Избранное

— А я-то при чем? С какой стати ему меня трогать?

— С какой стати? Да он и сам не знает, зачем ему все это нужно. Со скуки просто. И то, что Симо выкинул на днях, дело его рук. Это Капитан его завел. Один раз по его наущению Симо кидался с ножом на Гаю-почтальона — приревновал его к Стане, тот ей письма на дом носил. И Миле Капитан какую-то каверзу подстроил с той самой мадьярочкой, помните, почтальоншей, что прибыла на подмогу в соседнее село Соленое.

Злорадная и плутоватая ухмылка, скользнувшая по Учиной физиономии, склоненной к столу, навела приезжего на мысль, что и он не чист и приложил руку к капитанским проискам. И с Симо Бутылкой и с Душаном, а рассказ учителя является скорее всего способом насолить Капитану, постоянно обыгрывавшему его в карты, и входит в какие-то, пока еще скрытые, но далеко идущие и, несомненно, самым неприятным образом задевающие его собеседника планы, которые не замедлят обнаружиться в ближайшем будущем. Приезжий поднялся, положил деньги на стойку и, обессиленный влажной духотой, пошатываясь, побрел вниз, в село.

XXIII

Скособочившись и перегнувшись в сторону оттягивавшей руку тяжелой бадьи с пойлом, в черном платье, но с непокрытой косматой головой, дорогу ему пересекла вдова Роса, намеренно от него отворачиваясь и отводя в сторону глаза.

Старания Капитана даром не пропали — она приметила приезжего у мельницы и теперь убеждена, что он намерен купить эту старую рухлядь, а ее лишить последнего приюта.

Итак, наряду с Симо Бутылкой он приобрел еще одного врага, и встречи с ним столь же неприятны, сколь и неизбежны. Мухи и куры слетались к жирному следу пойла, оставленного вдовой. Он пожал плечами — видимо, придется с этим примириться.

В тот же вечер его остановил перед Станиным домом Митар Чумазый, хмурый и мрачный более обыкновенного. На плечо закинуты весла, в руке корзина, непогода ему не помеха для промысла.

— Мне бы вас на пару слов.

Митар спустил весла и уставился на него близко сведенными к переносице глазами.

— К твоим услугам! Хочешь, к Стане зайдем, ракии выпьем или кофе.

— Некогда. Я в море выходить собрался.

— Ну так хоть присядем давай. Вон на межу у источника.

— Можно и стоя. Говорят, вы на меня показать собираетесь.

— Я? Кому?

— Новиградскому рыбнадзору или милиции. Вам лучше знать. Что я рыбу динамитом глушу.

— Кто это тебе сказал?

— Не важно, ходит такой слух по селу. Вот я и решил остановить вас вовремя — мне-то ничего не будет, как бы только это вам не повредило. Занимались бы вы лучше своими делами. Вот вам пляж, купайтесь, отдыхайте себе на здоровье, а бедноту не задевайте. Хорошо деду Томе и Капитану рассуждать — у них сети есть, а детей нету. У меня наоборот, вот я и выкручиваюсь как умею. Мне никто не помогает, потому никто не имеет права и мешать.

Трясется весь, с трудом удерживая в себе клокочущую ненависть и злобу. И, закинув весла на плечо, в штормовке с поднятым воротником, сумрачный, короткий, как полуденная тень, Митар удаляется к своему черному челну. Быстро укрепляет весла в уключинах, сует под скамейку корзину со спрятанным, должно быть, в ней динамитом, отталкивает лодку и вскакивает в нее. Самый искушенный мореход не отважился бы пуститься в плавание в такое ненастье, но для Митара оно было сущей благодатью. Рыба держится у берегов, катера рыбнадзора стоят в укрытии за Новиградским молом, а взрывы не будут слышны за гулом волн. Сильно налегая на весла, Митар скрылся за мысом, ни разу на него не обернувшись.

И это не иначе козни и интриги Капитана!

Не находя применения своей нерастраченной энергии в глуши заброшенного местечка, слишком тесного для его широкой неистовый натуры, Капитан играл людьми, как картами, и вертел ими, словно безделушками, созданными для успокоения нервов. Молодого хозяина Миле он распалял рассказами о роскоши портовых городов, где ему довелось побывать, и о прелестях тамошних женщин, пока не вгонял парня в жар. Почтальона Гая изводил намеками, что он-де собственноручно пишет письма сельским вдовушкам, метит к ним в гости попасть. А дядюшку Американца держал под вечной угрозой лично поставить в известность главнокомандующего вооруженными силами о том, что рядовой Баро Плиска (в местной транскрипции — Лиска) палец правой руки потерял вовсе не в боях с японцами, как представил дело Баро, а пацаном, глуша рыбу взрывами динамита, вследствие чего пенсию и орден у дядюшки Американца отберут, а его вернут к земледелию. К нему, приезжему, вначале по примеру прочих сельских жителей капитан Стеван обращался почтительно: «мой господин», но постепенно, опуская первое слово и проглатывая второе, перешел к более фамильярной форме обращения, окликая его по имени, а то и просто свистом. Его нежелание перейти из сельской глуши в дорогие новиградские отели на первых порах представлялось Стевану позорной несостоятельностью, однако неизменная готовность приезжего платить за угощение и щедрой рукой вознаграждать любые услуги заставили Капитана прийти к убеждению, что приезжий малость чокнутый, с приветом, если не совсем поврежденный умом. Всерьез утвердившись в этом своем последнем предположении, Капитан и относиться стал к нему соответственно. «Здорово, залетный», — бросал ему при встречах Капитан с пренебрежительной иронией крестьян, обращенной к горожанину, прибывшему в село не на пикник и не на отдых, а по печальной необходимости. И при этом, что больше всего угнетало приезжего, покровительственно похлопывал своего нового приятеля по плечу своими вечно заплеванными руками.

Случилось так, что приезжий и сам стал свидетелем, если только не невольным участником, жестокой игры капитана Стевана с Филиппом Водоваром, бывшим общинным делопроизводителем.

С одной стороны, делопроизводитель, как сосед, побаивался и опасался неистового Капитана, с другой стороны, как бывший представитель властей, держался с ним на расстоянии и свысока, но Капитан нашел способ до него добраться, и не через кого иного, как через его же супругу, дальнюю родственницу Стевана. Используя последнюю бабкину страсть к спиртному, приводившую ее в дымину пьяной со всех сельских крестин, похорон и поминок, Капитан повадился зазывать ее к себе во двор, с радушным хлебосольством потчуя ракией и подливая ей до той поры, пока впавшая в детство придурковатая старуха не захмелеет основательно. Тогда он начинал ее изводить.

— Послушай-ка, баба Мара! Подозрительно мне что-то, что твой старик Филипп каждый день на почту таскается, аж в самое Соленое. Молодка там одна, мадьярочка завелась. Сдается мне, дело тут нечисто.

— Будет тебе чепуху-то молоть! — хихикая, шепелявила щербатая бабка. — Ему уж за восемьдесят перевалило. Отошло наше время.

— Ну не скажи! Посмотри, что вытворил Шпиро Марков из Верхнего Затона на восемьдесят пятом году. Мне Уча по секрету сообщил, что твой Филипп каждое воскресенье покупает в новиградской аптеке какие-то порошки и капли для укрепления сил, а я про него точно знаю, что с некоторых пор он потихоньку наведывается в общину уточнять что-то там в своем завещании. С этого твоего старика станет отписать мадьярочке дом и имущество, а тебя под старость лет без крыши оставить. Он уж и так отобрал у тебя ключи от подпола и кладовой. Так или нет?

И все в таком духе, пока не замутит бабке голову. А потом давай ей, пьяной, совать порошки и капли для добавления в пищу старику, чтобы, значит, охладить его пыл и отбить у него охоту к молодеческим замашкам да ухаживаниям.

Однажды, случайно заглянув к Капитану во двор, приезжий увидел, как бабка прятала в рукав полученную от Капитана коробочку пилюль.

— Ничего ему от этого не будет, залетный! Не волнуйся, это обычный аспирин с бикарбоном. Только на пользу пойдет его ревматизму и колиту. Осталось у меня от судовой аптечки, — успокоил его Капитан. — А ты как раз явился вовремя. Я для тебя кое-что подыскал. На дальнем пляже две стены здоровые из камня, чисто крепостные. Только кровлю от дождя навести. Что тебе еще надо, раз ты тут временно, на лето, можешь и налегке, вроде меня, прожить. Тебе хотелось где-нибудь подальше от людей — вот, пожалуйста, пошли посмотрим — и по рукам!

И в предвкушении договора, поплевав себе на пальцы, Капитан подхватил под руку приезжего и чуть не силой увлек за собой.

XXIV

Погода наконец исправилась. Отбушевавший ночью шторм успокоил море, и небо к рассвету очистилось.

И люди прояснились, подобрели. Всегдашняя смиренность вернулась к Стане, и теперь она могла без ненависти отзываться даже о своем соседе. Она разжала губы и, зная, что время отъезда постояльца приближается, старалась сделать его пребывание в селе возможно более приятным. Старый Тома не замедлил вынести под тутовое дерево свою скамейку и взялся за починку сетей. Обложенный ими, он и правда походил на паука, поджидающего, затаившись, пока какая-нибудь жертва по оплошности не угодит в его тенета.

Приезжему он разрешал приблизиться к себе, не шевелясь и неотрывно глядя на работу, и обращался к нему лишь тогда, когда тот опускался на песок у его ног.

— Латаю вот, готовлю сети к лову, господин. На ловца и зверь бежит! Ну как, купили землю? — обронил он, помолчав. — Я видел, вы обходили межи, обмеряли шагами участок.

— Нет, дед Тома, я здесь селиться не думаю, а пока мне и у Станы неплохо.

Пальцы старика неутомимо перебирали сеть. Он и бровью не повел при этом имени.