Избранное (сборник)
Шрифт:
– Вы из какого номера? Шестьсот третьего?
– Шестьсот двадцать третьего.
– Вы выселяетесь!
– Так как же? Директор нам говорил, что он вам говорил…
– Ничего он нам не говорил. Сегодня суббота. Он уже ушел домой. А вы выселяетесь. Собирайте вещи. Вы давно выселены.
– Так как же? Директор нам говорил, чтобы мы сказали вам, что он вам сказал, что он говорил…
– Ничего он нам не говорил. Сегодня суббота. Он уже ушел домой. А вы выселяетесь. Собирайте вещи. Вы давно выселены.
– Так как же? Куда мы пойдем?
– Всё!
Через нашего инженера мы узнали фамилию директора. Узнали его адрес. Но на поездку к нему не было сил и желания пить. Пусть выселяют. Куда идти? Пошли в кино. К вечеру вернулись… Живем… Утром живем… Вечером живем… Пошли платить.
– Никакой оплаты. Вы выселяетесь.
Вернулись… Живем… Четверг, пятница – живем… Не платим… Живем… Командировка кончилась… Пошли платить… Нам сказали, что мы выселены еще с тринадцатого числа. Какая может быть оплата? Вон!
Мы напились в восторге и уехали.
Какая, блин, была страна!..
Эльдару Рязанову
Эльдар Александрович!
Не знаю, что-то есть в нашей жизни, в этой пыли, в этой грязи такое очаровательное, такое приятное, что вызывает тоску по Родине прямо у живущих в ней.
Сегодняшняя жизнь – для всех загадка.
Всё странно. Всё непонятно.
А посредине живем мы.
Смотрим вокруг глазами идиота.
Вроде нравится… Авто, магазины, огни, дома…
Но мат, но порнуха, но грязь…
Мы никогда не знали, что у мужчин и женщин главное – тело.
Ну, коли сегодня мозги не главное – население как-то отошло в сторону.
Как-то свежим дыханием и торчащей грудью мы никогда не отличались.
Если что-то торчало за пазухой – это был ворованный водопроводный кран или банка кофе.
Так что по красоте тела мы здорово в стороне.
У нас вот это… образование… потом… литература… потом… наука…
А нам неожиданно замерили талию и таз.
А перхоть, а прокладки, а «бленд-а-мед» – все, чтобы выглядеть, и ничего, чтобы соображать.
И в фильмах подробно – как проломить голову, и ничего – чем бы ее наполнить.
Как-то уж сильно больно мы не нужны.
Приходи, смотри, купи, звони.
От этой жизни в виде водорослей мы тупеем со скоростью сто человек за передачу.
И тихо смотрим на буйство красок вокруг.
Может, сейчас не наше время?
А когда оно было нашим?
Прежде – Советская власть.
Ныне – Рекламная власть.
Все тебе говорят, что делать, что носить, куда ходить.
Ну хорошо, с их помощью мы от перхоти избавились и кончики волос у нас мягкие.
Как-то не хотелось бы считать это смыслом жизни.
Добиться нашей сельской труженице размеров 90ґ60ґ90 при ватнике и сапогах?!.
И это все для кого?
Для мужа нашего?
Да у него самого 30 на 20 на 28, имея в виду глубину мысли и широту души.
Так что когда еще нам светит быть принятыми в европейских домах. Даже без перхоти и с душистым дыханием.
В общем,
жить мы среди мюзиклов и «дьюти фри» живем, но как-то потерянно.Всё ищем, ищем свое место и не можем никак отыскать.
Здорово все-таки нас приучили не думать о себе.
То время кончилось.
Язык кино и Чикаго стал переводим.
Мы уже знаем, что такое убивающий гангстер и преуспевающий адвокат.
Мы еще не знаем, что такое завод Форда и Катерпиллера, но хорошо знаем, что такое доллар, и ищем, ищем общее, и находим понемногу, входя в этот мир с недоверием и удивлением. И судорожно, как деревенский мальчик, держим свой фанерный чемоданчик, где среди самого необходимого – две-три книги Булгакова, два куска мыла, одна зубная щетка, две песни Окуджавы, три песни Высоцкого и три картины Эльдара Рязанова.
И, может быть, несколько строк автора этих строк.
Целую, жду, пишу, запоминаю.
Терпим, видим, понимаем
Жизнь наша обустроена опытным путем.
Этот умен и талантлив.
Мы терпим. Терпим.
Этот красив и капризен.
Терпим.
Эта глупа и прекрасна.
Терпим, терпим. Она – окружающая среда.
Этот суетливый, всем преданный, но стойкий, небольшой и оловянный.
Дружим. Любим. Терпим.
Этот не может выразить полмысли.
Нету. Не мыслит он. Вообще.
Терпим, видим, понимаем.
Этому кто-то сказал, что он поэт.
Влезает со стихами среди еды.
Терпим, терпим. Вдруг поймет.
Этот приволок петарды, стреляет фейерверком, самоутверждается путем огня.
Терпим, дергаемся, понимаем.
Эта одна, но беременна всегда.
Любой анализ показывает беременность.
Не говорит, от кого, и не рожает…
Терпим, видим, понимаем.
Этот просто подошел к чужой жене: «Какие у вас прекрасные волосы, хорошо бы их посмотреть ночью».
Ну что ж. Терпим, слышим, понимаем.
Этот в сорок пять лет пишет: «Мама, забери меня отсюда…»
Как он туда попал?
Как старуха его заберет?
Терпим, дружим, продолжаем.
Тот в военные пошел.
Требует жертв, просит нас гордиться армией, плачет: «Как воевать на такой зарплате?»
Ну не воюй, мерзавец! Не хочет, надо ему…
Терпим, дружим, продолжаем.
Тот в трусах с двумя бабами ходит в киоск за пивом. В амбразуру жалуется: «Я, что ли, не даю на расходы?.. А, Дуся? Ну ты же меня знаешь».
Все его знают, слышат, видят, бьют, гонят, кормят, одевают.
Две тетки его домой зовут…
На какие он дает расходы?
Он весь – одни убытки.
Но терпим…
И он из людей.
А этого спросишь: «Воду дали?» – отвечает так подробно, что можно повеситься. Лишние слова ведрами выносим.
Выносим, дружим, выливаем.
А этот заорал вдруг: «Чужих терпеть не будем! Из своих терпеть будем только хороших. Только очень хороших».
Хотя очень хорошие не могут бороться с плохими.