Избранное

— А ходить оплеванным — к лицу турку?

— Молчи, жена, не встревай!

Вот так он всегда мне рот затыкает!

— Как поживает Исмахан-абла? Здоров ли дядюшка Эльван?

— Я давно не видел отца. Они с Яшаром как ушли за куропаткой, так до сих пор не вернулись в деревню. Я думал, они здесь, у вас.

— Ох, Сейдо, они тут такую шумиху подняли! Я чуть со стыда не сгорел, что у меня такие односельчане.

— А мне так ничуть стыдно не было. Правда на стороне дяди Эльвана. Сейчас вы и сами это видите.

— Что делать — ума не приложу, — сокрушенно молвил Сейит. — Я будто в ловушку угодил.

— Послушай моего совета, — сказал Али. — Не надо тебе встречаться с Харпыром, тем более что он уезжает. Неприлично требовать, чтоб он вернул подарок обратно. Смирись ты с потерей. Все равно сделанного не исправить.

— Конечно, — не удержалась я, — Аллах у одного отымет, другому подаст.

— Алла-а-ах!.. — простонал Сейит, закатывая глаза.

— И все-таки не надо тебе с Харпыром встречаться, такое мое мнение.

— А где сейчас находятся мой отец с Яшаром, тебе известно?

— Понятия не имею. О них ведь даже в газете писали, будто ходят-бродят по городу, снюхались с леваками… Они даже с супругой премьер-министра встречались. Отчаянные они у тебя…

— Зачем они к ней ходили? — удивился Сейит.

— По ихнему разумению выходило так, что она должна была им помочь.

— Но ведь Назмийе-ханым не благотворительное общество. Валлахи, никакого понятия у них!

— В том-то и дело. Не от большого ума это. Я тут даже не признался никому, что они мои односельчане. Постеснялся соседних привратников. Не советую я тебе искать встречи с Харпыром, он все равно на днях уезжает и с работой помочь уже не сможет. Это во-первых, а во-вторых — он тебе такого понарасскажет об их поведении, что ты от стыда не будешь знать, куда деваться. Они приставали к нему, студентов перетянули на свою сторону. Есть тут у нас один жилец, член кассационного суда Назми-бей, большой человек. Уж как он их вразумлял — слушать не захотели. И профессор Сафа-бей пытался их усовестить. Куда там! Зато поддержку нашли у студентов, они даже взяли твоего отца и сына к себе в квартиру. Пришлось полковнику Сабахаттину-бею вмешаться — не дело, чтобы в нашем доме ошивались всякие подозрительные типы. Здесь такое творилось, в двух словах не перескажешь! М-да, не следует тебе встречаться с Харпыром.

— Где ж они обретаются, где ночуют, не знаешь?

— Поди угадай. Он ведь непоседа, твой отец. Слышал я, будто живут где-то на Саманпазары. Я тебе откровенно скажу, Сейдо, не с руки мне, чтобы меня заподозрили в связи с ними. Я от них подальше старался держаться. Не хватало еще из-за них под подозрение попасть. Сам видишь, до чего здесь непросто работу найти. Не желаю я из-за них места лишаться. Что, разве я не прав, Сейдо-эфенди?

— Паразит Карами потешается надо мной. Ох, тошно мне, брат Али.

— Погоди, не расстраивайся. У меня тут одна мыслишка родилась. Полковник Сабахаттин-бей расположен ко мне. Я похлопотал, авось он пристроит меня агентом работать. Если дело выгорит, ты сможешь на мое место устроиться. Сейчас они меня проверяют. Сабахаттин-бей говорит, что нужды в тщательной проверке нет, просто требуется соблюсти формальности.

— Что это за работа такая — агент?

— Э-э, как тебе сказать? Я и сам толком не знаю. В общем, агенты — это те, кто преследует разных бродяг, врагов правительства, анархистов и прочую шушеру.

— Жалованье хоть приличное?

— Еще бы! Платят там — будь здоров.

— От всей души желаю тебе удачи, Али. Да поможет тебе Аллах.

— Харпыры мебель свою распродают. Бетти-ханым просила дать знать Карами, чтобы он приехал за креслами, они ему хотят их подарить. Ты бы не мог передать ему?

— Едва ли. Первым делом я должен повидать отца. Когда вернусь в деревню, так и быть, скажу Карами. Но неизвестно, когда это будет.

— Чтоб отыскать своих, тебе надо пойти отсюда вниз по улице, мимо кондитерской «Туна», министерства сельского хозяйства, в сторону Кызылая. Они там часто бывают. А не увидишь — отправляйся на Саманпазары. Походи по гостиницам, ханам.

— Знал бы ты, братец Теджир, до чего я сейчас жалею, что не послушал отца и отдал куропатку. Хоть бы прок какой был. Так нет же. Я думал, американец — инженер по самолетам, большой человек. А на деле оказался проходимец проходимцем. Я ведь отчасти твоим уговорам поддался.

— Что? — вспылил мой Али. — Выходит, я во всем виноватый?

— Ты говорил, что он хороший человек, гуд человек. Я тебе доверился. Вот что из этого получилось.

— Если б твое дело выгорело, ты бы говорил, что заслуга твоя. А сейчас, когда не повезло, всю вину на меня валишь.

— Давай, давай, Сейдо-эфенди! — подбросила я хворосту в огонь.

— Я не это имел в виду, — замялся Сейит. — Нам с тобой обоим не повезло.

— Обоим не повезло, — передразнил его Али. — Как сказать. Харпыр, что ни говори, оказался порядочным человеком. Он сделал все возможное, чтобы устроить тебя на работу, и не его вина, что бумаги пришли с плохим ответом. Он уже ничего не мог поделать. Ты сам виноват, что голосовал за Рабочую партию. В бумагах так прямо и написано.

— Ты читал? — удивился Сейдо.

— Собственными глазами не видел, а от Харпыра слышал.

— Что правда, то правда, — пригорюнился Сейдо. — Я и впрямь голосовал за Рабочую партию. Но я тебе вот что скажу, — и Сейдо поднял голову. — Доведись мне сегодня голосовать, я опять выступлю за Рабочую партию. Она лучше других, потому хотя бы, что правду народу говорит, поддерживает бедняков.

— Очнись! Что ты мелешь! Послушал бы лучше Сабахаттина-бея, он тебе вмиг разъяснил бы, что такое пролетарская диктатура, которую хочет установить Рабочая партия. Вот и студентам голову заморочили, сбили их с праведного пути. Эх, земляк, простая душа, ничего, как я погляжу, ты не смыслишь…

— Значит, увезет он куропатку с собой?

— Разумеется. Разве что тебе удастся силком ее отнять. Однако не советую. А по доброй воле он ее не вернет.

— Зачем она ему теперь?

— Будет охотиться.

— Он нам подарки привозил: шапку, безрукавку, всякую дребедень.

— Вот видишь! Если потребуешь куропатку обратно, придется подарки возвращать. А это такое позорище — слов нет! Даже цыгане такого не делают. Вся Анкара осуждает твоего отца и сына. Да вас вся страна на смех подымет.

— Не забудь передать Карами, чтобы за креслами приехал, — сказала я.

— Черт бы побрал этого Карами! Не стану я ничего ему передавать. Пускай кто-нибудь другой заботится. Это он на меня донес, что я за Рабочую партию голосовал, больше некому. Не желаю я в его сторону смотреть!

— Кушать хочешь? А то давай вместе отобедаем, — предложила я.

Али молча взглянул на меня. Я поднялась и поставила воду на огонь, чтобы отварить макароны.

— Нет, я кушать не буду. Мне пора. Не видать мне покоя, пока своих не отыщу, — сказал Сейдо и поднялся.