет тел наших погибших пилотов. Батя Павла своей жизнью и своей гибелью словно показал сыну, как надо жить и как надо умирать. А мне все это когда-то показала наша тетя Нина. Я запомню и это. Мне теперь за двоих жить придется. А смерть свою я хочу встретить вот так же, как и отец Павла. Как ее встретил МОЙ отец, так будет правильнее".

Картины продолжали сменять друг друга. Мальчишку отчитывали рассерженные мастера на заводе. Его били пацаны в подворотне, а потом сидел у колонки и холодной водой успокаивал свежие синяки. Потом его материл начлет аэроклуба за хулиганский пилотаж на У-2. Потом ее гоняли в хвост и в гриву в Одесском училище. Размазанным перроном промелькнули будни молодого летчика на Житомирской авиабазе. Потом было еще много всего. И вдруг сюжеты замедлили свой бег.

"Чего это? Никак эта чехарда помедленнее пошла. Может, что-то важное кажут. Раз так заострили мое внимание на этом. Ну, там экстренное сообщение Совинформбюро. Только вот я пока никак не пойму. Где это мы? Вроде не Житомир".

Павла ощущала себя сидящей в знакомой кабине И-152. Мотор урчит на малых оборотах. Полупрозрачный диск винта гонит потоки прохладного воздуха мимо козырька кабины. Пилот поправляет очки на лице и вертит головой. Обрамленное верхним крылом небо покрыто далекими перистыми облаками. Мимо кабины с гортанными криками бегут какие-то низкорослые люди в смешных треугольных шапках. На плечах у них коромысла со странными квадратными ведрами. Грозно кричит чуть более высокий человек, который бежит рядом с этой цепочкой, подгоняя палкой отстающих. Павла не может понять кто это такие. Но летчика эта картина видимо уже не интересует, он поглядывает на стоящего у края поля человека с флажком. Наконец тот махнул флажком, и ее руки сами отпустили тормоза и прибавили обороты мотора. Разбег. Вот руки пилота привычно отрывают биплан от полосы и за ведущим разворачивают его в сторону моря. Море искрится солнечными зайчиками. Истребители делают несколько кругов собирая строй эскадрильи. Постепенно набирая высоту, самолеты все дальше уходят от берега. Вот ведущий покачал крыльями и начал с набором высоты забирать севернее. Оглянувшись назад, Павла заметила тающие в дымке контуры береговой черты. Характер полета меняется. Маневры становятся резче. Глаза пилота пристально вглядываются в туманную даль, выискивая далекую цель.

"Сивакин, если он наш ведущий, их явно видит. А вот Паша крутит башкой бестолково. Куда это он смотрит, балбес!? Ага, перестал тупить. А вот и они! Словно слепни за коровой вьются. Десятка полтора-два вроде. Нет. Вон там выше еще группа".

Отсвечивая в лучах утреннего солнца, чуть в стороне от строя советских истребителей, к побережью летит группа самолетов, издали похожих на неуклюжих птиц. Расстояние между группами сокращается. Впереди и ниже вражеской колонны идут какие-то незнакомые бомбардировщики, выше двумя группами вертятся истребители. Японские истребители она узнала легко.

"Так вот ты какой, Мицубиси А5М он же И-96. На фотографиях-то симпатичнее смотрелся, а на этих уродцев даже смотреть противно. Так мне противно, что я, видя вас, даже кушать не могу. Значит, будем мы сегодня с вами, приятели, драться. Ух ты! Это кто там раньше нас в драку полез?! Ну-ка, ну-ка. Да это же "ишаки" на 96-е спикировали! Эй, "длинноухие", нам добычи оставить не забудьте! Угу. Наверное, у нас своя добыча будет. Серега нас на бомберы выведет. Ну, сейчас начнется".

Снова, как в том первом сне со всех сторон замелькали пушистые веревки пулеметных очередей. После первой атаки на бомбардировщики самолет Павлы оторвался от ведущего. Он уже самостоятельно пристраивался к двухмоторному японскому самолету, судя по всему, итальянского происхождения. Вот только о вражеском стрелке пилот-истребитель вспомнил видимо не сразу. Заградительный огонь оказался неточным. Истребитель Павлы сделал несколько скольжений, пикирование и горку, уходя из прицела, и сам ударил в ответ. Одна очередь. Другая. От кабины стрелка посыпались куски остекления. Вдруг по крыльям истребителя, словно охотничьей картечью хлестнуло несколько пуль.

"Японец на хвосте! Ну держись, Паша! За хвостом-то гляди, не зевай. Не, ну вот ведь олух! И чему его только Сивакин учил? Колун не спи, твою дивизию!".

Советский истребитель крутанул петлю и увидел у себя на хвосте "японца". Горка, правый боевой разворот. Японец попытался удержаться, но отстал и бросил противника.

"Виражат-то они черти хорошо, а вот двигатель у них слабоват, и скороподъемности маловато. Тем мы и живы. А сейчас-то нам куда? Ах, вот вы как, гады?! Паша, гляди!".

Павла внезапно заметила, как на другого "Чижа" навалилось сразу два 96-х. Пилот, глазами которого она смотрела на этот бой, долго раздумывать не стал. Стремительно спикировав, он четырехпулеметной очередью с дальней дистанции заставил их выйти из-под обстрела и бросить добычу. Спасенный пилот, покачал ему крыльями, а сам снова рванулся в гущу боя. Снова сменяющие друг друга атаки на бомберов и отражение атак истребителей японцев. Мохнатые веревки рядом с кабиной. Еще пара щелчков по плоскостям…

Вдруг бой как-то неожиданно затих. Побросав бомбы в море, японцы уходили. Калейдоскоп мельтешащих крыльев и пулеметных очередей сменился негромким пчелиным жужжанием мотора. Самолет Павлы пристроился к ведущему. Немного покружили, поджидая остальных, и стали снижаться. Сначала взгляду открылось голубое пространство, покрытое забавными крылатыми драконами джонок. За ними пестрел берег. Под крыльями бипланов по берегам широкой реки раскинулся город.

"Ну, здравствуй Кантон. Теперь хоть буду знать, какой ты, оказывается, сверху красивый. В книге-то по черно-белым фотографиям и не разберешь ничего".

Самолет Павлы приземлился на тесный с двух сторон упирающийся в постройки аэродром. Внезапно сюжет снова сменился. Сначала мелькнула круговерть каких-то невнятных мизансцен. Но вот суета образов отступила, и Павла увидела перед собой шумное застолье. Справа сидел Сергей Сивакин, слева какой-то незнакомый летчик. А напротив, смеялись и дурачились явно не русские парни. Причем некоторым из этих парней было уже за тридцать. А вот на углу стола какая-то миловидная девушка недвусмысленно улыбается, глядя в глаза Павлу. На плече у нее висит небольшой фотоаппарат.

"Красота, конечно, любая достойна внимания, но вот так откровенно пялиться… Тебя, что Паша не учили приличному поведению? Как об стенку горохом. Ууу! Блудный конь".

Шум и гам иногда перекрывается звоном бокалов. Закуска на столе явно восточного происхождения. Руки опасливо пытаются поймать вилкой какие-то слепленные из белого теста и расписанные под гжель цветочки, но передумав, подцепляют что-то похожее на пельмень. Закуска отправляется туда же куда просвистел очередной бокал. Вкус у этого пельменя интересный. Кто-то за спиной начал терзать гитару, но на него зашикали. Вперед вылез какой-то американец и на ломанном русском вперемешку с английским прово згласил тост "За… дружба! Ту френдшип рашн энд америкэн". Крики одобрения чуть стихают одновременно с новым обжигающим глотком.

Снова картинка меняется. Вот вечерняя набережная с беззаботно гуляющим по ней прохладным летним ветром. На воде крики лодочников. Чайки дерутся из-за какой-то еды. Запах йода и гнилой рыбы. Рядом идет та самая американская журналистка. Кокетливо заглядывает в глаза.

— Пол, э ти рили сбить ту джапен плайн?

— Йес Катеринка.

— Вай ю кол ми Катеринка? Плииз, кол ми Кэтрин.

— А по мне, что Катрин, что Катюшка, что Катеринка. Лишь бы веселая была.