Избранное

Но Тюгесен и Мюклебуст, наверное, в сущности, хорошие люди. Сердце у Оле разрывалось, когда он вручил им обоим по письму из Красного Креста… два здоровенных мужика ревели как девчонки, не то с горя, не то с радости. Оба были пьяны вдрызг. Оле Почтовику налили гигантский стакан шнапса, а Мюклебуст сунул ему за пазуху целую бутылку.

Оле останавливается перед меблированными комнатами вдовы Люндегор. У дверей стоит корзина с мясными отбросами. Из мансарды доносятся звуки гитары и низкий голос Тюгесена, он очень музыкален. Фру Люндегор берет газету и складывает губы трубочкой, чтобы произнести: «Опперман». Появляется исландский «исследователь», жующий табак, оборванный, длинноволосый, бледный, небритый, но крепкий и здоровый, с печальной мудрой улыбкой, притаившейся в карих глазах. Бодрым голосом он желает Оле доброго утра, поднимает тяжелую корзину и взваливает ее себе на спину.

Оле вспоминает, что у него есть письмо для Ливы Бергхаммер, девушки с хутора Кванхус. Он достает его из сумки и просит исландца оказать ему услугу и захватить письмо. Энгильберт засовывает письмо под свитер, мерными шагами направляется к горе и исчезает из виду.

Одни говорят об Энгильберте Томсене, что он ясновидящий, верит в троллей и ведьм, в домовых и русалок. Другие считают его шпионом. Во всяком случае, жизнь в одном доме с ним удовольствия доставлять не может. Но фру Люндегор всегда говорит о нем с таким почтением, как будто речь идет об архиепископе. Ну что же, ведь она одинокая вдова, ей за тридцать, а исландец — мужчина в расцвете лет. Оле Почтовик немного завидует всем трем жильцам. Как им, наверное, хорошо живется, ведь заботливость фру Люндегор не знает границ. Они катаются как сыр в масле, у них вдоволь и хорошей пищи, и спиртного. Стоит только и самому Оле переступить порог меблированных комнат, как на кухонном столе тут же появляется ящичек с сигарами и маленький цветастый графин с водкой. Оле дрожит от возбуждения, сплевывая в дверях отслужившую свое утреннюю жвачку.

2

А тем временем Энгильберт Томсен поднимается по зеленому горному склону с тяжелой ношей — пищей для лисиц Оппермана.

Присев отдохнуть наверху, он бросает взгляд на город, контуры которого проступают сквозь молочную пелену тумана и фабричного дыма. Все словно кипит там вокруг черного садка, собаки лают, петухи кукарекают, грузовики стонут и гудят, моторы кудахчут, волынки щебечут, подъемные краны визжат. На складах Саломона Ольсена стучат молотки, один из военизированных траулеров с оглушительным шумом, напоминающим шипенье гигантского гуся, выпускает пар. Эхо шипит в ответ. Котел кипит звуками.

Весь этот шум, которым наши близорукие современники любят окружать себя, вызывает у Энгильберта лишь улыбку. Он питает снисходительное презрение к этим самодовольным рабам Маммоны, которым ведомы только скучные будни по сю сторону великого занавеса. Сам он движется в совершенно ином направлении: вверх, к высокой цели — познанию сути вещей и духовной свободе. Но это требует борьбы и труда, жестокого самопреодоления, неустанного поединка с тяжкими узами, привязывающими его к чувственному миру — злыми бледно-красными щупальцами спрута, беспрерывно пытающимися присосаться к нему.

Энгильберт поднимается, долго и задумчиво зевает и тащит корзину с китовым мясом дальше. Путь вверх, к болоту Кванмюрен, где находится лисья ферма Оппермана, нелегок. Но, взобравшись туда, словно оказываешься вне пошлого мира действительности, город исчезает из поля зрения, здесь только небо и море, одинокие горы и большие, далеко отстоящие друг от друга камни, в которых, по преданиям, живут тролли.

В этом Энгильберт мог самолично убедиться. Однажды днем он своими глазами увидел женское лицо, выглянувшее из расщелины камня, а в другой раз услышал фырканье и смех из глубокой пещеры, которая так и называется Пещера маленьких троллей. Энгильберт охотно бы познакомился поближе с веселыми фыркающими существами. Он любил все необычайное и не боялся его, лишь бы это необычайное не затруднило ему восхождение вверх, к духовному совершенству, к божеству, что было его высокой целью.

Туман густеет, и некоторое время Энгильберт бредет в густой серой мгле. Но наверху, на болоте Кванмюрен, солнечные лучи пробиваются сквозь туман, воздух наполнен обрывками этого тумана, порхающими по ветру, словно птицеподобные духи, а среди них порхают и настоящие птицы, вороны и чайки, привлеченные запахом мяса. И вдруг появляется солнечный диск… Странное солнце, просвечивая сквозь туман, предстает кроваво-красным крестом, окруженным двумя радужными кругами. Энгильберт простирает руки к этому удивительному знамению и взволнованно шепчет: «Логос! Логос! Это ты?»

Проходит секунда, и солнце принимает свою обычную круглую форму. А через мгновение все снова утопает во мгле густого тумана.

Энгильберт в великом смятении. Был ли это действительно символ Логоса, явившийся придать ему мужество и укрепить его силы для продолжения борьбы? Или же это всего-навсего проделки дурачащих его троллей?

Здесь на болоте можно ждать чего угодно… Здесь действуют таинственные силы. Здесь хозяйничают мрачные, не находящие себе покоя духи, здесь царят их колдовские чары. Здесь бродят призраки двух отвратительных женщин — Унны и Уры, они отравили своих мужей, чтобы беспрепятственно жить в распутстве с горным троллем. Здесь же крестьянин Осмун целую зимнюю ночь бился с круглым как шар чудовищем Хундриком, которое хотело убить его и отступило только тогда, когда крестьянин осенил его крестным знамением. Здесь находится темное озеро Хельваннет, говорят, что оно бездонное. Хельваннет — одно из тех таинственных озер, в которых являются видения. Здесь один старый пастух увидел в свое время отражение московского пожара 1812 года.

Все эти удивительные сведения сообщил Энгильберту Элиас, живущий неподалеку от болота. Совершая свой ежедневный поход на лисью ферму, Энгильберт часто заходит на хутор и беседует с ним. Этого малорослого больного человека мучит астма и частые приступы падучей, но собеседник он приятный и разговорчивый.

Есть и другие причины, по которым исландца влечет к хутору и его обитателям. Дочери Элиаса примечательны, каждая в своем роде. У старшей, Томеа, растут усы, она обладает, во всяком случае по мнению фру Люндегор, сверхъестественной магической силой. Младшая — еще подросток, слабоумна. Лива, как и Энгильберт, работает на Оппермана. Она прелестное создание, но тоже немного помешанная, поскольку состоит членом секты судного дня, возглавляемой сумасшедшим пекарем Симоном. Четвертая дочь живет не на хуторе, а в Эревиге, у устья фьорда, и недавно овдовела, муж ее погиб на войне. Сын Элиаса, Ивар, — капитан оппермановской «Мануэлы». Семья всегда жила в большой нищете, но теперь Ивар стал хорошо зарабатывать.

Энгильберт вспомнил о письме для Ливы, вынул его, чтобы не забыть отдать на обратном пути. Туман стал снова рассеиваться, солнце — новое и чистое — появилось на небе, окруженное стадом маленьких невинных барашков — облачков. Молниями сверкают шкуры лис в оппермановских клетках. Энгильберт поднимает корзину на спину и начинает спускаться.

Перед домом Элиаса маленькая группка людей склонилась над человеком, лежащим на земле. Энгильберт сразу догадался, что у хозяина очередной припадок. Он торопится к месту происшествия. Да, это Элиас, мучимый судорогами, лежит на земле. На него жалко смотреть — он маленький, тщедушный, с впалой грудью, худые руки упираются в подбородок, словно он старается отделить собственную голову от туловища. Изо рта бьет пена, в зубах — деревянная ложка. Лива и Томеа держат его. Альфхильд, слабоумная младшая дочь, сидит поодаль и играет в ракушки, совершенно не интересуясь происходящим.

Энгильберт становится на корточки около Томеа, желая помочь. Исподтишка с жадностью рассматривает дочерей Элиаса. Несмотря на усы, Томеа не лишена женственности, это крупная, сильная девушка с пышными формами, похожая на молодую телку. У красавицы Ливы тоже виден пушок над верхней губой, у обеих сестер густые черные брови. Близость усатой девушки вызывает странное щекочущее ощущение. Энгильберт дрожит от излучаемой ею магнетической силы, и талисман на его груди жжет, словно раскаленное железо.

Вдруг Элиас издает хриплый рев, глаза его закатываются так, что видны белки, тело выгибается дугой, только затылок и пятки касаются земли. Маленький, незаметный, всегда такой скромный человек наносит удары окружающим, словно преступник, которого пытаются арестовать, воет как одержимый. Сильный удар приходится Ливе в бок, она вскакивает и скрежещет зубами от боли. Энгильберт встает на ее место и изо всех сил старается помочь Томеа утихомирить безумца.

Постепенно больной затихает, приступ на этот раз прошел. Энгильберт помогает девушкам отнести отца в дом и положить на постель. Он лежит бледный, измученный, с окровавленным провалившимся ртом.