Избранное в 2 томах. Том 2

— Встретился.

Ольга смотрела на меня с тревогой.

— Ты что-то скрываешь. — Но она тотчас опомнилась. — Прости, я не имею права спрашивать. — Она быстрым шагом направилась к столу. — Садись. Ты голоден. Я тебя покормлю.

Тогда я сказал:

— Ольга, нам нельзя мешкать. Позавтракай поскорее.

Я посмотрел на часы.

— А ты?

— И я. Мне не очень хочется есть.

— Надо поесть! — Ольга стала хлопотать у стола. — Тебе сейчас же надо идти?

— Мы пойдем вместе.

Ольга оставила чашки и посмотрела на меня.

— И мне надо идти? Что это ты так пристально на меня смотришь? Ты сам не свой!

— Ничего! — сказал я небрежно. — Просто я тороплюсь. Нам надо встретиться с руководителем нашей группы.

— Руководитель хочет поговорить со мной? — взволнованно прошептала Ольга и заглянула мне в глаза. — Вы доверяете мне? Как я счастлива…

И вот мы шли с Ольгой той же дорогой, что и год назад, когда бежали из осажденного города. Только тогда мы шли на восток, а теперь на запад. На восток нам не привелось уйти вместе. Но на запад нам надо идти вместе.

— Помнишь? — спросила Ольга.

— Помню…

Мы миновали гастроном, где взяли тогда на дорогу головку сыра и немного рафинада. Витрины гастронома теперь были выломаны, и в них въезжали машины: большой магазин был превращен в гараж. А вот и парикмахерская. Парикмахер лежал тогда на пороге и плакал, прижавшись лицом к сырому тротуару. Парикмахерская была на месте и работала. Но я не заглянул внутрь и ускорил шаги, — мне было бы неприятно, если бы я увидел этого парикмахера, склонившегося с ножницами над головой гитлеровца, которого он только что подстриг под «бокс».

Мы пересекли Сумскую и свернули на Индустриальную. Все время мы шли в молчании.

— О чем ты думаешь? — спросила Ольга.

— Так…

— Ты думаешь о чем-то нехорошем.

— Да, — признался я.

Ольга не стала расспрашивать и молча продолжала идти.

— А ты о чем думаешь?

— Я тоже думаю о нехорошем.

— О чем именно?

— Я думаю о том, что вот ты сейчас думаешь, как быть: доверять мне или не доверять?

Ольга остановилась и посмотрела на меня. Неизбывной мукой светились ее глаза — как тогда, в первую минуту свидания, когда она заподозрила меня в измене. Кончиками пальцев она робко коснулась лацкана моего пиджака, — точно хотела приласкаться, — и тотчас в испуге отшатнулась.

— Между нами этого не должно быть! Мы должны говорить друг другу все, как оно есть. Все обо всем! — Она опять сурово поглядела на меня. — Даже если это жестокая правда. Даже если от этой правды между нами вырастет стена. Верно? Ведь и цель у нас одна: борьба. Больше для нас сейчас ничего не существует.

— Понимаешь, Ольга, — решительно сказал я, — случилось нечто самое страшное, непоправимое. Я виделся с Инженером, это помощник командира, и он сообщил мне…

— Говори, говори, — прошептала Ольга, когда я остановился.

Тогда я сказал:

— Ни нашего руководителя, ни нашей группы нет…

Ольга с ужасом смотрела на меня.

— Позавчера эсэсовцы окружили нашу группу в лесу, и… спасся только Инженер. У нас нет связи с Большой землей, нет указаний от штаба, ничего нет…

Ольга стояла окаменелая.

— Все погибло! — сказал я.

Ольга опустила глаза, — веки у нее стали синими, прозрачными. Она едва дышала.

Мы долго стояли, вконец пришибленные.

— А у группы, — едва слышно спросила наконец Ольга, — было конкретное задание?

— Да, мы получили конкретное задание.

— И вас осталось только двое?

— Только двое…

— Все погибло, все погибло, — прошептала Ольга, — все погибло… надо все начинать сызнова.

Она повторила слова, сказанные Инженером.

Иных слов для нас и не было.

— Пойдем… — сказал я.

Мы пошли вперед, не глядя друг на друга, только Ольга положила мне руку на плечо, и мы так и шли — я немного впереди, Ольга немного позади, и рука ее — на моем плече. Когда я оглядывался, я видел ее бледное, сосредоточенное лицо, только брови дергались у нее у переносья.

Вдруг Ольга нажала на мое плечо и остановила меня. Мы были уже недалеко от Павловского парка.

— В чем дело?

Ольга в испуге смотрела на меня.

— Послушай! А этот Инженер? Ты ему вполне доверяешь?

Она глубоко вздохнула, точно захлебываясь от рыданий.

— Понимаешь, мне вдруг пришло в голову: как же так, все погибли, а он спасся? Может… — Она оборвала речь и умолкла, с ужасом прислушиваясь к своим мыслям.

— Что ты! — сказал я. — Я его знаю в бою. Понимаешь? Я знаю его в бою!

Ольга опять глубоко вздохнула, но на этот раз с облегчением.

— Прости! Я, вероятно, не имела права задавать такой вопрос. Но такое время и такая обстановка. Мы не имеем права слепо верить. Мы стоим не на жизнь, а на смерть. Значит, ты веришь ему?

Тогда я сказал:

— Ольга! Из вас троих — ты, библиотекарша, Миколайчик — ты тоже осталась одна.

Никогда в жизни я никому еще не говорил более жестоких слов.

— Прости, — сказал я, — я не хотел тебе этого говорить…

Ольга тихо кивнула головой.

— И ты не знаешь меня в бою…

Она опустила голову, и мы некоторое время постояли так, пришибленные и потрясенные.

Потом мы пошли дальше. Сосны парка были уже близко. Навстречу нам лился аромат хвои, разогретой теплым полуденным осенним солнцем.

Инженер сидел сгорбившись на поваленном дереве и покачивал ногами, как на мостках над водой. Он смотрел в землю и в задумчивости чертил палочкой на песке.

Ветка треснула у нас под ногами, и он тотчас поднял голову.

Ольга шла позади, он не заметил ее, но увидел, что я иду не один. Он перестал болтать ногами.

Я поднял руку и помахал ему. Я был рад, что опять вижу его, потому что не был уверен, что найду его здесь. Его могли схватить, пока он ходил на поиски съестного.

Инженер тоже помахал мне и улыбнулся. В его улыбке было все — и радость, что я пришел, и печаль, что нас только двое, и сознание неизбежности, — что ж поделаешь, раз уж так случилось? Губы его улыбались, но глаза по-прежнему были ввалившиеся и смотрели внутрь. Однако он побрился.