Избранное

Вода в фонтанах подсвечена цветными фонарями. Фонтаны, фонтаны… Течет, бежит по трубам чистая, прозрачная вода. А ты попробуй сосчитай, сколько сот деревень пьет мутную воду Кызылырмака? Здесь, в парке, есть летние рестораны. Сколько дней пришлось бы мне вкалывать, чтоб оплатить один обед в таком ресторане? Тут небось подают и салаты, и сладости. А если понравилось сладкое — пожалуйста, можешь еще раз заказать. Эх, разок бы отведать!

Я в тоске и печали покинул тебя, Наконец я вернулся — обними же любя. Ты меня родниковой водой напои, Я пришел издалёка, приголубь же меня.

А кто напоит, кто приголубит тебя, Сейдо-эфенди? Кому ты нужен?..

Тут и там мелькают афиши с именами и портретами знаменитых певцов и музыкантов — они выступают в летних театрах парка Генчлик. Выходит, и песня, и мелодия становятся товаром на этом рынке! Выходит, и за них можно деньги получать. Интересно, сколько стоит билет в летний театр? Какие слова говорят там на сцене, отчего люди в зале так заразительно хохочут? Есть ли среди публики простые люди из народа, вроде меня или обитателей геджеконду? Может ли кто-нибудь из нас позволить себе хотя бы раз в год сходить с женой и детьми в театр? Как бы не так!

Да, посмотрим, что скажет отец при встрече. А Яшар как взглянет мне в глаза? Попробуй отыщи их тут, среди дразнящих ароматов жарящегося шашлыка. Я сглатываю набежавшую слюну. Ноги сделались вялые и непослушные. Едва ли у меня достанет сил добраться до отеля «Яйла-палас».

И вдруг я представил себе, как из-за угла неожиданно выносится на большой скорости минибус и — о счастье! — налетает на меня, сшибает с ног. Вот о чем я мечтаю — погибнуть, исчезнуть, уйти из этого мира, но так, чтобы не мучиться, не страдать, не чувствовать боли. Раз — и все! Не хочу, чтобы меня везли на машине в больницу, чтобы делали операцию, накладывали швы. Просто умереть в один миг. Как я посмею взглянуть отцу в глаза? Захочет ли посмотреть мне в лицо родной сын?

Я так обессилел, что не в силах был бы одолеть даже самую малую горку. Автомобили работают на бензине, минибусы — на дизельном топливе. А какое топливо надобно человеческому мотору, чтобы работать без перебоев? Я делаю несколько шагов и останавливаюсь, чтобы передохнуть. Разве наберешься сил, глотая заместо пищи чистый воздух?

И все-таки мне повезло! Вот они, мой отец и сын, идут мне навстречу. Мы повстречались на небольшой площади перед отелем. Они тоже заметили меня — Сейита Бюкюльмеза. Моя фамилия значит «Несгибаемый», но я-то знаю, что меня давным-давно согнуло в три погибели, сломало, искорежило жизнью и стыдом. Я смотрю на них, они — на меня. Они не могут произнести ни слова, и я не могу. Мы только глядим друг на друга. Однако собрал я свою волю в кулак.

— Селям алейкюм, — говорю.

«Селям» — приветствие Аллаха. Не пожелают — могут не ответить. Но мой долг — произнести это приветствие первым. Отец, видно, понял мое намерение.

— Алейкюм селям, — ответил он.

— Здравствуй и ты, Яшар-чавуш, — говорю я сыну.

Вместо ответа он торопливо приблизился и поцеловал мне руку. И на том спасибо. Я в свой черед поцеловал руку отцу. Небось я не глупей собственного сына и разумение о том, как себя вести подобает, не утратил. Отец не отвел руку.

— Как живешь, отец? Как твои дела, Яшар-чавуш?

— Спасибо, хорошо, Сейдо-эфенди. Да будет здоров тот, кто справляется о нашем здоровье.

— Ну как, удалось вам отстоять себя в городе?

— Неопытны мы, да и позабыли, как надобно отстаивать себя.

— Почему?

— Как почему? Навык растеряли. — Отец оглядел меня с головы до ног. — Ну а ты чего добился, сын? Устроился на работу к американам?

Эх, лучше б я помалкивал, тогда б и мне вопросов не задавали.

— Нет, ничего у меня не вышло. Мои бумаги вернулись с плохим отзывом.

— По какой такой причине?

— Проведали, что я голосовал за Рабочую партию.

— Ну и что? Разве Рабочая партия запрещена законом?

— Написали, будто я неблагонадежный, из дурной семьи.

— Чего другого ждать от негодяев!

Слова отца пришлись мне по сердцу. Он будто бальзамом полил мои раны. Я все еще держал его руки в своих и с теплотой пожал их. Однако он не ответил на мое рукопожатие.

— Я письмо получил от гада Харпыра, — сказал я. — Плохое письмо. Как прочитал, так сразу сюда кинулся. Первым делом пошел к Теджиру, просил его устроить мне встречу с американцем, чтоб высказать ему все прямо в глаза. Не захотел Теджир помочь. «Проку все равно не будет», — сказал он. Земляк называется! Не удалось мне вернуть куропатку. Хорошо хоть, что Теджир указал, где вас можно найти. Долго искал я, пока встретились вот. Но и вам, как я погляжу, ничего не удалось добиться.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Куропатку. Ведь не удалось вам заполучить ее обратно?

— Не удалось. Прогнали нас оттуда.

— Почему ж вы тогда домой не возвращаетесь? Чего ждете?

— А мы не сдаемся, не потеряли еще надежду.

Отец тяжело дышал, и у меня болью защемилось сердце. Похоже, он тут изрядно набедовался, вид у него не очень сытый. Да и у Яшара под глазами тени залегли. Пуще прежнего, видать, гложет его тоска по куропатке. Мне показалось, что стоит задать ему пару вопросов, и он зарыдает.

Мы по-прежнему стояли на одном месте. Им, ясное дело, не хотелось приглашать меня в постоялый дом, а мне и подавно некуда было пригласить их, откуда взять денег?

— Если вы решили не отступаться от своей затеи и будете продолжать борьбу за куропатку, я готов быть с вами до конца. Я собственными руками отдал ее американцу и теперь намерен потребовать ее обратно. Может быть, стоит подать жалобу в полицию?

Отец пристально глянул на меня. Он стоял чуть выше и потому смотрел сверху вниз.

— Не стоит. Все, что надо, мы сделаем сами.

— Но ведь у вас ничего не вышло.

— Пока человек жив, надежда в нем тоже жива.

— А знаете ли вы, что этот гад собирается уезжать?

— У нас в запасе еще несколько дней.

— Его в Испанию переводят.

— Знаем. Я многое обдумал. Мне уже восьмой десяток идет, кое-что я в людях и в жизни смыслю. Не может он уехать, забрав с собой куропатку. Аллах не допустит. Да и мы не сидим сложа руки. Я жизнь готов положить на то, чтобы вернуть птицу мальчику. А не удастся, так и американу она не достанется.

— У тебя ведь оружия нет, — сказал я и испытующе заглянул в глаза отцу.

— Зачем мне оружие?

— Ты уже не молод. Они с тобой разделаются в два счета. Но я хочу, чтобы ты, отец, знал: куда вы — туда и я.

— Они и с тобой расправятся в два счета. У них оружие…

— Как же думаешь вести себя дальше? Чем все это кончится?

— Будь что будет. Аллах не оставляет бедняков своими милостями.

— Аллах в первый черед помогает тем, на чьей стороне сила.

Мой отец Эльван-чавуш поднял голову и устремил взгляд в небо. Солнце медленно скатывалось на закат, и облака окрасились кроваво-красным цветом.