Избранное. Том 1

— Как заботливы вы, Рози-старший, — растрогалась Данахан. — Ешьте груши, порадуйте нас.

— Заман мне как брат, мы будто сроднились с ним. — Рози не терпелось похвалиться другом.

— Да, — подтвердил Заман, — мы делим поровну и горе, и радости, мы прошли через испытания товарищества и братства.

— Эх, будь у меня баран, заколол бы сейчас в честь вашей дружбы! — воскликнул Турап.

— Вон на стене равап [32] , сыграйте на нем да спойте свои газели, это будет лучше, чем закололи бы верблюда, ака, — предложил Заман.

32

Равап — пятиструнный щипковый музыкальный инструмент типа лютни.

Брови Турапа от удивления прыгнули вверх.

— Рози… обманул вас! — Он взглянул на брата.

— Не хитри. Я так истосковался по тебе, по твоим детям, по твоим газелям, что притащился среди ночи, — притворно обиделся тот.

— Розикам никогда не обманывает. Сыграйте, если вам не трудно, — повторил просьбу Заман.

— Только б не сплоховать перед гостями, — заскромничал Турап, настраивая инструмент. — Мои газели оставим на другой раз, а сейчас, может, послушаете песни удалого Саита-ночи?

Как определяют по первым шагам скакуна, так по манере держать равап нетрудно было угадать в Турапе искусного музыканта. Едва заиграл он традиционный для равапа напев маргул, как сразу же привлек внимание слушателей. Быстрые движения гибких его пальцев напомнили Заману игру Зикри на дутаре, и мысли сами собой понеслись в далекую Кульджу, на Или… А Турап играл уже другую мелодию, и к трогательному звучанию равапа присоединился голос певца:

Стонет, стонет край родной — И душой рванулся в бой, Бросил эхом громкий клич Саит-ночи удалой: — Уч-Турфан, родной приют, Насмерть за тебя стою! За твои хлеб, воду, соль Жизнь свою отдам в бою! Уч-Турфан, услышь меня! За простых твоих крестьян В бой пошел лихой Саит, С ним плечом к плечу друзья. Переняв врагов в пути, Справа-слева охватив, Прочь прогнали — далеко От полей родных и нив…

Турап умолк. Все сидели, не шевелясь, будто не замечая, что не звучат уже ни музыка, ни пение. Печальная мелодия унесла слушателей в неведомую даль, и они витали там, не смея возвратиться. Даже дети замерли. А может быть, их слух привык уже к грустным напевам, и они покойно наслаждались ими сквозь сон.

— Очень, очень благодарен вам, Турап-ака, — чистосердечно произнес Заман. — Вы настоящий исполнитель, большой мастер!

— Чему не научишься, скитаясь по столовым, пекарням, сапожным будкам. В моей игре, конечно, много промахов, я ведь не учился у больших мастеров…

— Не скромничайте, Турап-ака. Вы жемчужина, затерявшаяся в куче мусора.

— В Кашгаре умелых рук немало. И, говоря по-вашему, они похоронены в здешней пыли, мой ходжа, — вздохнул Рози.

— С вашего разрешения мы пойдем. — Заман поднялся.

— Да куда же вы ночью… Наверное, недовольны угощением! — заговорили чуть не вместе жена с мужем.

— По-моему, большего удовольствия не бывает. Спасибо вам еще раз.

И как ни упрашивали хозяева остаться ночевать, гости распрощались и ушли.

Глава четвертая

1

Трое лазутчиков долго переругивались друг с другом, как старые сплетницы. Чжу-шожа, направленная в Кашгар под видом свояченицы Турди по линии жены-дунганки, которой он обзавелся еще в Шанхае, проклинала Шэн Шицая за непосильное задание:

— Ну подумай, Юнус, разве легко проникнуть к Ма Цзыхуэю, осажденному в цитадели Нового города?

— Пусть так! — Юнус раздраженно поднял вверх короткие усы. — А ты думала, Шэн Шицай прислал тебя сюда для развлечений? — Он схватил бутылку коньяку, налил себе и выпил, не предложив собеседникам.

— Не злитесь, байвачча, конь не пал, бык не сдох, еще ничего страшного не случилось. Что нам, умирать ради Шэн Шицая? Работаем в меру сил, не так ли? — Турди налил две рюмки коньяку. — Пожалуйста, милая шожа.

Но та сидела насупившись.

— Время идет, а мы уселись, как наседки, ничего не делаем. Думаете, Шэн Шицай не поручил присматривать за нами? — Юнус зло, уставился на Турди.

— Ладно! — Чжу-шожа, раздраженная упреками Юнуса, покраснела от злости. — Что, по-твоему, надо делать, а? Я-то не знаю здешних условий!

— Твоя главная задача — прибрать к рукам Ма Цзыхуэя. Знаешь сама, чего ж меня спрашивать?

— Знаю. В таком случае не ваша ли с Турди задача — создать мне условия для работы? А что вы сделали? Важничаете, будто У Сунь, убивший свирепого тигра… — не осталась в долгу Чжу-шожа, сравнив перетрусивших лазутчиков с храбрым героем романа «Речные заводи».

— Зачем спорить? — остановил ее Турди. — И так на столе все остыло. Давайте поедим, а потом решим что-нибудь. — Он проглотил одну за другой две рюмки коньяку и занялся фаршированными легкими.

Чжу-шожа и Юнус к еде не притрагивались, курили и осуждающе смотрели на обжору Турди. «Соломенное брюхо, — морщилась шожа. — Да и я тоже дура, закрутилась с этими чаньту. Как жаль Шанхая…» И она мысленно перенеслась в далекую двадцатиэтажную шанхайскую гостиницу, где ей было так весело.

— Послушайте, байвачча, мне пришла в голову одна мыслишка, — заговорил Турди, успевший уплести добрую половину фаршированных легких, целую жареную курицу и приступивший к запеченной утке. — Если мы втянем в наше дело этого осла Масака… — Турди поперхнулся, закашлялся и выхаркнул на Чжу-шожу плохо прожеванный кусок мяса.

— Эй-я! — вскричала китаянка и бегом выскочила из комнаты.

Юнуса тоже затошнило.

— Да-a, приятель, вы наловчились выплевывать мясо, как из пращи, — презрительно заметил он, предчувствуя, как будет стыдно перед шожой.

— Мало ли претерпел я из-за проклятого кашля, — начал без зазрения совести изворачиваться Турди.

Он вытер хотанским полотенцем блестевшее от жира лицо, выпил две чашки кислого молока, блаженно выдохнул. «Ну и обжора! — мысленно укорял его Юнус. — И как можно заниматься вместе с тобой таким тонким делом? Ты же куча свежего навоза!»

— А тот Масак…

— Оставьте, приятель, своего осла! Тут не знаешь, как избавиться от других ишаков!

В этот момент появилась Чжу-шожа со скрещенными на груди руками. Она спросила:

— Есть у вас надежный дунганин или человек, который среди дунган сумеет сойти за своего?

— А тебе зачем? — удивился Юнус.

— Замуж выйти…

— Что? — Юнус подпрыгнул как ужаленный, он ревновал свою красотку ко всем и каждому.

— Другого выхода нет, — жеманно произнесла шожа и игривой походкой, будто впервые показывая себя Юнусу, подошла к столу, подняла рюмку вина.