Избранное
Шрифт:
– Они пойдут туда?
– Заставим пойти!…
* * *
Машина, подскакивая на разбитой дороге - едем на Отметку 95,6, - сталкивала плечами меня и замполита. Он помалкивал, весь в тревоге. Впрочем, это можно понять - первый для него бой.
Переехали через железнодорожное полотно, остановились под насыпью. Нас встретил связной майора Астахова; пошли за ним, прислушиваясь к ночи.
Иду по незнакомому лесу, но мне он не кажется
– Разведал?
– Кое-что. Накапливаются южнее кордона, их полевые караулы в трехстах метрах от нас.
На Астахове мокрая от пота гимнастерка.
– Жарко?
Он промолчал.
Обошли позицию с востока на запад - всю… В моей станице строили ферму пришлые мужики, «иногородние» - называли их казаки. Они рыли котлован до того неторопливо, что думалось, конца никогда не будет. Однако шло время, работа потихонечку двигалась; пока суд да дело, а ферма уже и стоит готовенькая, глаз радует. Так и астаховские солдаты. Вроде едва руками шевелят, покряхтывают, а за час-другой, как кроты, всю высотку переворошили и по фронту и в глубину. Из землицы - бруствер, на бруствер - ветки.
Как правило, пожилые, бывалые солдаты просились к Астахову. В его ротах громкие песни не пелись, не шагали, вытянув носки, и земля под солдатскими ногами не ухала. Ходили они в обмотках, во всем казенном, с не ахти какой выправочкой. Стреляли без торопи, но в цель попадали, окопы копали в полный рост… Не службу несли - работали. Работали!
Астахов оставил в обороне половину батальона, а другую и приданную роту тихо спрятал за полотном дороги. Спокойствие комбата заражало, не хотелось покидать его участок. Выбрать бы себе местечко, зарыться поглубже в землю, и ждать своего часа. Тут ждать. И не надо думать и гадать, куда будет направлен главный удар…
– Ну, Амвросий Петрович?
Астахов спрятал очки, одернул гимнастерку.
– Удержусь.
– Этого мало.
– Бой покажет, - задумчиво ответил майор.
– Могут ударить сильнее, чем мы ждем, Чем еще вам помочь?
– Ваш бы резерв поближе…
Я у танкистов, по пути завернул. Двенадцать машин, не остывших от дневного зноя. Почему-то вспоминается степь, ночь и в борозде - «Челябинец».
Разыскал командира полка. Он оказался молодым разбитным майором, разговорчивым.
– Ну как я буду действовать без приказа генерала Епифанова - ему же придан! Понимаешь? Ты это понимаешь или нет?
– Ладно, тогда прошу об одном: припрет нас - пошуми танками и накрой огнем кордон.
– Это могу, но с места не сдвинусь!
– И за то спасибо. Сигнал - две красные ракеты.
– Я сговорчивый… Пехоте всегда помочь рад…
* * *
Вишняковский с машинами на подходе - моторы ревмя ревут. Во дает, сукин сын!
Немцы полоснули серией снарядов, как бы протестуя против неожиданной возни за отметкой 95,6, В ночи раскатились громовые звуки.
Рыбаков тронул меня
за плечо, приглушенно сказал:– Командир, главная музыка будет, наверное, тут. Ну его к лешему, это болотце! Давай шалагиновские роты к Астахову, а?
– Дорогой Леонид, нам надо вытянуть свой счастливый билет. Мы обязаны живых немцев повернуть на болото, под шалагиновские автоматы.
Рыбаков сделал рукой предупреждающее движение: мол, слушай, не перебивай.
– Если ты уверен, что немцы пойдут через болото, тогда мое место у Шалагинова. Значит, я с ними…
– Там возможна рукопашная.
– Как всем, командир!
– Что ж, боевого огня, Леонид! Учти - идешь на решающее место боя. Как говорят: комиссары, вперед!
Около тридцати стволов - разнокалиберных - одновременно ударили по 95,6. Ожил полевой телефон.
– Я Второй.
– Это голос Астахова.
Стараюсь как можно спокойнее:
– Слушаю вас.
– Идут двумя сходящимися колоннами.
– Благословения просите?
– Понятно… Встречу…
Густо заголосили автоматы. На просеке, что правее 95 6 как кнутом стеганули - лес вздрогнул, заплотневший воздух стал в ушах колом. Послышался шум моторов.
– «Ольха»!
– Продуваю телефонную трубку: это позывной командира иптаповского полка.
Отвечают:
– У аппарата начштаба.
– Я Первый. Где хозяин?
– Ихним коробкам ребра пересчитывает.
– Появились?
– Три штуки. Одна горит.
– А те?
– С опушки, как из подворотни, фугасными поплевывают.
– Чтобы ни на метр к нам!
– Принято.
С наветренной стороны ползут клубы дыма, через щели вползают в НП, становится душно.
Ашот зовет меня к армейской рации:
– Генерал Валович.
Микрофон у меня в руках.
– Слушаю, товарищ Четвертый.
– Началось?
– Шесть минут назад.
– Будет туго - бей в колокол. С воздуха подсобим. И держись!…
Рыбаков и Шалагинов ждут своего часа. Тщательно вытирает лоб замполит, спиной упершись в стену, с которой после близкого взрыва осыпается земля. А у комбата азартная жадность к драке, но выдержка - позавидуешь. Стреляный.
Вокруг НП едко дымящиеся воронки. Близкие отсветы - в лесу что-то разгорается. Снаряды с воем пролетают над нами и с треском рвутся.
Огневая стена не движется до поры до времени. Неожиданно правый ее фланг стал загибаться, вытягиваясь в сторону 95,6.
– Астахова!
– кричу в трубку.
– Астахова! Оглохли, что ли?
– Я у телефона, товарищ Первый, - прохрипел майор.
– Немцы в ста метрах от КП. Ввожу резерв…
– Держись!
– Поворачиваюсь к связисту: - Соединяй с Черновым.
Паренек, передергивая худыми лопатками, неистово вращает ручку полевого телефона.
– Обрыв?
– нетерпеливо спрашиваю я.
Связист бледнеет.
Напротив меня у рации возится Ашот. Пилотка сбита набок. Докладывает:
– Чернов на радио.
– Два хозяйства срочно двигай на кордон. С шумом двигай, сейчас же.
– Принято.
Секунд через тридцать - сорок ожила лесная опушка от НП до самого болотца. Теперь бой шел от правого до левого фланга, втянув в себя почти все силы полка. И Шалагинов в эту минуту не сдержался: