Избранное

А теперь за работу.

XII

Целую неделю я искал подержанные письменный стол и пишущую машинку. Уверяю тебя, что беготня по всем этим лавкам старьевщиков — занятие не из приятных.

Обычно они так забиты всяким хламом, что с улицы не рассмотреть, есть ли там то, что тебе нужно, и приходится заходить внутрь и спрашивать. Само по себе это не так трудно, но такой уж у меня характер, что я не могу уйти из магазина, ничего не купив, а из кафе — ничего не выпив.

Так, уже в первые дни я купил графин, перочинный нож и гипсового святого Иосифа. Перочинным ножиком я буду пользоваться, хоть он мне и не очень нравится. Графин я принес домой, где он вызвал ужасную бурю. А от святого Иосифа я тут же отделался, поставив его на чей-то подоконник на одной из пустынных улиц и удрав, пока никто не видит, ибо после графина я поклялся больше ничего не приносить в дом.

Теперь я останавливаюсь в дверях лавки и оттуда спрашиваю, нет ли в продаже письменного стола и пишущей машинки. Пока я держусь за ручку двери, я, собственно, еще не в магазине и не несу моральных обязательств. Я больше ничего не хочу покупать. Но если дверь открыта и ты стоишь перед ней слишком долго, то ты становишься похож на вора, который раздумывает, пользоваться ему случаем или нет.

Кроме того, на улицах я не чувствую себя спокойно. Конечно, у Хамера есть моя справка, но тот, кто серьезно болен, сидит дома, а не бегает по магазинам. Я все время боюсь наскочить на кого-нибудь из «Дженерал Марин», потому что не знаю, как должен вести себя настоящий нервнобольной. Допустим, я упаду в обморок, и тогда они начнут поливать меня водой, заставят нюхать нашатырный спирт, отправят к доктору или аптекарю, который сразу скажет, что я ломаю комедию. Нет, благодарю покорно. Лучше не попадаться им на глаза. Итак, я все время оглядываюсь по сторонам, готовый в любой момент пуститься наутек пли свернуть в переулок. Ибо со всех точек зрения желательно, чтобы в связи с моим отпуском не было лишних разговоров.

Я, признаться, не прочь бы узнать, как дела на верфи.

Сейчас четверть десятого. Я представляю, как четверо моих коллег стоят у батареи парового отопления, каждый около своей пишущей машинки, словно артиллеристы около орудия. Кто-то из них рассказывает анекдот. Да, эти первые полчаса всегда были приятными. Хамер открывает свой гроссбух сразу же, не греясь у батареи, а секретарша у телефона причесывает свои светлые локоны. Она сделала перманент как раз перед моим уходом. Грохот пневматических молотов с верфи доносится и до нашей комнаты, а мимо окон проезжает наш неутомимый карликовый паровозик. Мы все пятеро поворачиваем к окну головы и приветствуем старого Пита в синей спецовке и с носовым платком на шее. Пит управляет своей машиной так же спокойно, как извозчик своей старой клячей. В ответ на приветствие он дает короткий гудок. А вдали, над высокой трубой нашего завода, развевается черный вымпел дыма.

Они там себе прохлаждаются, а я в это время в поте лица прорубаю путь в джунглях бизнеса.

Кто ищет, тот найдет. В этом я только что убедился. Наконец я нашел подходящий письменный стол, в зеленом сукне которого лишь несколько дырочек от моли. Он стоит всего триста франков и, хотя он не новый, служить будет не хуже тех двухтысячных. Жена оказалась права, но я потерял целую неделю. Мой сыр с нетерпением ждет, когда его выпустят из подвала.

Проблема пишущей машинки тоже решилась. Я узнал, что ее можно взять напрокат, и завтра у меня дома будет машинка системы, с которой я хорошо знаком, родная сестра того «Ундервуда», с помощью которого я тридцать лет добывал свой хлеб насущный.

В прошлую среду я начал сбыт. Это произошло у Ван Схоонбеке, который был очень доволен, что на мой сыр есть спрос.

Когда все его друзья расселись по местам, он извлек и подал на стол остатки половины эдамского. Я заметил, что он уже съел солидный кусок.

— Один из продуктов нашего друга Лаарманса, — объявил он.

— Простите, фирмы ГАФПА, — уточнил старый адвокат. — Можно попробовать?

Он мгновенно отрезал кусок и передал тарелку дальше.

Мне понравилось, что он не потерпел ущемления интересов ГАФПА. Когда на мой сыр появится спрос, я подарю ему целый эдамский.

Спустя некоторое время весь синклит сидел и жевал. Я твердо убежден, что еще никогда ни один сорт сыра не восхвалялся с таким энтузиазмом, как этот жирный эдамский. Со всех сторон раздавались «изумительно», «великолепно», «колоссально», а пижон спросил у Ван Схоонбеке, где можно купить такой сыр.

Мой престиж возрос до того, что они даже не осмеливаются задавать мне вопросы.

— Слово за господином Лаармансом, — объявил мой друг, откусив еще раз.

— Верно, — заметил кто-то. — Только сам господин Лаарманс может дать нам информацию.

— Уж не думаете ли вы, что господин Лаарманс лично занимается такими мелочами, — возразил старый адвокат. — Этого еще не хватало. Если я захочу купить сыр, то просто позвоню в ГАФПА.

— И попросишь доставить тебе домой пятьдесят граммов сыра, — добавил его сосед.

Я небрежно разъяснил, что ГАФПА продает сыр партиями по двенадцать ящиков, двадцать семь головок в каждом, но что я готов продать им этот жирный сыр в розницу по оптовой цене.

— Трижды ура нашему другу Лаармансу! — крикнул адвокат и осушил свой стакан.

Теперь они запомнили мою фамилию.

Я вынул свою новую авторучку и записал заказы. Каждый получит двухкилограммовую головку. Только старый адвокат попросил перед уходом, когда мы вместе одевались, прислать ему в виде исключения половинку, так как он живет один с сестрой и служанкой. Я пообещал ему, потому что он первый вспомнил о ГАФПА.

Кто-то поинтересовался, чем еще занимается ГАФПА.

— Не станете же вы утверждать, что ГАФПА торгует только сыром? Ну, правда, без шуток.

Я признался, что сыр лишь побочное дело, но сказал, что остальные товары пока разрешено поставлять только магазинам.

XIII

Лишь теперь я стал понимать, что время — деньги, так как на доставку семи с половиной голов сыра я потратил все утро.

Я отыскал на чердаке плетеный саквояж, в который влезало три головки эдамского, и собрался доставить сыр сам, потому что у детей было много домашних заданий, к тому же я опасался, как бы мальчишка не стал по дороге жонглировать моими сырами.

Жена увидела, как я направился с саквояжем в подвал, и я вынужден был рассказать ей, куда собираюсь. Я бы предпочел провернуть это дело потихоньку, так как боялся, что она поднимет меня на смех. Конечно, таскать сыры — занятие не для главы фирмы, я сам это хорошо понимаю. Но не могу же я поручить пакгаузу поштучную доставку на дом десяти тысяч головок эдамского. Они не согласятся. Однако жена не нашла в этом ничего особенного.

— Лиха беда начало, — сказала она. — Так они хоть узнают о нашем сыре.

Слово «нашем» ободрило меня. Значит, она сочувствует мне и разделяет со мной ответственность.

Я все же надеюсь, что они не сделают второго заказа. Доставка товара — удовольствие ниже среднего. Сначала надо с непроницаемым лицом пройти мимо госпожи Пеетерс, нашей соседки, которая вечно торчит в дверях или у окна. Затем сесть в трамвай, где мой саквояж всем мешает. Наконец добираешься до цели. Звонишь. Открывает служанка, и ты стоишь в прихожей со своей корзиной, потому что это скорее корзина, чем саквояж. Тебе приходится сказать, что ты принес сыр. Служанка идет к хозяйке, которая иногда еще нежится в постели. В двух случаях из восьми о сыре ничего не знали, и мне с большим трудом удалось отделаться от тяжелых головок, и то лишь после того, как я сказал, что платить не надо.