Избранное

Томеа повернулась к детям.

— Сейчас будете кушать, — сердечно сказала она.

Вскоре Магдалена и дети сидели за кухонным столом. У Магдалены глаза потеплели при виде множества лакомой еды. Она взяла бутылку джина, нежно ее погладила и налила себе рюмку.

— Какая роскошь! — прошептала она.

Дети ели с огромным аппетитом и одновременно с удивлением косились то на Томеа, то на Альфхильд, которая сидела в углу и тренькала на ксилофоне.

Поев, Магдалена закурила и помогла Томеа убрать со стола. Она весело напевала, вытирая тарелки. Но вдруг села на скамью и закрыла лицо мокрыми руками. Всего на одно мгновение. Снова встала, тряхнула головой и сказала:

— Нет, Томеа, не думай, что я пала духом, совсем нет. Но я не могу иногда не думать о том, что это я уговорила Улофа наняться на «Evening Star». Он не хотел. Он ведь был такой боязливый. Ему никогда не хотелось идти в море и уже меньше всего, конечно, теперь. Но что было ему делать дома? Он же болтался без дела, а нам нужно было жить, все так дорого…

Магдалена вздохнула:

— Я часто очень обижалась на Улофа. У меня-то всегда была работа на крестьянских хуторах. Но денег это давало очень мало. А когда я, усталая, приходила домой, он обычно читал газету и вообще целый день ничего не делал и не пытался найти работу. Он мог целыми днями сидеть и мечтать…

Магдалена тряхнула головой:

— Ты понимаешь, это я заставила его наконец взять себя в руки. А он погиб в первом же плавании.

— Да, в первом же плавании, Лена, — грустно и удивленно повторила Томеа.

Магдалена снова принялась за мытье посуды. Но вдруг резко повернулась к сестре и сказала:

— Тебе надо отделаться от усов, Томеа! Серьезно. Ты станешь совсем другим человеком!

Томеа взглянула на нее обиженно и испуганно. Магдалена ласково положила руку на руку сестры. — Я тебе помогу. Здесь прекрасная парикмахерша, она это сделает в два счета. У нас есть на это деньги, сестричка! Мы должны стараться быть как люди, мы должны во всем навести порядок, нам надо жить, Томеа! Брать от жизни все возможное, так ведь?

— Не знаю, — неуверенно сказала Томеа и грустно улыбнулась. Вздохнула и преданным взглядом посмотрела на сестру.

Альфхильд нарвала одуванчиков и сплела из них венок для Ивара. Она подошла к тому месту, где спали брат и Фредерик. Взяла соломинку и пощекотала ухо Ивара, но он не проснулся. Она попыталась открыть ему глаза, но веки снова опускались. Пригладив его густые волосы, она плотно надела венок ему на голову.

В полдень Ивар проснулся от холода. Тень от сарая как раз дошла до того места на траве, где он лежал. Фредерик же лежал еще на солнце и храпел. Обезьянка сидела у его ног.

Ивар прошел за северную сторону дома к ручейку, чтобы напиться. Прозрачная вода, вечная и равнодушная, текла между чисто-начисто вымытыми камнями и маленькими песчаными отмелями и пахла спокойным и уверенным запахом земли.

Внизу у причала стояло много судов, среди них «Мануэла» — его корабль. По другую сторону залива светился на фоне серой горы бледно-красный пакгауз Саломона Ольсена. Здесь постепенно вырос целый городок с причалами и судами, со стапелями и закамуфлированными нефтяными баками. Саломону всегда везло: его суда фрахтовались по самой высокой цене и ни с одним из них еще ничего не случилось. Так же везло и Опперману, и вдове Шиббю, и Тарновиусу, и всем остальным. Все они процветали и наживались на транзитной торговле исландской сельдью. Да, жизнь здесь была поистине прекрасной и обеспеченной.

Фредерик проснулся, встал потягиваясь. Увидев возвращающегося Ивара, разразился хохотом и закричал:

— Какого черта ты себя так разукрасил?

— Я? — удивился Ивар, поднял руку к волосам, снял было венок и, улыбаясь, осторожно снова его надел. — Это, конечно, проделки Альфхильд.

Вдруг Фредерик зашикал:

— Самолет!

Оба прислушались. Теперь отчетливо был слышен далекий гул самолета, сирены на мысу завыли, предвещая недоброе.

— Вон там! — указал Фредерик. — Над горой Урефьелд!

Ивар тоже увидел маленькую черную точку над горой. Она увеличивалась, приняла форму креста. Шум усилился. Зенитные орудия заявили о себе оглушительными залпами, маленькие дымовые бутоны распускались в небе.

— Прошел мимо, — сказал Фредерик.

Самолет исчез где-то на севере. Но вскоре повернул обратно. Теперь он шел очень высоко, его почти невозможно было разглядеть. Зенитки снова залаяли изо всех сил, и эхо, отдаваясь от гор, заливалось громким воющим хохотом.

— Смотри! — крикнул Ивар. На спокойной поверхности моря взметнулся водяной столб, всего в нескольких саженях от траулеров, стоящих на якоре, затем второй, перед самым причалом. И внезапно с причала поднялся столб дыма. Бомба поразила одно из судов.

Переглянувшись, моряки помчались вниз по склону.

Ивар бежал быстрее, он обогнал Фредерика, слышал, что тот зовет его, но не хотел останавливаться.

— Ивар! — снова крикнул Фредерик.

Ивар остановился, обернулся и с досадой крикнул:

— В чем дело, черт возьми?

— Венок!

Ивар не мог удержаться от смеха. Он осторожно снял венок Альфхильд, положил его на траву и побежал дальше.

5

Бомба попала не в «Мануэлу», а в «Фульду», принадлежавшую фру Шиббю. Пламя и дым бушевали на большом, выкрашенном в серый цвет судне. Бомба попала в носовую часть. Моряки и рабочие отводили соседние суда от причала, чтобы огонь не распространился на них. Подкатила пожарная машина. На борту горящего судна бегали несколько человек, закутанных в мокрые мешки, — они пытались вынести на сушу ценные вещи.

Повреждена была не только «Фульда», но и близстоящие суда, а в домах у причала вылетели все стекла в окнах. Старая фру Шиббю стояла в своей полной дыма конторе и смотрела в разбитое окно. Одна щека ее кровоточила. На полу лежал большой острый кусок черного от копоти металла, влетевший в комнату через окно. Фру была в большом возбуждении, на ее прыщавом лице блуждало некое подобие улыбки, могло показаться, что ей очень весело. Иногда из окна слышались ее резкие крики или огорченный вой:

— Ах, эти псы! Псы, говорю я! Нажимайте, люди! Такое прекрасное судно погибает ни за что ни про что! Помните, что дело идет о хлебе насущном для нас всех! Что мы будем делать без судна? Но слишком поздно! Нам не справиться с огнем, судно тонет, это даже слепому ясно! Мы получим страховку, но на черта она нам? От страховки не разжиреешь! Где раздобыть новое судно в эти проклятые времена? Работайте же, псы! Нет, слишком поздно! Битва проиграна!

Фру Шиббю разрыдалась. Она повернулась к управляющему Людерсену. Он сидел на своем обычном месте, бледный, словно мертвец, и дрожал всем телом, как собака, выбравшаяся из воды.

— Людерсен! Вы видели кусок металла? Как гром среди ясного неба! Посмотрите, вот он лежит. Он влетел в окно и попал мне в лицо! Меня хотели убить! Вы понимаете?

В порыве чувств она обеими руками обхватила маленького управляющего за плечи и основательно встряхнула.

— Убить, понимаете… убить! Я лежала бы здесь на полу мертвая! Вот чего хотели эти мошенники! Но господь оказался сильнее их!..

Фру Шиббю открывает стенной шкаф, вынимает бутылку коньяка и разливает содержимое в два пивных бокала.

— Выпейте, Людерсен, — это хорошее лекарство!

Управляющий судорожно хватает свой бокал и выпивает залпом. Фру снова поворачивается к окну.

— Судно мы потеряли, — говорит она. И ее красное лицо подергивается от боли. В это мгновение она кажется почти красивой. Но черты ее лица снова грубеют, она торжествующе восклицает: — Клыкам смерти не удалось впиться мне в шею!