Избранное в двух томах. Том I

Столь неожиданно для Вовки и его гостей появившись дома, я постарался не мешать им — прошел сразу в свой кабинет. Пусть веселятся, не думая о том, что за стеной — дряхлый «предок», для которого услаждающая их музыка — словно молоточки, пляшущие на голове. А впрочем, в этой, с сумасшедшинкой, музыке есть что-то бодрящее. Когда я шел домой, то чувствовал себя очень уставшим, думал, выпью стакан чаю и улягусь в постель. Но сейчас усталость словно отмело в сторону, и я уже далек от мысли лечь. Может быть, это не от музыки, а просто от крепкого чая?

А не продолжить ли мне сейчас изыскания в моей старой полевой сумке? Наверное, дней десять, занятый своими политотдельскими делами, я не прикасался к ней, и она сиротливо лежит на краю стола.

Музыка за стеной внезапно обрывается. Ее сменяет какой-то многоголосый ритмичный возглас. Что они там кричат хором?

— Горь-ко! Горь-ко!

Но ведь так кричат только на свадьбах.

Тихо отворяется за моей спиной дверь, входит Рина.

— Я только что… — говорит она, — они меня еще не видели… Ты слышишь?

— Слышу.

За стеной все еще взрывается и падает крик:

— Горь-ко! Горь-ко!

— Ты понимаешь, что это значит? — Глаза Рины расширены от удивления.

— Понимаю. В доме родителей свадьба, на которую они не приглашены.

— Что же нам делать, Андрей?

— А что? Ждать, пока нас пригласят или пока свадьба закончится.

— Ну, нет… — Рина делает шаг к двери. — Я им должна сказать…

Я удерживаю ее:

— Не горячись. Разберемся. Посиди пока со мной.

За стеной снова раздается лихая музыка, заглушая голоса. Мы с Риной прислушиваемся, но криков «горько» больше не различаем. Что эти крики все-таки значили? Неужели и в самом деле Вовка решил отпраздновать свадьбу, не уведомив нас? Но ведь ему еще восемнадцати нет!

Рина садится рядом со мной на диван, и мы углубляемся в размышления о Вовкиных сердечных делах. Вспоминаем, что вчера, когда Вовка приехал, в ответ на мой вопрос, как же будет обстоять у него дело с завершением десятилетки, если он продолжит работу в опорах, на ЛЭП, он вдруг заявил:

— А я школу кончать не спешу!

Я изумился:

— Почему?

— Проработаю до августа, пока линию не построим, а потом уеду. — Вовка назвал наш областной город.

— Зачем?

— На завод устроюсь. У нас на ЛЭП есть ребята оттуда, зовут. Там с осени снова в вечернюю, в десятый поступлю.

— А как же с университетом?

— Обожду годик.

— Но зачем тебе из дому уезжать? Можешь и здесь школу успешно закончить.

— Нет, я поеду…

Мы не стали допытываться у Вовки, почему он решил так. И без того ясно — всему причиной Фая. Она намерена поступать в университет и, наверное, поступит — учится Фая, если верить Вовке, хорошо. А завод, на котором собирается работать сын, находится в том же городе, где университет. Все Вовкины жизненные планы, как видно, связаны теперь с Фаей. Собственно, это нам ясно уже давно. И вот сейчас еще одно подтверждение: только что умолкшие крики «горько» за стеной.

— Знаешь, я постоянно боюсь, а вдруг Вовка… ну, как сказать… что они с Фаей уже… — опасливо говорит мне Рина. — Известно, что за последние двадцать лет произошло резкое понижение границ возраста. Юноши и девушки становятся теперь взрослыми значительно раньше, чем в свое время становились их матери и отцы. По статистике, резко возросло количество ранних, даже слишком ранних, браков…

— Так ведь я уже говорил с ним на эту тему, — напоминаю Рине. — Вполне можешь не считать себя, во всяком случае на ближайшее время, свекровью, а тем более — потенциальной бабушкой.

— Ты уверен?

— Да. Со мной Вовка откровенен.

Я действительно всерьез и прямо говорил с Владимиром о его сердечных делах — и раньше и вчера поздно вечером, когда Рина уже спала, а мы с ним вдвоем пили чай на кухне. Я был рад, что мне удалось расположить его к откровенности, что он поделился со мной своими секретами без утайки, без недомолвок, поделился, как прежде, когда был еще совсем мальчишкой.

Счастлив тот отец, которому открыто сыновнее сердце… И горько, если у сына, который еще недавно все поверял отцу и матери, словно захлопываются створки души от них, едва переступает он порог отрочества, и он уже проникается убеждением, что родители не способны понять его в силу возрастной несовместимости. Но только ли сыновей следует винить в этом? У всех ли отцов находится достаточно умения взглянуть на мир глазами юных? А ведь только в этом случае наши взрослые дети смогут быть с нами откровенны.

И вообще странно… На службе многие из тех, кто годится мне в сыновья, хотя бы тот же лейтенант Макарычев или первогодок Ладушкин, не стесняются поделиться со мной самым сокровенным. А мой родной сын после нашей с ним размолвки на какое-то время замкнулся от нас с Риной наглухо, мало того — покинул родной дом. Вот ведь как получается — чужих сыновей воспитываю, подход к любому нахожу, а с родным сыном сложнее, оказывается.

Но как-никак, а вчера за ночным чаем между мной и Вовкой, кажется, восстановились прежние доверительные отношения. Может быть, он в горах, вдали от родного дома, соскучился и понял, что был неправ, обижаясь на нас за то, что мы пытались помочь ему своими советами?

Но почему мы всегда думаем, что непременно правы мы, а ошибаются наши дети?

Разговор у нас вчера был долгий. Начался он с того, что сын начал рассказывать мне о тех местах, где они сейчас тянут линию через перевал. Оказывается, это тот самый перевал, который мы проходили во время наступления осенью сорок четвертого. На подступах к перевалу нашему полку пришлось тогда вести довольно тяжелый бой на той самой дороге, по которой теперь подвозят материалы для прокладки линии электропередачи. Выяснив это, мы пустились в воспоминания: я — о том, как воевали в здешних горах, сын — как они подвешивали провода. «Знаешь, папа, дух замирает, когда на опоре работаешь. Высотища! Будто паришь над горами… И опасно, если поясом не пристегнешься. Только не говори об этом маме, пожалуйста».

Воздав должное Володькиной работе и его смелости, я все же посоветовал ему оставить его восхитительную ЛЭП, вернуться домой и заканчивать вечернюю школу, чтобы успеть получить аттестат раньше повестки о призыве, до которого остался всего год. Я не удержался от того, чтобы снова не напомнить Вовке о его прежнем намерении — поступить в военное училище, и повторил свой совет, который уже давал ему:

— Ты все-таки подумай еще, куда лучше способности направить. И взвесь свои возможности учиться без отрыва от работы. С вечерней школой у тебя явно не получилось.

На это Вовка ответил не без обиды:

— О способностях человека, по-моему, надо судить не по тому, что у него не получилось, а по тому, что он уже смог сделать.

— А что ты смог? — спросил я Вовку.

— Хотя бы стать самостоятельным, — гордо ответил он.

— Что ж, это твое достижение, — согласился я.

Я вспоминаю об этом вчерашнем разговоре и снова успокаиваю Рину: дружба Вовки с Фаей не грозит нам особыми огорчениями.

— Но почему сейчас там кричали «горько»? — продолжает волноваться Рина.