Избранное. Компиляция. Книги 1-14
Шрифт:
– Сократ, – тихо закончил Дарвин, словно благословляя покойного.
Он повернулся и направился к ближайшему туалету, чтобы вымыть руки.
Сид ждала его снаружи. Когда Дар наконец вышел, с закатанными рукавами, его руки, лицо и шея пахли дешевым жидким мылом.
– Извини, – сказал он, подходя к ней.
– Не за что, – ответила Сидни. – Чудное воскресное утро, зоопарк еще не открыт. Может, погуляем немного перед тем, как возвращаться домой? Единственное, что я не люблю в зоопарке, это толпу народа.
Дар согласился. Они взялись за руки и не спеша пошли по широкой асфальтовой дорожке.
Жаркое летнее солнце раскрасило тропическую
– Hesma phobou, – сказала Сидни, помолчав.
Они остановились в тени раскидистого дерева с крохотными листочками. На деревьях, росших на небольшом острове, резвились маленькие обезьянки. Они скакали с ветки на ветку, демонстрируя чудеса акробатики.
– Что? – переспросил Дар, вскидывая голову.
– Hesma phobou, – повторила Сид. – Я начала читать твоих спартанцев. Плакать после битвы… падать на колени… дрожать и трястись. Hesma phobou – «отрешение от страха».
– Да, – согласился Дарвин.
– Это не слабость, – продолжала Сид. – Это необходимость. После битвы… это избавление от самого худшего вида одержимости. Одержимости демоном безразличия.
Дар кивнул.
– Ты держался так долго, милый, – сказала она и стиснула его ладонь.
– И они никогда не забывали имен павших, – промолвил Дарвин.
С минуту он колебался, а потом сказал:
– Мою жену звали Барбара, а сына Дэвид.
В ответ Сид поцеловала его.
– Прекрасный день, – заметил Дар. – Давай погуляем по зоопарку, а потом вернемся и заберем с собой Лоуренса и Труди. Позавтракаем вместе.
– Лоуренса, – озадаченно повторила Сид.
Дарвин приподнял брови.
– Ты назвал его Лоуренсом, – объяснила она. – Не Ларри, а Лоуренсом.
– Имена имеют значение, – сказал он.
– Значит, гуляем? – улыбнулась Сидни.
Не успели они отойти и на десяток шагов, как раздавшиеся за спиной вопли заставили их обернуться.
Одна из обезьянок не рассчитала прыжка и ухватилась за слишком тонкую ветку, которая подломилась под ее весом. Маленький примат рухнул вниз с сорокафутовой высоты. Падая, обезьянка пыталась ухватиться за ветки и листья. Ветки сломались, но зато смягчили ее падение и дрожащий зверек шлепнулся задом на бетон. Обезьянка, конечно, перепугалась до полусмерти. Она присела на корточки, свернувшись при этом в клубок – почти приняв позу эмбриона. Чтобы успокоиться, она принялась сосать большой палец руки. Солнце било обезьяне в спину, отчего ее уши просвечивали красным, а шерсть, казалось, стала дыбом по всему тельцу.
Сверху продолжали падать оборванные ветки и кружиться листья. Остальные мартышки подняли вой, шум и гам, загремевший презрительным хохотом. Другие животные подхватили этот крик и принялись выть, реветь и рычать в унисон, пока по зоопарку не покатилось громкое многократное эхо. И только грустный трубный голос слонихи Эммы звучал одиноким контрапунктом в общем истеричном хоре.
Дарвин и Сид переглянулись. Она взяла его за руку, улыбнулась, пожала плечами и качнула головой.
Не на все вопросы найдены ответы, но решены некоторые загадки. Двое – мужчина и женщина – пошли дальше по дорожке, из тени на солнечный свет.
Благодарность
Переводчик выражает благодарность Василию Матвееву и Анатолию Смирнову за консультации по вопросам огнестрельного оружия и военной техники.
Дэн
СиммонсДВУЛИКИЙ ДЕМОН МАРА. СМЕРТЬ В ЛЮБВИ
Посвящается Ричарду Харрисону и Дэну Петерсону, добрым друзьям, добрым товарищам по путешествиям
БЛАГОДАРНОСТИ
Хочу выразить признательность следующим людям:
Ричарду Харрисону — моя глубокая благодарность за сокровищницу книг, документальных материалов и личных знаний о Битве на Сомме, а также за памятный разговор на нормандском побережье дождливым августовским днем, послуживший первым толчком к написанию повести.
Дэну Петерсону — двойная благодарность за страстный интерес к культуре сиу, отчасти передавшийся автору, и за совместные прогулки по садам Японии, улочкам Гонконга и каналам Бангкока в поисках сюжета.
Ричарду Кертису, моему литературному агенту и другу, — очередная, но все такая же искренняя благодарность за то, что он опять предоставил мне возможность писать на интересующие меня темы и в угодное мне время.
И наконец, как всегда, Карен и Джейн — за любовь, терпение и неизменную поддержку.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я хотел назвать этот сборник из пяти новелл «Liebestod», но мне деликатно указали, что немногие американцы любят или хотя бы знают оперу Вагнера, что не каждый с лету переведет с немецкого слова «любовь-смерть» и соотнесет их с арией из второго акта «Тристана и Изольды» и что даже если ни у кого не возникнет никаких вопросов на сей счет — наверное, все же не стоит давать книге заглавие, вызывающее в памяти образ тучной дамы в медном бюстгальтере, горланящей невнятную погребальную песню над своим мертвым бойфрендом. Так сказали мои советчики. Разумеется, я считаю всех их невежественными обывателями. Но с другой стороны, я и сам не особо люблю Вагнера.
Марку Твену приписывается высказывание «музыка Вагнера написана значительно лучше, чем она звучит», но источника цитаты я никогда не видел. Недавно, впрочем, мне попалось одно письмо Твена, написанное во время путешествия по Европе, в котором он рассказывает о своем первом посещении вагнеровской оперы. Нижеследующая выдержка дает представление о глубоком впечатлении, произведенном на него спектаклем.
«Все актеры пели свои обвинительные повести по очереди, под гром оркестра в шестьдесят инструментов; когда же проходило изрядное время, и вы уже надеялись, что они до чего-то договорятся и умерят шум, вступал огромный хор, сплошь из одержимых — и тут в течение двух, а иногда и трех минут я познавал те муки, которые испытал лишь однажды, когда у нас в городе горел сиротский дом».