Избранное в 2 томах. Том 2

Он лежал перед нами тихий, омраченный и настороженный, наш родной город. Он лежал перед нами, он был наш, родной, но его еще надо было освободить от захватчика. Он был пленен.

— Как ты думаешь, он уже там? — спросила вдруг Ольга.

— Кто?

— Отец.

— Ах, Инженер! Если его кто-нибудь подвез, то он уже в Туманцах.

— Он не скажет Марине, Варваре и Василине о катастрофе? Как бы это не испугало их…

— Видишь ли, — сказал я, — тут и говорить нечего: они уже знают все лучше нас. Окружение группы, уничтожение партизан в лесу не могли остаться тайной для села. Но Инженер скажет, что погибла только часть группы.

— Это будет верно, — согласилась Ольга.

Боль пережитой утраты холодом пронизала меня. Камень лежал у меня на сердце. Неужели это правда, что они погибли? Я знал, что так оно и есть, но не мог себе это представить. Если сам не присутствуешь при последних минутах, если сам не увидишь умершего, нет полного ощущения смерти, и оно может не прийти никогда: умерший остается в памяти живым, только отсутствующим.

Я думал свою тяжкую думу и вдруг увидел, что Ольга заглядывает мне в глаза.

— Нет, Ольга, я не сплю.

Я положил руку на пушистые волосы Ольги. Они были нежные и теплые. Ольга повела головой и прижалась лбом к моей руке. Лоб у нее был холодный, как стекло.

— Может, и нам скоро придется погибать? — сказал я.

Ольга отшатнулась.

— Не смей говорить мне такие вещи! — сердито сказала она. — Мы с тобой будем жить долго, долго. Двести миллионов восемьсот тридцать пять тысяч четыреста сорок семь лет! — Она засмеялась. — Пока не надоест. А нам — не надоест!

— Разве так уж важно, чтобы мы с тобой долго жили?

Ольга хмыкнула, как шаловливый ребенок, и потерлась лбом о мою ладонь.

— Ну, не сердись, — прошептала она, — я скверная. И это я сказала так себе, не подумав…

Она подняла голову, и я почувствовал, что она опять заглядывает мне в глаза. Когда я посмотрел на нее, она быстро глянула на мое плечо, потом лукаво на меня:

— Можно мне сюда?

— Можно.

Она тотчас положила голову мне на плечо и спрятала лицо. Ее пушистые волосы щекотали и грели мне щеку.

Голос Ольги глухо долетел с моего плеча:

— Милый, если бы ты знал, как я мечтала об этой минуте, чтобы вот так уткнуться носом тебе в плечо!

Ольга затихла, я только слышал, как глубоко и неспокойно она дышит.

Потом до меня снова долетел ее шепот, — она шептала мне на ухо, но слышал я ее как будто издалека, из телефонной трубки:

— Я дарю тебе себя…

Прижавшись щекой к ее голове, я сидел тихий и торжественный, и слезы душили меня. Именно эти слова мне надо было услышать от Ольги. Я прожил на свете сорок с лишним лет, но без Ольги не мог представить себе свою будущую жизнь.

— Ольга… — начал я.

— Не говори, не говори… — прошептала Ольга.

Мы продолжали сидеть, и я чувствовал щекой, как стучит у нее в виске. Мы просидели так долго — не знаю, сколько, но я мог бы сидеть так без конца.

Мы сидели, опершись подбородками на ладони, и смотрели на притаившийся город.

Ольга спросила:

— Как ты представляешь себе всю эту историю с планом Фогельзингера?

Лицо майора тотчас вынырнуло из-за лунного полога и оскалилось передо мною. Я видел это лицо всего один раз и то на одно короткое мгновение, но оно запомнилось мне на всю жизнь. Гнев и ненависть кипели во мне. Я ненавидел майора Фогельзингера, быть может, больше, чем всех фашистов, насильников и убийц. Это был коварный враг, которого надо уничтожать не в открытом бою: открытого боя он не принимает. И это был мужчина, к которому Ольга вынуждена была проявлять, пусть притворную, но благосклонность.

— Ты можешь сделать так, чтобы он отнес план к себе домой? — спросил я.

— Нет. Он хранит его вместе с другими секретными документами в сейфе. Немцы никогда не берут документов домой.

— Ты можешь выкрасть или скопировать план?

— Нет. Сейф открывается только с помощью шифра, но, когда ему надо открыть сейф, майор всякий раз приказывает мне выйти.

— Тогда придется отнять у него план вместе с жизнью, — сказал я.

— По-видимому, — согласилась Ольга, — но отнять надо сначала план, а затем жизнь. Это значит, что он должен сам открыть сейф, сам отдать план. Он этого не сделает!

— А под дулом пистолета?

Ольга долго молчала. Потом она сказала:

— Думаю, что под дулом пистолета он план отдаст.

— Тогда мы, вероятно, так и сделаем, — сказал я. — Ты признаешься майору, что у тебя есть отец и брат.

— Отец и брат?

— Да. Инженер — отец, я — брат. Ты скажешь, что отец и брат эвакуировались, но далеко не уходили, переждали и теперь вернулись. Словом, моя версия…

Ольга вздохнула. Мне тоже стало неприятно, — сколько горя причинила нам с Ольгой эта проклятая версия.

— Ну вот. Отец твой — инженер, брат — архитектор. Фамилии, конечно, вымышленные.

— Понимаю…

Они не хотят идти на биржу, потому что биржа может послать их к черту на кулички. Ты хочешь помочь им устроиться через майора. Ведь гитлеровцы — взяточники?

— Взяточники.

— Он не откажет тебе?

— Нет.

— Надо, чтобы он назначил нам свидание — для знакомства и беседы. Но не у себя дома, а в управлении. И в тот день, когда его адъютант заболеет или будет отсутствовать.

— Понимаю.

— Мы войдем. Ты отрекомендуешь нас. И отойдешь скромно в сторону. Он любезно предложит нам сесть. А мы вынем пистолеты и направим на него с обеих сторон…

Ольга хмыкнула:

— Как в авантюрном романе!

— Как в авантюрном романе. Как ты думаешь, что он будет делать, когда увидит перед собой два пистолета?

Ольга долго думала, потом сказала:

— Он поднимет руки вверх.

— А если мы предложим ему отдать нам план?

Ольга молчала, обдумывая.

— Н-не знаю…

— Может, он бросится на нас?

— Нет.

— Согласится умереть, но не откроет сейф?

Ольга молчала и думала. Наконец она сказала:

— Знаешь, сколько я ни силюсь представить себе майора в такую минуту, я вижу только одну картину.

— Ну?

— Он поднимает руки и говорит: «Гитлер капут!»

Я засмеялся. Ольга тоже засмеялась.

— Так говорят гитлеровцы, когда сдаются в плен.

— Но ведь он поймет, что это только экспроприация и мы не можем взять его в плен? Он ведь поймет, что ему можно рассчитывать только на смерть или…