Избранное

В а р в а р а. Через фронт перешла?

К а т я. Да.

В а р в а р а. Помогли?

К а т я. Партизаны помогли… Девочки, я дома была… Я маму видела…

В а р в а р а. Нет, ты подожди. Ты все расскажи. По порядку.

Т о с я. Катя, ты, наверно, голодная. Пошли в столовую.

К а т я. Нет. Я сыта. Меня кормили.

Т о с я. Ну, тогда рассказывай. Все рассказывай…

К а т я. Ну, садитесь все…

Все усаживаются вокруг Кати. Она сидит в центре под самым своим портретом.

С у в о р и н. Вы уж и мне разрешите.

К а т я. Конечно, Сергей Николаевич, садитесь.

Т о с я. Ну, рассказывай, рассказывай.

К а т я. Как все было?.. Ну, миновала линию фронта благополучно. До места посадки осталось минут десять. Вдруг по самолету луч, потом второй, третий. Схватили и повели. Зенитчики сразу открыли обстрел. Кругом начали рваться снаряды… Я стала маневрировать по курсу… Вдруг самолет резко подбросило, и я почувствовала, как его начало лихорадочно, прямо трясти… У меня сразу мысль — разбит винт… Ну, я выключила зажигание и перешла на пологое планирование. Смотрю — прожектора выключились, зенитки замолчали. Кругом такая тишина, я даже слышу, как сердце бьется…

Т о с я. Ой, Катя, я не могу.

В а р в а р а. Погоди. Ну, ну?..

К а т я. Да… Ну высота была еще тысяча двести. Район я хорошо знала — ведь это мои места, родные. Оврагов там полно. Ну, думаю, теперь как земля встретит…

В дверях, никем не замеченный, появляется П а в е л. Он снова выбрит, опрятен. Он такой же, каким мы его видели в полку. Он задерживается на пороге.

Смотрю на высотометр — стрелка идет к нулю… (Замечает его.) Павел!..

Все оборачиваются. Тося прыгает с нар и, бросившись к Павлу, в порыве радостного волнения неожиданно целует его.

Т о с я. Смотрите! Вот она… Ой! Катя (Тосе.) Я рассказываю, а ты целуешься… Странно… Здравствуй, Павел!

Он подходит к Кате. Он кажется очень спокойным.

П а в е л. Здравствуй, Катя… Здравствуй…

Т о с я. Господи, да поцелуйтесь, же.

П а в е л. А что случилось?

Т о с я. Девочки, он ничего не знает… Смотрите! (Указывает на Катино фото, обрамленное зеленью, вскакивает и бросает ветки.) Вот. Мы думали, что она погибла. А она жива. Ее там подбили. Она фронт перешла…

П а в е л. Фронт перешла? Это как фронт перешла?

В а р в а р а. Подождите. Она все расскажет.

К а т я. Сядь, Павел. Вот сюда…

Он садится.

Да… Ну, смотрю я на высотомер, стрелка идет к нулю. Вот уже остается пятьдесят метров. Приземлилась я и не успела еще удивиться, что мягко села, сразу чувствую правый крен, глубже и глубже… Потом треск, а дальше уж я и ничего не помню. Потом мне рассказали, что правое колесо попало в овражек и самолет перевернуло кверху колесами.

В а р в а р а. Это кто ж тебе рассказал?

К а т я. Партизаны… Вот сейчас слушайте. Слушай, Павел. Сейчас будет самое интересное. Ты сейчас удивишься…

П а в е л. Ну-ну?..

К а т я. Подобрали меня партизаны. Я без сознания. Это уж я потом все узнала. Отнесли меня домой. Там переодели в гражданское, и я лежала как больная дочка мамина. В первую же ночь немцы пришли. Летчика они искали. Они, конечно, не знали, что летчик — летчица… Немец один, противный, руки потные, меня за лицо взял, все рассматривал… Потом чего-то сказал второму по-немецки. Я немножко поняла, что я грязная… А я лежу и думаю: ну и слава богу, что я грязная… В общем, немцы ушли. Ну я отлежалась, потом за мной ночью партизаны пришли и вот провели сюда, через фронт…

П а в е л. Ну и как?

К а т я. Что?

П а в е л. Ну, как провели?

К а т я. А? Хорошо. Все благополучно. Но интересно-то не это. Интересно другое.

Т о с я. Чего другое? Говори скорей.

К а т я. Домой меня принес человек, а когда я без сознания лежала, он со стены фото снял, знаешь этот групповой снимок, выпуск нашей семилетки, себя на этом снимке нашел и говорит маме: и я, говорит, здесь красуюсь. А мама говорит: «А как вас звать?» А он говорит: «Меня звать Петром».

П а в е л. Петром? Это какой же Петр?

Т о с я. Ой, девочки, как интересно…

К а т я. Вот слушай. Человек пришел… Принес меня, позаботился и ушел, как в художественной литературе. Загадочно…

П а в е л. Скажи пожалуйста, романтика.

К а т я. А чего ты улыбаешься? Ты зря улыбаешься…

Т о с я. Вы зря улыбаетесь.

К а т я. Ведь это хорошо как. И красиво, правда?..

П а в е л. Ничего…

К а т я. Ты считаешь, что это ничего?.. Я взяла фотографию и стала гадать — какой же это может быть Петр… Думаю — Звонков. Потом вспоминаю — нет. Он на Северо-Западном. Потом думаю — Шаповалов. Опять — нет. Он на Урале. Тогда у меня остается один Петр, один Петя. Петр Иванов. Ты понимаешь?

П а в е л. Петька Иванов? Да кто ж его знает?.. Ведь он, помнится, в школе тихий был, прилежный…

К а т я. Ну и что ж?.. Ты-то ведь в школе озорник был, стекло в учительской разбил… А вот видишь. Все в жизни меняется…

С у в о р и н. А это случается, поверьте мне. Растет мальчик этакий флегматик, нюня, а потом проходит срок, мальчик начинает бриться и совершать невероятные подвиги. Так бывает.

К а т я. Сергей Николаевич прав.

В а р в а р а. Правильно. Еще говорят: в тихом омуте черти водятся.

П а в е л. Не знаю. Возможно.

К а т я. А ты спрячь самолюбие на минуточку и подумай: способен Петя Иванов на такую историю?..

П а в е л. Я вам так скажу. Я сперва сомневался, но Сергей Николаевич сказал убедительно. Действительно, человек тихий-тихий, а оказывается не тихий… Это уже интересно.

К а т я. Павел. Паша, миленький. Как бы его найти, Петю?.. Хоть бы встретить его, обнять, хоть бы простое «спасибо» сказать ему!

Т о с я. Знаете, девочки, даже я и то, может быть, его бы поцеловала!

К а т я. Ну тебя! Ты какая-то дежурная поцелуйщица.

Т о с я. А он ничего, этот Петя?

К а т я. Как ты считаешь, Павел, ничего он?

П а в е л. Да как вам сказать? Ничего, в общем. Это, конечно, не Абрикосов. Но вообще ничего. Мне лично не очень нравится.

К а т я. А ты ревнуешь, Павлик. Сознайся, ревнуешь? Сергей Николаевич, вот вы писатель, психолог. Ну, скажите, ревнует он?

С у в о р и н (Павлу). Как ваше отчество, простите?

П а в е л. Федорович.