Избранница волка

К вечеру мой оптимизм и горячий энтузиазм несколько поубавляется, а на его место приходит страх. Что случится, если меня поймают? Если я снова попаду в руки герра канцлера? Больше он со мной не будет носиться, как курица с яйцом. Я же понимаю, что сейчас у меня весьма привилегированное положение, а ведь может быть и иначе. Холодок пробегает по сердцу, заставляя поежится. Где-то глубоко в душе закрадывается мелкая трусливая мыслишка, что может и не стоит затевать все это. Но я быстро ее отбрасываю. У меня есть маленький шанс, огромное преимущество и проработанный план, что может пойти не так?

Ночь потихоньку зажигает на небе звезды, дневная тишина сада, наполняется обычными для такой поры шорохами и звуками, которые доносятся сквозь открытое окно. Где-то там кипит, бурлит и буяет жизнь. Она манит меня, зовет, притягивает настолько сильно, что я буквально ощущаю зуд под кожей и острое желание вновь обрести силу и ловкость зверя. Но когда знакомая приятная волна превращения пробегает по телу, тут же одергиваю себя и поспешно захлопываю оконную створку. Соблазн оказывается настолько велик, что я едва не попалась. Если бы Рейнхард увидел меня в обличии лисы, то это перечеркнуло бы весь мой план. Нельзя себя вести так безрассудно.

Тихо хлопает дверь в гостиной, слышаться тихие шаги и приглушенный разговор. Это Дитрих встречает герра канцлера, чтобы доложить о моем самочувствии. Лекаря несказанно обеспокоил мой дневной сон, и он после обеда тут же примчался меня осматривать. А затем еще и вечером, чтоб уж наверняка. Такая навязчивая забота и внимание меня неимоверно угнетают, душат. Появляется ощущение, что ко мне относятся, как к маленькому несмышленому ребенку. Но я-то ведь давно уже взрослая девушка.

Голоса не стихают, разговор, судя по всему, затягивается, и я невольно навостряю уши, при чем буквально навостряю. Каким-то образом мне удается задействовать лисий слух. Я на самом деле ощущаю, как мои человеческие уши начинают улавливать те звуки, которые я раньше не смогла бы услышать.

– Полагаю, здесь замешана больше психология, герр канцлер, – мягко говорит Дитрих. – Девочка не показывает, но она напугана.

– Чем это, позвольте спросить, – хмыкает Рейнхард. Я буквально вижу, как его губы при этом искривляются в скептической улыбке. – Я ее не обижаю, забочусь. Цацек этих, женских, накупил. Чего ей боятся? Она даже дерзить мне начала. Торговаться. Так несчастные испуганные жертвы себя не ведут.

Прикрываю рот ладонью, чтобы не выдать срывающийся с языка возмущенный возглас. Бесчувственный чурбан! И вообще, когда это я дерзила?

– Это вполне может быть признаком страха, – возражает доктор. – Поймите и ее. Она оказалась в новом мире, в новом доме, человек среди оборотней. Она не понимает, что вы от нее хотите, не знает, чего ей ждать. Вы бы поговорили с ней о ее роли в вашей жизни.

– И получить еще один нож в спину? – едко замечает Рейнхард.

Сердце подкатывает к горлу, и начинает гулко стучать. Горечь в его голосе странным эхом отдается в моей душе.

– Не думаю, что фройляйн Цветана на такое способна, – замечает Дитрих.

– А если ей предложат то, о чем она мечтает больше всего на свете? – устало вздыхает мужчина. – Ее я знаю неделю, а с Клариссой с детства был знаком. Мы ведь росли вместе. И что я получил в ответ? Ее не остановили ни детская дружба, ни наши близкие отношения. Что уже говорить об этой девочке, которая и сама не знает, чего хочет. Иногда мне кажется, что она неведомое взрывоопасное вещество в моих руках. Далеко держать рискованно – неведомо, кто им воспользуется, и близко чревато – в любую минуту рванет.

Дальше я слушать просто не могу, быстро забираюсь в постель и, скрутившись клубочком, прикрываю уставшие глаза. К горлу подкатывает тошнота. Отвращение к себе, подслушивающей чужие разговоры, смешивается с чувством сострадания и какой-то неведомой глухой затаенной тоски. Лишь через несколько минут я понимаю, что эта тоска принадлежит вовсе не мне…

Но мужчины тоже заканчивают беседу и тихо прощаются. А затем дверь в спальню осторожно отворяется, слышатся шаги, шорох одежды и скрип пружин прогнувшегося матраса. Я усиленно делаю вид, что сплю, он, возможно, даже верит.

Глава 38

Ночью, измученная дневными волнениями, чувством вины и тревожными мыслями, сплю, как убитая, но просыпаюсь ровно в тот же час, что и каждое утро. К моему глубокому удивлению, Рейнхарда уже и след простыл, хотя эти несколько дней мы всегда завтракали вместе. Только примятая подушка и скомканное покрывало свидетельствуют о том, что со мной ночевал еще кто-то.

Что послужило причиной такого внезапного ухода герра канцлера? Разговор с Дитрихом? Воспоминания о Николь? Или нежелание находится рядом с “взрывоопасным веществом”? Последняя причина отчего-то ранит глубже остальных.

Позволяю себе пока поваляться в постели, ожидая появления Лизхен, и прогоняю еще раз последовательность действий побега.

Мне нужно, чтоб было все идеально, иначе и затевать эту аферу не следует. Кроме того, в моем, во всех отношениях гениальном, плане существует единственный, но огромный пробел – мне пока неизвестно, почему все засыпают, когда я превращаюсь в лису. В том, что эти два события неразрывно связаны, сомнения не возникают, как и то, что я причастна к этому явлению. Но... одно большое “Но” – как мне удается наслать сей дивный волшебный сон? Кто я вообще? Что я? Откуда это у меня?

Впрочем, с последними вопросами можно и попозже разобраться, главное выбраться из замка и помахать герру канцлеру на прощание, за неимением ручки, хвостом.

Лизхен сегодня немного запаздывает, что на нее совершенно не похоже, и я беспокойно поглядываю на часы. Отлеживать бока в кровати уже порядком надоело, тем более – что было нужно обдумано, а новое не придумано – и я, было, решаю встать, но, в этот момент в дверь робко стучат. А затем в небольшую щель между косяком и створкой просовывается милое румяное личико настолько молоденькой девушки, что я всерьез задумываюсь, позволительно ли труд таких детей эксплуатировать.

– Доброе утро, фройляйн, – робко пищит она и, уже полностью переступив порог, делает умелый книксен. При этом ее каштановые кудри, выбившиеся из-под чепца, задорно подпрыгивают, как маленькие пружинки. – Меня зовут Бруна. Фрау Лизхен приболела, и я буду ее заменять.

Окидываю изумленным взглядом этого ребенка, невольно прикидывая, сможет ли такой вот неожиданный поворот в моем довольно-таки рутинном графике существенно повлиять на план побега.

– Здравствуй, Бруна, – по привычке приветливо улыбаюсь. Скромная служанка, сверкнув покрасневшими круглыми щечками, дарит в ответ такую же улыбку, только в разы искреннее. И я замечаю, что два передних зуба у нее чуть крупнее остальных, что, впрочем, совершенно не портит девушку, лишь придает ее внешности некоторую изюминку.