Избранное. Рассказы, основанные на реальных событиях
Шрифт:
– А потому, что колхозники не добросовестно работают, абы как, время отбыли, трудодень заработали, и айда на домашнее хозяйство, на себя работать! А на себя можно и напрячься, силы то сэкономили! – вспылил председатель.
– А что для колхозника трудодень? Палочка в твоем талмуде! Что он получит в конце года на эту палочку! Шиш с маслом! Все давно уже ноги протянули, если бы не своё хозяйство! В прошлом году ни копейки на трудодень не выдали. Деньги крестьянин видит, когда своё что-нибудь продаст!– разогретый самогоном наезжал Афанасий на председателя.
– А ты будто и не знаешь, что государство нам трактор в прошлом году дало. За него мы должны рассчитаться?–
– Трактор – это хорошо! А сколько дней в году работает твой трактор? Он больше в ремонте стоит и запчасти ждет! А народ как в прошлом веке, всё делает в ручную, да на лошадях выезжает. Косим – косой, гребем – граблями, рожь жнем – серпом, молотим – цепом. Воду коровам и ту тащим ведрами. Зять был в Москве в прошлом году на открытии какой-то сельскохозяйственной выставки, там разные машины показывали, и сеялки, и веялки, и косилки, и насосы. А где они, почему у нас их нет?
– Как рассчитаемся за трактор, так и мы чего-нибудь купим, – попытался оправдаться председатель.
– Говоришь: «Найди умного для обучения!» Да все умные ринулись в город, там деньгами за работу платят. Даже вон в селе, в стеклодувке, и то выгоднее работать, чем у тебя в колхозе! – окончательно вышел из себя Афанасий.
Председатель выплеснул в рот оставшийся в стакане самогон, соскочил с табурета, побежал к двери, схватив на ходу шапку с печи, и махнул рукой корреспонденту: «Айда отсюда, я думал, он по-человечески поговорит, а он в бочку полез!» Снял с гвоздя свой тулуп. Корреспондент тоже опустошил свой стакан и стал одеваться.
– Ну и показал ты мне передовика, он же человек из прошлого, он же частную собственность восхваляет, в бога верит!– с обидой шепнул он председателю.
– Кудай-то вы? Председатель, а чайку попить, самовар уже закипел! – обиженно спросила Анисья, выходя из-за печи.
– Спасибочки! Я уже сам закипел от твоего дурака! Теперь вот убеждать корреспондента придется, что он ничего не слыхал! – выругался председатель и, пропустив вперёд корреспондента, вышел из избы, громко хлопнув дверью.
Белые клубы тумана, медленно оседая, доплыли до середины избы. Афанасий молча сидел на своём табурете. Приподняв голову на образа, он тяжело вздохнул и сказал: «Неужели ты это не видишь? Тогда почему ничего не делаешь?» Испуганные пацаны круглыми глазами смотрели с печи на деда, не понимая, что произошло. Анисья подошла к Афанасию, положила руки на плечи, прижалась к его спине.
– Всё он видит! Это испытание всем нам, за грехи людские …
– Человек из прошлого! – воскликнул Афанасий. – Посмотреть бы, какие вы будете в будущем… А самогон-то у него паршивый! – и с досадой он отодвинул стакан на середину стола…
Примечания:
ГолИк – веник из тонких березовых веток без листьев (голые ветки).
КожАнка – высушенная невыделанная шкура овцы, используемая в качестве коврика для вытирания ног на входе в избу.
Чудотворная икона
Анисья уже несколько дней не вставала со своей кровати, стоящей в чулане. Через ткань полога она слышала приглушённые голоса двух своих дочерей. Анна с двумя сыновьями жила с ней, а младшая – Пелагея – пришла на выходной, навестить мать. Сейчас они на кухне пьют чай и обсуждают состояние её здоровья. Ждут её смерти, со дня на день. Анисья тяжело вздохнула, попыталась повернуться на другой бок, кровать скрипнула.
"Мам, может чего подать? Чайку, может, выпьешь?" – спросила Пелагея, появившись
между раздвинутыми занавесками полога. Она с жалостью и состраданием смотрела на мать."Нет, ничего не хочу, – с трудом ответила Анисья, но тут же, словно вспомнив что-то, спохватилась. – Хотя, стой, сделай для меня одно дело! Присядь! Сейчас расскажу тебе одну историю, мать мне перед смертью рассказала, и я должна передать это именно тебе".
Пелагея покорно опустилась на табурет, стоящий рядом с изголовьем.
Мать, словно собираясь с мыслями, немного помолчала и продолжила: «Нашу Икону Казанской Божьей Матери знаешь! Икона не простая, икона чудотворная. Попала она в нашу семью давно, больше двухсот лет тому назад. Старец больной забрёл в деревню и попросился на ночлег. Все соседи отказали, мол, не ясно, какая хворь его разбирает, ещё и нас заразит. А тогда и чума на юге свирепствовала, и холера время от времени появлялась. Да и вшей на таких бродягах всегда полно было».
Мать замолчала, закрыла глаза, и, отдыхая, погрузилась мыслями в то далёкое прошлое. Пелагеи даже показалось, что мать заснула. Но как только она попыталась встать, та схватила её за руку, и продолжила рассказ:
«Наши предки пожалели старца и пустили. Он-то и оставил эту икону и поведал о её чудотворном свойстве. А случилось это так. Старцу к вечеру совсем худо стало. Подозвал он хозяйку и попросил стакан с водой и ещё один, пустой. Воду из одного стакана он перелил в другой по желобку на обратной стороне иконы. Выпив эту воду, он лег на скамью, положил икону на грудь и, развернув пожелтевший листок бумаги, начал читать написанную там молитву. Закончив чтение, он подозвал хозяйку и говорит: "Передал я свою судьбу в руки Господа, теперь Он либо излечит меня, либо заберёт к себе, всё в Его руках. Возьми икону и лист с молитвой. Икона может излечить тяжелобольного человека. Но если болезнь неизлечимая, больной умирает быстро и лёгкой смертью. Это моя плата за ваше гостеприимство и доставленные мной хлопоты. Как пользоваться, ты видела, если неграмотная, постарайся выучить наизусть молитву "Живые помощи". Если к утру умру, отвезите моё тело в сельскую церковь, а поправлюсь, тихо уйду, не буду больше надоедать вам. Священнику, да и злым вашим соседям об иконе ничего не говорите, она вашему роду неоднократно послужит, берегите её и передавайте по наследству каждый раз младшей дочери". Никто не слышал, как старец ночью ушёл. А в полдень поп на дрожках подъехал, и долго добивался, куда делся старец и была ли у него икона».
Анисья отдышалась и продолжила: «Вот эта и есть та самая икона, прятали её наши предки и от попа, и от соседей. А мне её пришлось прятать от коммунистов. Помогала она, не раз. Помнишь, в сороковом отец болел сильно, чуть не помер. Эта икона тогда на ноги его подняла. Боялась я тогда этот обряд делать, вдруг помрёт, ведь себя в его смерти винить бы стала. В сорок втором повторилась история, но, увы, Господь забрал его в этот раз. Одно успокаивало, врач сказал, что легкой та смерть была, а могла бы на годы растянуться, мучая и его и нас».
Мать помолчала и, жалобно взглянув на дочь, попросила: «Ступай, принеси два стакана, с водой и пустой. И икону, там же на иконостасе в белой тряпочке свернутый в трубочку листок с молитвой. Я сама всё сделаю, чтобы ты не винила себя. Помру, икону и листок с молитвой себе в наследство забери, а дом пусть Нюшке останется, куда ей одной с детьми деваться. Знаю, что у тебя жильё никудышное, да с мужем тебе повезло, хоть и инвалид войны, а руки на месте! Построитесь!»