Избранное. Повести. Рассказы. Когда не пишется. Эссе.

— Всех разместим отлично! Разве ж это мало — двадцать три лежачих места? — донесся обрывок их разговора.

Оля прошла несколько шагов и фыркнула со смеху.

— Двадцать три лежачих места! Вот и понимай!

Речная пристань обрадовала безлюдьем, недавно вымытыми полами и огорчила запертыми окнами касс. Два носильщика разговаривали у деревянных перил, где пахло водой и нагретой смолой и не было ни одной души на скамьях, залитых солнцем.

Пароход ушел час назад, и кассы откроются после пяти. Они пошли на пляж.

Потом захотелось есть. Им было все равно: дожидаться билета на пристани, купаться, есть — лишь бы не расставаться. Они побежали по тропинке, ведущей с пляжа в городской сад. В летнем кафе, куда заглянули, все столы и стулья были сложены: шла уборка. Они обошли веранду. С тыльной стороны кафе, где земля была влажная и темная от поливки, было также пустынно. Только пегий длинноногий кот, медленно оглядываясь, шел осторожно из края в край узкого дворика.

— Посмотри, — шепнула Оля.

Две ласточки носились в воздухе над котом. Кот отряхивался и с независимым видом подавался в тень, под веранду. Только раз он обернулся и, взметнув тощим телом, шлепнулся лапками в лужицу — не смог поймать. Сконфузился. А ласточка вернулась, снова прошла бреющим полетом и со злым, хотя и мелодичным щебетом взлетела к деревьям.

— Он украл птенца.

— Никогда не думала, что ласточки такие храбрые.

— Смотри, он струсил! Определенно струсил!

Кот скрылся под верандой.

Вся эта сцена заняла не более минуты в жизни Мити и Оли. Они не успели выбраться из сада, подбежали к освободившейся скамье (Оля вытряхнула песок из туфель) и испытали удивительное состояние, которое посещает человека не каждый день: бегут, шумят толпы, на пляже не пройти, в городском саду все скамьи заняты, ты знаешь — мир огромен и тесен вокруг тебя, а ты в самом центре мира. И ты не один — вас двое. И это никогда не должно кончиться. Никогда!

Два морщинистых старика, из тех, что отдыхают в любом городском саду, вели беседу; они рассказывали друг другу, как кто из них выспался. Митя локтем толкнул Олю, сказал:

— Удивительно! Мне сейчас пришло в голову, что они родились еще в прошлом столетии. Правда, Оля? Они могли идти по улице и повстречать Льва Толстого.

— Во всяком случае они маленькие были.

— Ну что ж… Катили колесо по мостовой и набежали на Льва Толстого.

— Послушайте, вы Льва Толстого не встречали? — едва шевеля губами, спросила Оля.

Митя взглянул на электрические часы. Стрелки показывали половину четвертого.

— А будет когда-нибудь двухтысячный год? — спросил Митя.

— Конечно, будет.

— И старики придут в сад поболтать? Да?

— Это мы с тобой?

— Мы с тобой. И неужели мы тоже будем вспоминать о том, кто из нас выспался знатно?

— Ты расскажешь мне, как ты спал после выпускного вечера.

— Нет, Оленька, я расскажу тебе о другом.

И Митя рассказал Оле, какие мысли пришли ему в голову утром на телефонной станции.

Они вышли из сада. Разговор их, начавшийся со знатно поспавших стариков, касался и девушки, крошившей кисельный порошок, и института прикладного искусства, куда бы Оля могла пойти после школы, и знаменитой тимирязевской мысли о подлости компромиссов, высказанной им в глубокой старости. Оля вычитала эту мысль в журнале «Природа» и запомнила наизусть.

Так, разговаривая, наткнулись они у подъезда ресторана Дома инженера на толстяка Любезного, который в белом кителе, не жалея себя, стоял на самом солнцепеке.

— Так вот где можно поесть!

Оля смутилась: это уж слишком смело.

— Ну, зайдем же, зайдем, — твердил Митя. — Мы же здесь только что, ночью, пировали.

Любезный открыл перед ними стеклянную дверь.

— Давай клюквенного киселя попросим! — вспомнил Митя и подтолкнул Олю в дверь.

Они устали от купанья и прогулки. Настроение немного погасло. В пустынном, прохладном зале ресторана они погрузились в состояние, похожее на сон. Это, конечно, была не та комната с желтой обивкой, в которой ночью они пировали с учителями и родителями. Сейчас они сидели в полной тишине за ресторанным столом, накрытым накрахмаленной скатертью. Умолкнув, поглядывали друг на друга, точно издалека. Они не знали, что заказать. Любезный, как в сказке, оправдывал свою фамилию: мгновенно принес простоквашу, миндальное печенье, открыл бутылку нарзана и, все сделав, что надо, с минуту обмахивал салфеткой чистую скатерть. Он поглядел поверх очков — юноша просил принести два стакана киселя. «Денег нет, вот и жмутся», — по-своему истолковал он этот заказ и, вдруг наклонившись к Оле, сказал ей, показывая пальцем на стеклянную перегородку, отделявшую часть зала:

— Здесь ваш родственник. В случае чего можете одолжиться.

РАКИ

Как можно было забыть, что Фома Фомич свой человек в этом ресторане и что прийти сюда — все равно что к нему в гости! Оля в ужасе откинулась на спинку стула, чтобы ее не заметил Пантюхов. Он сидел почти рядом, только за стеклом.

Было то время дня, когда ресторан Дома инженера безлюден, и официант услужливо накрыл отдельный столик для Пантюхова за стеклянной перегородкой. Вдруг Оля устыдилась, что она такая трусиха, поставила локти на стол и стала работать ложечкой, больше не оглядываясь.

— Ты заметила, мы встречаем его всегда, когда неприятности, — сказал Митя, подождав, пока уйдет официант.

— Какие же у нас неприятности?

Митя не ответил.

— Кто с ним, не знаешь?

По тому, как она облизнула губы, Митя безошибочно угадал, до какой степени ей все это неприятно. Оле действительно вдруг показалось, что собеседник Фомы Фомича, может быть, и есть тот «ответственный товарищ», к которому она могла попасть в секретари по пантюховской протекции. Рослый мужчина с выхоленным горбоносым лицом с седыми висками методично разрушал раков, неторопливо обгладывая каждую клешнинку. А Пантюхов хвастливо рассказывал ему о своей удачной бильярдной партии:

— Он мне говорит: «Шар у лузы, что ж вы не режете?» А я ему: «Ножа нет!» — и отвожу к борту.

Пока Пантюхов смеялся, довольный собственной остротой, Любезный склонился над его ухом и что-то сообщил ему: тот с ловкостью, необыкновенной для своей грузной фигуры, обернулся.

— Оля! — вскричал он. — Приобщаешься к жизни? Хвалю!

В свою очередь, он коротко что-то сказал собеседнику, и тот тоже повернул в сторону Оли свое красное от выпитого вина лицо.

— Идите к нам, дети! — пригласил Пантюхов, привстав из-за стола. — Угощаю раками.

Но Оля осталась на месте. Тогда он взял стакан с пивом и сам направился к ней.

— Хочешь раков, Оля? Попробуй. Идемте сюда! — крикнул он собутыльнику. — Любезный, сюда!

Не прошло и минуты, как водка, пиво, раки, сыр и соломка перекочевали с одного стола на другой, в соседство Митиных и Олиных киселей, простокваши и миндального печенья.

— Нам пора идти, Оля, — негромко предложил Митя.

Оля не обратила внимания на его слова. Она была так взбешена, что теперь ей стало совсем не страшно. Сцепив пальцы, положив на них подбородок, она уставилась на Фому Фомича и решила выдержать схватку.