Избранное
Шрифт:
Варвара встревоженно идет за Тосей в прихожую.
З а х а р И в а н о в и ч. Видели как? (Встает и пускает патефон. Звучит быстрый фокстрот.) Не иначе — военная тайна!
Входит В а р в а р а, берет гимнастерку и проходит в спальню. Хохлов идет за ней. Т о с я стоит на пороге.
Вы к столу проходите. Закусите чего-нибудь. Куда вы?
Т о с я. Спасибо… Мне ничего не хочется.
Выходит
В а р в а р а. Вы меня извините… Кушайте, пейте… А мне надо. У нас в полку несчастье случилось, Катя Ермолаева — лучшая летчица нашего полка, погибла… Она не вернулась с задания…
Варвара и Тося уходят. Захар Иванович останавливает патефон.
Пауза.
Занавес.
Комната в домике Кати в городке по другую сторону фронта. Обстановка очень скромная. Маленький старомодный буфетик, стол, сундук в углу. В правой части — кровать за занавеской. На стене несколько фотографий. Горит коптилка. За столом сидят две женщины — А н н а И в а н о в н а — мать Кати и Г л а ш а — ее соседка и сверстница. Женщины пьют чай из большого, видавшего виды чайника.
А н н а И в а н о в н а. И без того уж беспокойно, а после взрывов-то этих еще страшней стало.
Г л а ш а. А ты взрывы-то слышала? Прямо средь ночи как ахнет. Один, другой, третий…
А н н а И в а н о в н а. И близко, видать, совсем.
Г л а ш а. Ну да, у Сетищева. Мост подорвали.
А н н а И в а н о в н а. Я улицей шла, видела — немцы объявления понаклеили. Дескать, если виновные не объявятся, кто эти взрывы-то учинил, то народу соберут сто человек и расстреляют…
Г л а ш а. Объявятся им виновные, держи карман шире. Да они и ждать не стали. По лесам, к Малому хутору — по всем местам на машинах разъехались, партизан ищут…
А н н а И в а н о в н а. Я смотрю, для них партизаны все равно что армия. Боятся они их. А в народе вон уж поговаривают, что дело-то немецкое швах…
Г л а ш а. Уж это ты никак не по-нашему сказала — швах.
А н н а И в а н о в н а. Тьфу! Да пропади они, немецкие эти слова, да и сами они… Чайку-то еще выпьешь?
Г л а ш а. Спасибо. Он и чаем-то зовется, что из чайника налит. Я уж и цвет-то чая забыла, как его пьют, да еще с сахаром…
А н н а И в а н о в н а. У меня Катя чай пила. Бывало, положит четыре куска и тянет… Я говорю: «Катя, и как ты такой сладкий пьешь?» А она отвечает: «Я, — говорит, — мама, очень сладкое люблю».
Г л а ш а. Ну чего ж, Аня, плакать-то. Всего не оплачешь…
А н н а И в а н о в н а. Да ведь одна у меня дочка-то… И не судьба мне увидать ее до самой смерти. Как война-то началась, она и ушла с техникума в этот вот, в аэроклуб… После в полк записалась. Часто писала. Все пишет: мамочка, не волнуйся. (Идет куда-то в угол и вынимает связанную шнурком пачку Катиных писем.) Вот пишет: «Дорогая мамочка! Ты можешь мною гордиться. Мое желание
исполнилось. Меня записали в авиаполк. Теперь я буду летать и буду нести на своих крыльях смерть ненавистному, проклятому врагу… Привет тебе от моих боевых подруг Вари Хохловой, Тоси Говорковой, а также от командира полка Евдокии Матвеевны Воронцовой… Целую тебя крепко-крепко, твоя Катька». Вот.Г л а ш а. Война-то ведь не закончилась. Еще гляди, бог даст, и увидитесь…
А н н а И в а н о в н а. Немец-то, если его погонят отсюда, ведь он народ угонять станет… За собой людей потащит, на каторгу…
Г л а ш а. В лес уйти можно, укрыться… Ну я пойду, Аня, а то патрули…
А н н а И в а н о в н а. Да ведь и идти-то тебе через дорогу…
Г л а ш а. Все равно пойду… Ты не расстраивайся, свое здоровье береги, она еще, гляди, жизнь, вернется. (Закутавшись в платок, выходит.)
Анна Ивановна закрывает за ней дверь, подходит к столу и, склонившись над коптилкой, принимается перечитывать Катины письма. Она беззвучно шевелит губами и покачивает головой. Кончив читать, она прячет письма на прежнее место и начинает разбирать постель. Постелив постель, она гасит коптилку и ложится. Неожиданно раздается тихий стук в дверь. Анна Ивановна встает в темноте и подходит к двери.
А н н а И в а н о в н а. Кто там?
Стук повторяется.
Кто там?
Г о л о с. Откройте, мамаша, свои…
Лязгает запор, и на пороге появляется фигура. Вспыхивает луч карманного фонаря. Теперь мы видим вошедшего. Это молодой п а р е н ь в полукрестьянской одежде.
П а р е н ь. Есть кто еще?
А н н а И в а н о в н а. Никого… А вы кто такой?..
П а р е н ь. Сейчас, мамаша, минуточку… (В дверь.) Давайте сюда…
Анна Ивановна зажигает коптилку. Становится чуть светлей.
Г о л о с. Гаси фонарик, Антон…
В комнату входит человек. На нем ватник, сапоги, шапка. Давно не бритое лицо, простые железные очки. Мы узнаем П а в л а. Он вносит на руках К а т ю. Она без сознания. На ней комбинезон, унты, шлем, пистолет на поясе.
А н н а И в а н о в н а (еще не узнав дочери). Это что ж такое? Что же это, а?
Павел несет Катю на постель и укладывает ее. Возвращается.
П а в е л. Вас, кажется, Анной Ивановной звать, так ведь?
А н н а И в а н о в н а. Анна Ивановна…
П а в е л (берет ее за плечи). Анна Ивановна, это Катя… Это ваша дочь…
А н н а И в а н о в н а (кричит). Что?.. (И сразу шепотом.) Что? Ты что сказал-то? (Бросается к дочери. Смотрит ей в лицо и падает на колени. Плечи ее трясутся от рыданий.)
П а в е л. Анна Ивановна, успокойтесь… (Парню.) Иди. Я сам приду.