Избранное

Между тем было уже четыре часа, а на пять у меня назначено деловое свидание в канцелярии. С наступлением сумерек в комнате стало еще холодней и неприветливей; ничто меня здесь не удерживало, и я решил пройтись, поглазеть на витрины и на прохожих.

Я поднялся и отправился в ванную, В квартире было тихо. Хозяйка, наверное, тоже прилегла, довольная сознанием того, что так удачно испортила мне отдых. Я стал нарочно хлопать дверьми, чтобы ее разбудить. Проходя холлом, я увидел на столе среди ножниц, линеек, обрезков, выкроек и прочих портняжных принадлежностей моей хозяйки утренние газеты. Я не устоял — схватил эти газеты и унес в свою комнату. Присев у окна, перелистал их, бегло проглядывая колонки. Ничего особенного. Выборы и беспорядки в странах, весьма от нас отдаленных, дипломатические интриги, недоступные разумению простого смертного, репортаж с какой-то фабрики, юридические советы, заметки с рынка, сообщение о подготовке к весеннему севу, а потом посредине страницы заголовок над тремя столбцами текста: «Гигантский кит в море вблизи Сплита». Дальше следовало:

«Сплит, 20 марта. Рыбаки, воспользовавшиеся благоприятной погодой, чтобы выйти в море, сообщили, что дважды видели огромного кита. Кит нырял и снова всплывал на поверхность, выбрасывая столб воды. С подошедшего на близкое расстояние судна отметили колоссальные размеры кита, этого редкого экземпляра морского чудовища, встречающегося лишь около Северного полюса. Так как судно не имело специального снаряжения для охоты на морского гиганта, было произведено несколько винтовочных залпов, не принесших видимых результатов».

Под текстом помещалась фотография — нечто неясное, расплывчатое и темное, нечто совершенно неразборчивое. Подпись под фотографией гласила: «Кит в море», затем шло продолжение статьи:

«Существует мнение, что причиной столь необычного появления кита в наших водах послужили сильные морозы, которые и загнали сюда морское чудовище. Здесь оно заблудилось среди островов и теперь ищет выхода в открытое море. Предполагается также, что кит разогнал рыбу, чем и объясняются плохие уловы, наблюдавшиеся в последнее время. Рыбаки решили организовать отлов кита, рассчитывая в случае удачи покрыть понесенные ими убытки».

Итак, его еще не выловили! И, памятуя о том инстинктивном протесте, который вызвали во мне слова хозяйки, я наслаждался видом неразборчивой мазни, якобы изображающей кита, и радовался, что он еще на свободе. Я встал, оделся и, почти сожалея, что не встретился с ней в холле и потому не имел возможности высказать ей все это в лицо, швырнул газеты на стол, нахлобучил шляпу и вышел на улицу.

Был теплый вечер, и настроение мое сразу улучшилось. Оказывается, такая малость — сознание своей правоты — способна вернуть человеку доброе расположение духа. Я ликовал в душе, находил, что работать с моим сослуживцем одно удовольствие, и мы быстро покончили с делом. Я почему-то ждал, что и он заговорит про кита. Мне даже показалось, будто он порывался сказать что-то на этот счет, но в силу каких-то причин, а вернее всего, потому что предмет этот представлялся ему сущей бессмыслицей, осекался. Я чуть было не поддался искушению пожаловаться ему на наше общество, жадное до сенсаций, и обругать наши газеты, которые не могут найти себе более достойное занятие, чем плести небылицы про китов. Мне захотелось похвастать, что я сейчас же раскусил подлинную суть вздорных басен квартирной хозяйки, но раздумал — еще решит, будто меня и вправду занимает этот кит. И тут же, не впервой нарушая данное самому себе слово, выложил ему все слышанное от хозяйки да еще, стыжусь признаться, и от себя добавил кое-что.

— И какими только глупостями не забивают мозги несчастным читателям, — негодовал я. — Пичкают китами, а публика — ее стоит поманить чем-нибудь заграничным, новым, грандиозным и необычайным, — она уже готова все забыть и не видит ничего у себя под носом. Вот хоть бы наши улицы взять — все они завалены снегом, а скоро будет таять, но никто и не думает засучить рукава и расчистить хотя бы тротуары… — Я все говорил и говорил, гораздо дольше, чем следовало бы, хотя мои остроты не воспринимались собеседником, а язвительные замечания не находили у него отклика. Он только смотрел на меня своими зелеными глазами с воспаленными веками и кивал головой.

— Надо же! — сказал он. — Даже неловко. И как это я проглядел про кита! А ведь, кажется, регулярно читаю газеты. Надо будет непременно отыскать эту заметку и прочесть.

И это все, что я от него услышал. Мне показалось, он заторопился домой только ради того, чтобы побыстрее добраться до газеты. Отказался от моего предложения зайти в кафе чего-нибудь выпить, не пожелал пройтись и продолжить наш разговор, в результате я вернулся домой в прескверном настроении, но с твердым намерением отныне ни с кем не вступать в беседы о ките, даже если кто-нибудь сам заведет о нем речь. С этим я заснул в холодной комнате.

Проснулся я словно после мучительного кошмара. Мне посчастливилось выскользнуть из квартиры, не встретившись с хозяйкой. День выдался тяжелый — я составлял баланс и много часов кряду просидел, уткнувшись носом в расчеты и ведомости. Проходя мимо киоска, не удержался — купил газету. Дрожащими руками раскрыл ее, внимательно просмотрел и с удовлетворением отметил, что о ките сообщений нет. До полудня я ни с кем не обмолвился ни словом, но тут черт принес машинистку Цану, в последнее время столь упорно увивавшуюся вокруг меня, что это бросалось в глаза окружающим. Она вошла, одарила меня улыбкой, улучив мгновение, когда я поднял голову от бумаг, и села напротив.

— Вчера я много думала о вас. Почти весь день.

— Вот как?! — изумился я. — Чему же я обязан?

— Да так! Читала газеты, ну и пришла мне в голову мысль, что вы ведь из Приморья. Вы уже читали про кита?

Я оскорбился! Какое отношение я имею к киту и чем это, интересно знать, он меня напоминает? Но не только это заставило меня презрительно отмахнуться. Тут сыграло свою роль и мое решение не вступать ни в какие разговоры о ките, и суровый отпор, данный мной хозяйке, и мой вздорный нрав, внушающий мне непреодолимое желание хаять то, что хвалят другие, какое-то свойство моей натуры, мешающее мне вместе со всеми самозабвенно орать «да здравствует!» или «браво!», какой-то злобный, тайный, внутренний протест, заставляющий меня хохотать, когда положено иметь печальный вид, и бессознательно кривить в усмешке губы тогда, когда по законам приличий и соответственно значению момента следовало бы по примеру окружающих изобразить на лице сосредоточенную скорбь, — и поэтому я не нашел ничего лучшего, как недостойно и бессмысленно солгать, пожав плечами:

— Нет, не читал. А где это было?

Я понял, что погиб, но было поздно: пути к отступлению были отрезаны. Рядом, за соседним столом, сидел тот самый сослуживец, с которым я вчера работал; он все слышал и мог меня выдать, а Цана уже вещала во весь голос:

— Как, неужели вы не читали? Да это же было в «Политике»! Там и фотография помещена. Настоящий огромный заграничный кит заплыл в наше море!

Я вынужден был удивляться, поражаться, притворяться и изображать полнейшее неведение, сверяя в то же время ее рассказ с газетным сообщением. Она явно передергивала! Нагло передергивала — в ее устах со вчерашнего дня кит раздулся до невероятности. Он превратился в «гиганта». Приплыл из чужеземных морей и чуть было не перевернул преследовавшее его рыболовецкое судно.

— Эти смелые парни могли погибнуть! — говорила Цана, буравя меня взглядом где-то ниже пояса, что меня безмерно раздражало, и, сидя прямо напротив меня, подобно крабу, готовому схватить жертву клешнями, сдвигала и раздвигала свои мясистые, толстые колени, торчащие из-под короткой юбки.

— Я думала, вы лучше всего объясните мне…

Я нелюбезно ответил, что никогда не принимал участия в охоте на китов и вообще, насколько мне известно, киты не водятся в наших морях. Я повторял то, что уже говорил вчера своей хозяйке, но Цана не желала поддаваться доводам рассудка.

— А что, если кита выловят? Что вы тогда скажете? — И она лукаво подмигнула мне, словно назначая свидание.

Я чуть было ей не нагрубил, собираясь прекратить эту беседу про кита, но мне помешал мой сослуживец, выступив с заявлением о том, что нашим кита вовек не выловить.

— Разве мы способны на такое? Это вам не англичане или норвежцы. Вечно пыжимся — мним себя китами, а на деле нам и до щук далеко, нет чтобы дать острастки кому следует. В один прекрасный день сгребут нас сетью да и откинут, словно карасей на песок!