Избранное

На днях в канцелярии между десятью и одиннадцатью утра за вторым завтраком с чашкой черного кофе сошлись бухгалтер Станич, кассир Маркович и еще трое-четверо сослуживцев из соседних комнат и с верхнего этажа, и разговор, как водится, быстро перешел на кита.

— Что-то в последнее время не слыхать ничего новенького, — пожаловался кто-то; я молчал, упрямо молчал, но потом не вынес и осторожно так, исподволь выдохнул из себя вопрос:

— А что вы имеете в виду?

— Бог мой, да ведь это такая громадина! Не мог же он пропасть, как иголка?

— Откуда известно, какой он?

— Опять вы за свое! Так это было видно по газетам!

— По газетам! То-то вы так неуверенно ответили!

Сослуживец с верхнего этажа готов был уступить, но тут в комнату ворвалась злосчастная Цана с масляными лепешками в руках, за которыми, видимо, бегала на улицу, и с порога выложила нам новости, уже известнее мне, каюсь, но намеренно державшиеся мной в секрете.

— Он выставлен, он выставлен! В Сплите, на площади. И люди на него уже смотрят!

— Есть на что смотреть!

— Публика так валом и валит! Насилу сдерживают!

— Толпа и есть толпа. Покажи ей палец — она и то будет глазеть!

— Ах, как бы мне хотелось его увидеть!

— Уж не знаю, дождетесь ли вы этого!

— А почему бы и нет? Дойдет очередь и до Белграда! Десять дней в Сплите, пятнадцать в Загребе и Любляне, и вот он уже здесь!

Все правильно. Обо всем этом сообщали утренние сплитские газеты. Кто только надоумил Цану обратиться к ним за новостями и когда это она успела? Я уже готов был заподозрить ее в получении секретных сведений, как в разговор вступил негодующий и возмущенный до последней степени бухгалтер. Он брызгал слюной, что случалось с ним всякий раз, когда речь заходила о политике — мелкий чиновник, он получал особое удовольствие изображать из себя непримиримого и оскорбленного серба.

— Ну, конечно, — изрек он. — Известное дело. Сербы по обыкновению в загоне. И кита мы увидим в последнюю очередь, когда он протухнет. Почему, спрашивается, Загребу и Любляне такая привилегия? Столица, я вас спрашиваю, Белград или нет?

Так прошло несколько недель после первого сообщения о ките. Газеты, словно во время выборной кампании при подсчете результатов голосования, информировали читателей о том, что в Сплите кита видело столько-то и столько-то тысяч посетителей, а в Загребе в первую же неделю вдвое больше. В кино перед каждой картиной крутили выпуск про кита — как его грузят в поезд и выгружают на Загребском вокзале, по радио передавали выступления и репортажи, и наконец огромный голубой кит, весело выпуская из ноздрей два сверкающих фонтана и задорно виляя поднятым хвостом, появился во всем своем неоновом блеске над Терезиями и поплыл над улицей вывеской нового бара под названием «Голубой кит». В квартире на стенном календаре, повешенном у входа в холл со специальным расчетом, чтобы он бросался мне в глаза, каждый день убывало по листку. Это хозяйка с ревнивым прилежанием считала дни, отделявшие ее от свидания с китом, и, желая показать мне, что до встречи осталась самая малость, как бы молчаливо вопрошала: «Итак, существуют киты или нет? Водятся они в нашем море? И не кита ли это отловили рыбаки и не его ли наконец доставили к нам, в Белград? И что вы теперь скажете, господин товарищ жилец?»

А что я мог сказать? Ничего, перед все более очевидным фактом его присутствия. Я вынужден был молчать во избежание громогласного признания своего поражения.

Накануне того дня, когда ожидалось прибытие кита в Белград, я решил навестить свою замужнюю сестру — она жила на Цвиичевой улице в одном из домов послевоенной постройки в маленькой квартирке, стены которой, словно сделанные из картона, пропускали каждый звук. Моего зятя, инженера, дома не было. Мы с сестрой сидели в уютной, теплой комнате и болтали, а ее маленькая дочка, первоклассница, расположилась с рисованием на полу. Давно уже не чувствовал я себя так по-домашнему приятно, как вдруг в соседней квартире на всю мощь запустили радио. Передавали последние известия. Неестественно приподнятым голосом диктор провозгласил за тонкой стеной:

— «Важное сообщение! Мы счастливы объявить всем радиослушателям, что завтра вечером после долгого ожидания жителям нашей столицы представится возможность приветствовать огромного кита, по прозванию Большой Мак!»

Диктор говорил что-то еще, но слова потонули в шуме, так как за стеной старые и молодые голоса грянули разом: «Ура! Ура!» Там захлопали в ладоши и пустились в пляс (надо полагать, вокруг стола), словно дикари вокруг костра, на котором жарится человек.

— Потрясающе! — отозвалась и сестра, отрываясь от своего рукоделия, и в глазах ее блеснула радость. Тут и девочка закончила свой рисунок и протянула его нам. Это был кит! Не жалея красок, она намалевала нечто большое и черное, и все-таки это был кит с разверстой пастью, как бы устремившийся меня проглотить.

— Ты поведешь меня посмотреть! — теребила меня девочка, требуя, чтобы я рассказал ей что-нибудь про кита.

— Правда, расскажи, — присоединилась к ее просьбе и сестра, — я ей рассказала все, что знала, а ты наверняка знаешь куда больше.

Что я мог сказать? Мне показалось, что меня обокрали, вытеснили из собственного дома, выбросили вон из собственной семьи. И сюда пробрался кит, и здесь он обосновался. Мое хорошее настроение было испорчено, и, толком не поговорив с ребенком, я, сломленный, сникший, встал и поплелся домой.

Вечером я еще зашел в публичную библиотеку и выписал себе все, что там нашлось про китов.

2

В «Знании» я прочитал следующее:

«Кит (Cetacea) — морское млекопитающее, достигающее в отдельных случаях гигантских размеров (до ста пятидесяти тысяч килограммов), внешне напоминает рыбу — задние конечности отсутствуют, передние приобрели форму плавников; некоторые виды китов имеют зубы, у других вместо зубов роговые пластинки, служащие фильтром для задержания пищи; вследствие хищнического истребления многие виды китов вымирают; водятся киты главным образом в холодных морях и питаются мелкими морскими животными; два основных подотряда китов — киты зубастые (Odontoceti), представителями которых являются дельфины и нарвалы; беззубые киты (Mystacoceti), представителем которых является гренландский кит».

Не густо. Я принялся листать другие книги; в одном морском учебнике наткнулся на историю китового промысла с древнейших времен до наших дней. Там давались описания различных способов охоты на китов, приводились сведения о количестве китов, отловленных в последние годы, сообщалась численность и состав китобойных флотилий и их национальная принадлежность, указывались границы промысловых районов великих держав у Северного и Южного полюсов, а также излагались итоги Международной конференции в защиту китов. Оказалось, что киты дышат легкими, как и наземные млекопитающие, чего я раньше не знал. Каждые три минуты кит всплывает на поверхность, набирает атмосферный воздух и снова ныряет в глубину; однако раненый кит может оставаться под водой до тридцати минут. Отдельные особи достигают тридцати метров в длину, оплодотворение происходит половым способом, и самка рождает живого детеныша, которого вскармливает своим молоком. Китобойный промысел приносит существенный доход, так как при переработке китовой туши практически нет отходов. Китовый жир добавляют в маргарин; амбра, извлекаемая из внутренностей кита, идет в парфюмерию и косметику; китовый ус — на изготовление пластинок для корсетов; из кожи делают предметы украшения; а кости, перемолотые в муку, являются отличным кормом для скота и ценным удобрением.

Вооружившись всеми этими познаниями, я утвердился во мнении, что кит составляет необходимый компонент нашей жизни, непосредственно или косвенно присутствующий в нашей пище, радостях и забавах, и является незримым свидетелем самых интимных наслаждений человека, что меня повергло в глубокое уныние и навело на самые мрачные размышления.

Я допоздна засиделся над конспектами и, оставшись последним, получил замечание, что пора уходить, но тем не менее не успел всего прочитать и записать — настолько обширной оказалась литература о китах. Я принял решение ходить в библиотеку до тех пор, пока не разузнаю про китов все возможное и не докопаюсь до такого, что и не снилось самым рьяным белградским поборникам кита.

Между тем вечерние газеты, которые я купил по дороге домой, сообщали о прибытии кита в Белград:

«Сегодня утренним поездом из Загреба в Белград был доставлен гигантский кит, прозванный Большой Мак, полтора месяца тому назад отловленный под Сплитом, о чем в свое время широко оповещала наша печать. Кит экспонировался в Сплите, Любляне и в Загребе, где, по свидетельству нашего загребского корреспондента, вызвал небывалый интерес. Загребчане все до единого посетили выставленного на обозрение кита, а иные по нескольку раз. Несмотря на то что ввиду непрекращающегося наплыва посетителей срок работы выставки был вопреки предварительным планам продлен, загребчане с большим сожалением провожали кита и стремились использовать последнюю возможность, чтобы еще раз увидеть его.

Для транспортировки морского чудовища понадобился специальный вагон, но особые трудности возникли при перевозке кита на железнодорожную станцию. Учитывая повышенный интерес белградцев, проявленный ими к прибывающему в город киту, выставка, по имеющимся у нас сведениям, будет устроена под открытым небом. Пока не установлено, какое время он будет экспонироваться в Белграде, равно как не утверждены и цены на билеты, однако надо полагать, они не будут слишком высокими и дадут возможность самым широким слоям населения посетить необычную выставку».