Избранное

Да, никто бы не узнал в этой прелестной Бабочке нашу старую знакомую Гусеницу!

Да и кому было её узнавать? Ведь ни Кузнечика, ни Лесного Клопа, ни Тлей давно не было на свете...

И всё-таки кто-то её узнал.

– Ну, что... соседка?
– прозвучал скрипучий медленный голос.
– Вот... видишь... у тебя... теперь... есть крылья...

– Ах, здравствуйте, милая Улитка!
– отвечала Бабочка.
– Да, да, у меня теперь и правда есть крылья! Крылья!

– И ты... можешь... полететь... и сгрызть весь... лес... как ты... собиралась...

– Сгрызть?
– удивлённо приподняла крылышки Бабочка - Что это значит сгрызть?

Улитка тихонько хихикнула.

– Ах, да!
– вспомнила Бабочка.
– Помню, помню! Но почему-то мне совсем не хочется грызть! Да и нечем, по правде говоря!
– смущённо засмеялась она.

Она говорила правду: вместо зубастого рта у неё теперь был нежный, тоненький хоботок, пригодный разве для того, чтобы пить цветочный нектар.

– Без... еды... долго... не протянешь...
– начала было Улитка, но Бабочка не дослушала её.

– У меня есть крылья! Крылья!
– ликующе повторяла она.
– Я могу лететь, куда хочу, и любоваться всем на свете! Ведь крылья... ведь для того и даются крылья, правда?

И Улитка - впервые на своём долгом веку - не знала, что сказать.

Она ещё обдумывала свой ответ, когда рядом с Бабочкой опустился на листик молоденький Мотылёк.

Он был горд и взволнован: ведь это был первый его полёт, и даже когда он сел на листик, крылышки его так и ходили!

– Полетим?
– крикнул он, заметив Бабочку.

– Полетим!
– радостно откликнулась она.

Оба вспорхнули и полетели туда, где на лугу пестрели цветы, где ослепительно блестела речка, где вдали синела зубчатая полоса леса, - оба юные, сами прелестные, как два цветка...

А Улитка всё думала...

Почему рыбы молчат

В старину рыбы любили поговорить, а Судак - так тот уж даже слишком. Добро бы он дело говорил, а то всё пустяки: то лясы точит, то ерунду мелет, то чепуху несёт, а бывало и того хуже: лишнее болтает.

И до того он как-то всем рыбам надоел, что ни одна с ним и разговаривать не желает: только разлетится он к какой-нибудь рыбе побеседовать, а она вильнёт хвостом - и поминай как звали!

Вот плавал он, плавал, молчал-молчал - до того намолчался, хоть топись!

А язык чешется смерть как!

Подплыл Судак с горя к берегу. Думает: нет ли хоть там кого, с кем бы посудачить.

Высунул нос из воды, смотрит - верно, сидит на берегу кто-то мохнатенький, четыре лапки, пятый - хвост.

– Эй ты, Мохнатенький, - говорит Судак.
– Ты кто будешь? Рыба?

– Да что ты, - говорит Мохнатенький, - какая же я рыба! Я зверь Выдра.

– Вот и я думаю, что не рыба, - говорит Судак.
– Что рыбе на сухом месте делать? Дура она, что ли?

Сказал - и тут же язык прикусил.

Но Выдра - ничего, не обиделась, только облизнулась.

– Почему же это сразу - дура?
– спрашивает.
– Разве на бережку плохо?

– Ещё бы не плохо, - говорит Судак.

– Совсем жить нельзя!

– А в воде, выходит, можно?

– В воде-то? Сравнила тоже! В воде знай плавай в своё удовольствие!

– А если я плавать не умею?

– Плавать не умеешь?
– удивился Судак.
– Вот смехота! Да ведь это проще всего - плавать! Войди в воду - сразу и поплывёшь!

– А не утону?

Судак со смеху чуть не захлебнулся. Даже пузыри пустил.

– Да что ты, - говорит, - кто же это в воде тонет? Мы вот, рыбы, всю жизнь в воде живём, и ни одна, слава богу, не утонула!

Вошла Выдра в воду осторожно-осторожно: сперва по грудку, потом по шейку... поплыла, поплыла... да вдруг как кинется на судака!

Еле-еле он от неё ушёл, только из хвоста она ему серёдку вырвала: был хвост лопатой, а стал уголками.

"Ой-ой-ой, - думает Судак, - ни за что не буду с незнакомыми разговаривать, особенно со зверями! Ты им - слово, а они - за хвост! Ишь звери!"

Сказать сказал, а язык-то всё чешется! Поплавал немного - в другом месте к берегу подплыл. Опять нос высунул.

Смотрит - на большом камне Незнакомка сидит, вся в перьях, беленькая, хорошенькая, а сама плачет жалостно-прежалостно: "Чаю! Чаю!"

Жалко её стало Судаку.

– Эй ты, - говорит, - беленькая, хорошенькая! Ты не зверь?

– Да что ты, - говорит Незнакомка, - я, чай, птица! Чай, знаешь, Чайка я!

– А чего же ты плачешь?

– Отчего плачу? Есть хочу, оттого и плачу!

– Есть хочешь?
– удивился Судак.
– Так зачем плакать? Возьми да поешь!

– Хорошо тебе советы давать!
– говорит Чайка.
– Я, чай, это и сама знаю! А что взять-то? Взять-то нечего, кроме песка да гальки!

Судак ну хохотать!

– Ох, уморила ты меня, - говорит наконец.
– Еды сколько хочешь, а она говорит - есть нечего!

– Где?

– Да у нас в воде! И ракушки вкусные, и червяки, и раки ничего себе, а вкуснее всего...
– Тут запнулся было Судачишка, да язык у него сам собой выговорил: - ...вкуснее всего - кой-какие рыбёшки!

И только у него эти слова вырвались - Чайка как взлетит, как ухватит его за спину, за самую середину!

Ну, Судак - он тоже не промах - кой-как извернулся, ушёл. Только плавник спинной ему Чайка изорвала - он у Судаков и по сие время неровный.

Уплыл Судак в море, на глубокое место. Еле-еле отдышался. Сам себя ругает ругательски!

"Так мне, Судаку-дураку, и нужно, - думает.
– Ведь знал же, что не годится с незнакомыми разговаривать! Ну уж теперь хоть режьте меня - ни за что не буду! Зарок даю! Ни со зверями, ни с птицами! И к берегу не подплыву! Пусть у меня плавники отсохнут!"

И долго крепился, терпел. Целый день почти. Только уж к вечеру душа не вынесла - опять к берегу подобрался.

"Хоть одним глазком погляжу, - думает, - а говорить - ни-ни!"