Избранное

Кролик не ответил. Он молча закрыл лицо руками.

На другое утро, такое же чистое и снежное, войдя в троллейбус, я поискал глазами Кролика и вскоре его обнаружил. Он сидел с поднятым воротником и в шапке, надвинутой на глаза. Мальчишка — его сосед — уступил мне место.

— Спасибо, — сказал я и уселся рядом с Кроликом.

Некоторое время мы ехали молча.

— Я не сразу узнал вас, — сказал я. — Доброе утро!..

— Привет! — ответил Кролик и, сдвинув брови домиком, сказал: — Извините, что так получилось. Извините…

— Что вы имеете в виду?

— Я вам случайно на ногу наступил. Утро, сами знаете, толкотня, другой раз даже не видишь, куда ногу ставишь. Так что прошу меня, конечно, извинить. Даю слово — это больше не повторится. Слово даю. И все. И конец!..

Кролик встал.

— Вам еще рано.

— Я по другой причине встал, — пояснил Кролик, — видите, женщина? Она стоит, а я сижу, значит, я должен уступить ей место. Гражданка! Прошу вас, садитесь, пожалуйста. Будьте как дома! Спасибо за внимание!

Он приподнял свою мохнатую шапку и решительно двинулся к выходу.

Я заметил, что он опять не доехал до места, а вышел на остановку раньше.

1972

ОДИН ИЗ УЧАСТНИКОВ

Все получилось неожиданно. Маслюков собрался уже выезжать на линию, но его вызвал Петренко — завгар и сказал:

— Как вы знаете, Павел Филиппович, наш народ и все прогрессивное человечество изучает историю Великой Отечественной войны, так?

— Безусловно.

— Идем дальше. На всех участках несут трудовую вахту герои-ветераны. Правильно?

— Само собой…

— Поскольку вы отличный водитель, передовик автохозяйства, я остановился на вашей кандидатуре. Завтра в семь ноль-ноль автобус должен стоять как штык у гостиницы. Там заберете пассажиров, которые поедут штурмовать безымянную высоту южнее поселка Строймаш.

Петренко сделал паузу. Желаемый эффект был достигнут — лицо Маслюкова выражало крайнее удивление.

— Вам ясно? — спросил Петренко.

— Более-менее ясно, — сказал Маслюков, пожав плечами. — Завтра в семь ноль-ноль…

— Обрисую обстановку. В районе идут съемки кинофильма под названием «Комбат». Ваша задача, Павел Филиппович, обеспечить своевременную доставку людских резервов на передний край.

— Понятно, — улыбнулся Маслюков. — Разрешите выполнять?

— Разрешаю. — Петренко козырнул. — А пока повозите гражданское население.

Выехав на линию, Маслюков не переставая думал о том, что ему предстоит увидеть завтра. На съемках он не бывал, но кино посещал аккуратно. Больше других нравились ему картины про войну. Почти в каждой Маслюков узнавал что-то знакомое и близкое, мысленно сравнивая увиденное на экране с тем, что довелось испытать ему самому, прошагавшему с боями от снегов Подмосковья до германской столицы.

Маслюков вел автобус по маршруту, объявлял в микрофон остановки и то и дело мысленно возвращался в то далекое время, которое навечно сберегла память, как самую важную часть прошлой его жизни. Такой уж у него характер — он чаще вспоминает то время, чем говорит о нем. Маслюков строго судил тех товарищей, которые при каждом удобном случае выпячивают свои былые заслуги. Понять надо одно — каждый отдал, что имел, сделал все что мог, но люди на свете разные, один рвется в самое пекло, а другому до победы в бою самого себя победить нужно, себя поднять и вперед бросить. Война — дело серьезное…

Встал Маслюков чуть ли не в пять часов. На вопрос жены: «Куда так рано?» — коротко ответил: «Дела, Маруся, дела. Ты давай спи».

Он умылся, старательно проутюжил лицо электробритвой, достал выходной костюм — серый в полоску. Одеваясь, прицепил галстук на резинке и вдруг подумал: что, если вместо костюма и галстука он надел бы свое обмундирование, то, в котором вернулся домой. Если бы он в этом виде привел свой автобус, все в момент бы поняли, что он не просто водитель, а бывший фронтовик.

Ровно в семь ноль-ноль надраенный до блеска автобус с табличкой «Заказной» стоял у городской гостиницы.

Из подъезда выглянул парень в очках и захлопал в ладоши:

— Товарищи! Все на выход.

Маслюков поднялся в кабину и немного погодя вышел в салон. Делать там ему было нечего, он вроде бы решил проверить, все ли в порядке. Проход был свободен, справа и слева сидели военные, но не те, каких встречаешь сегодня — аккуратных, в отглаженных мундирах. Это были солдаты и офицеры т е х лет. В салоне сидели фронтовики в выгоревших гимнастерках, потемневших от пота. У некоторых белели повязки. Голова обмотана бинтом, на нем кровавое пятно. «Конечно, краска это, а не кровь», — отметил про себя Маслюков. Другой, тоже «раненый», читал журнал «Здоровье».

— Братцы! — сказал он. — Оказывается, лишний вес в основном-то дают углеводы…

— Учтем, — отозвался солдат с узким лицом, загорелый и усатый. Маслюков сразу догадался, что усы у него наклеены, артист прижимал их и легонько оттягивал, проверял, хорошо ли держатся.

Вернувшись в кабину, Маслюков подогнал зеркальце и опять стал смотреть в салон. В зеркальце отразилось лицо, показавшееся ему знакомым. Этого артиста он видел в кинофильме из колхозной жизни в роли агронома. А сейчас агроном вроде бы в действующей армии.

Все же интересное дело — в кино сниматься. Для этого, конечно, в первую очередь надо иметь талант. Сегодня ты, к примеру, агроном, а завтра ученый или герой-разведчик. Лицом почти что не изменился, но внутреннее содержание каждый раз иное.

Обогнув рощу за поселком Строймаш, автобус проехал еще с километр и остановился. Со свистом отворились двери. Очкастый крикнул:

— Внимание! Все остаются на местах.

Он выпрыгнул из автобуса, исчез и тут же вернулся.

— Прошу всех на съемочную площадку.

Артисты начали выходить из автобуса. Смеясь и переговариваясь, они зашагали в сторону, где стояли прожектора, а повыше на холме громоздился покореженный танк.

Очкастый обратился к Маслюкову:

— Товарищ водитель, ваше имя-отчество?

— Павел Филиппович.

— Прекрасно, Павел Филиппович, езжайте обратно в гостиницу, возьмете там остальных героев войны и с ними сюда. Только, прошу, в темпе.

— Ясно.

Маслюкову не понравилось — «возьмете остальных героев». При чем тут герои? Всем же понятно, они не герои, а киноартисты.