Избранное

–  Ну а что же ты? Метишь в полковницы?

–  Еще чего!
– фыркнула Пана.
– Мне своя воля дороже. Я не привыкла, чтобы мною командовали. «Вы, - говорю ему, - о своем удобстве хлопочете, хозяйку заиметь, чтобы варила вам и стирала. А мне хомут на шею ни к чему, всю жизнь самостоятельно прожила».

–  Он что? Разваливается на составные части?

–  Ты скажешь!
– Пана даже обиделась.
– Здоровый как бык.

Племянник посмеивался в неряшливую бороду:

–  А не зря отказала? Все-таки чин… И опять же зубы тебе сделает белые.

–  Да ну тебя!
– отмахнулась Пана.

–  Вы к нам в Москву приезжайте!
– вмешалась Марина.
– Я вас устрою к очень хорошему специалисту.

У Марины задача - понравиться тетке Николая, заменившей ему когда-то мать. В немудрящем домишке тети Паны любящее сердце Марины тихо ноет от умиления. Три окошка на улицу, герани на подоконниках, потолок выкрашен голубой масляной краской, на комоде вязаная скатерть, на стене плюшевый коврик с трофейными оленями… А разве не прелесть сама тетя Пана с ее разговором о самостоятельности! Подумать только - в этой совершенно деревенской обстановке рос будущий художник! Других детей с малых лет учат понимать прекрасное. Их водят в Третьяковку, устраивают в художественную школу, первые детские рисунки показывают крупнейшим мастерам, поддерживают, развивают, выдвигают, пробивают… А Николай? Что он видел в этом домишке? А после седьмого класса его призвали в шахтеры, в школу ФЗО… Сколько же надо человеку иметь таланта от бога, чтобы в таком бедном детстве, в такой трудной юности не пропасть, отыскать свое высокое назначение!

Марина радовалась, что уговорила Николая поехать в Лужки. Он не хотел, собирался на Белое озеро. А Марине отчего-то втемяшилось: ему нужно на родину, в Лужки. Николай не показывался в Лужках много лет. Марина догадывалась из-за чего: жил безалаберно, развелся с первой женой, работа не шла, поехал к тетке, запьянствовал с каким-то соседом, наконец удрал, даже не сказавшись. Но теперь, говорила себе Марина, с тем, с прежним, покончено, он теперь совсем другой, и это сделала я, моя преданность и вера в него.

В восьмом часу племяш с женой спали в боковушке, а Пана побежала разносить почту.

–  Здрасьте, Вера Петровна!
– Пана уважительно поздоровалась с директоршей школы имени Портнягина, дородной женщиной в малиновом пальто и малиновой шляпе с бантом.

Вера Петровна учила Николая с пятого по седьмой класс. Мальчишка у нее дневал и ночевал. Знал, где ключ лежит от двери, книжки брал, какие хотел. По гроб будет Пана благодарна Колиной учительнице. Особо за тот год, когда у самой Паны жизнь загудела черт-те куда и Коля без присмотра вполне мог с толку сбиться. Вера Петровна с него глаз не спускала - уберегла. А после, когда его в ФЗО забрали? Кто за ним поехал, кто уговорил воспитателей отпустить Колю на экзамены в Саратов? Вера Петровна! Она в Лужки приехала из педучилища, девочка тощенькая, туфли чиненые, единственное платьишко синее с белым бантиком, при школе в чуланчике жила… А теперь! Директорша, депутат горсовета, большой человек.

–  Племяш ко мне приехал, - Пана делилась своей радостью, зная, что порадует и Веру Петровну.
– Не один, с женой.

–  С женой? Так вы же рассказывали - он развелся.

–  С той развелся уже давно, они плохо жили, из-за нее пить стал. Эта у него серьезная, заботливая. Вроде бы дружно живут.

–  Что ж… - рассеянно отвечала Вера Петровна, как бы отвлекшись другой мыслью.
– Очень рада за вашего племянника. За его молодую жену.

Слова насчет молодой жены смутили Пану. Конечно, Марина следит за собой, но видно - постарше возрастом, чем Коля.

По дороге в школу Вере Петровне вспомнилось, какой была когда-то Пана Щетинкина.

На родительские собрания прибегала впопыхах смазливая девчонка:

–  Как тут мой Коля?
– а у самой в голове совсем другое.

Отец Коли Щетинкина погиб на фронте, мать умерла через год. Осталось всего родни - Пана, младшая сестра отца, сама еще ребенок. Ей люди советовали: «Отдай мальчишку в детдом!» - но Пана ни в какую: «Крыша есть, картошка своя, проживем!» Она, конечно, старалась, школу бросила, пошла работать. Мальчик у нее ходил не хуже других: накормлен, умыт, на кино ему давала, на мороженое.

Но Вера Петровна не забыла, как приходилось вызывать Пану в школу, сажать на диван в учительской:

–  Не пора ли вам задуматься над тем, какой пример вы подаете племяннику? Что за гулянки у вас в доме? Кто вам стекла бьет? Что о вас говорят на фабрике?

Пана плакала навзрыд, винилась, а от самой несет и табаком, и перегаром. Мерзость! И Коля все это должен был видеть изо дня в день! Он запустил занятия, связался с какими-то отпетыми хулиганами. На самом краю был… Целый год билась Вера Петровна за него. Наконец тетка Коли одумалась, исправилась, все сплетни улеглись. Коля догнал класс, увлекся рисованием… Ну а Пана свою семью так и не создала. Возможно, считает, что в этом виноват племянник. Но есть причина поглавней - война. Скольких женщин оставила одинокими…

Вера Петровна тяжело поднимается по крутой улице. Ее почтительно обгоняют молодые учительницы. Она их видит насквозь: торопятся хоть планы уроков просмотреть до звонка. С утра, голубушки, все постороннее успели. В магазин сбегали, прически взбили, мужьям уши прожужжали, а вот к урокам готовы ли? Вера Петровна на всех педсоветах повторяет: утром, хотя бы на полчаса, необходимо сосредоточиться на сегодняшней теме.

«А чем еще ей с утра заниматься?
– думают о Вере Петровне молодые учительницы, толпясь у единственного зеркала в учительской.
– Только сосредоточиваться. Старая дева, живет одна, ни хлопот, ни забот, а тут напудриться не успеваешь…»

Утром, перед звонком, врывающиеся в школу ученики видят Веру Петровну в строгой позе на фоне украшающей вестибюль картины «Комиссар Портнягин на допросе в штабе белогвардейцев».

По утрам никому нет дела до того, что картина повторяет известное творение Иогансона. Ученики высматривают директоршу, делают перед ней школьную стойку и уже после скользят взглядом по знакомой с малолетства спине в кожаной куртке.

Комиссар Портнягин ходил в эту школу, когда она называлась высшим начальным училищем. В 1917 году Портнягин с балкона городской управы провозгласил власть Советов, а в 1919-м его схватили белые и расстреляли в овраге за фабрикой - бывшей Коврова, теперь имени Либкнехта. В городском краеведческом музее хранится единственная фотография комиссара. С нее и написано лицо на картине, высвеченное ворвавшимся в застенок солнечным лучом. Комиссар гордо отвернулся от трусливой кучки врагов. Картина, на которой воспитались поколения учеников школы Портнягина, принадлежит кисти Николая Щетинкина. Это его дипломная работа в Саратовском художественном училище.

Вера Петровна помнит, как он приехал работать над картиной. Уже не мальчик, взрослый человек. Рылся в музейных архивах, встречался с лужковскими стариками, весь горел вдохновением. А через какой-то десяток лет Вера Петровна столкнулась с ним на улице и отшатнулась. Коля заявился из столицы весь всклокоченный, озлобленный. Сбежал от семейных неурядиц, от провала на выставке, от критики в газетах, от самого себя, встретил одного из прежних школьных дружков, теперь известного в городе пьяницу, не стыдился якшаться с ним на виду у всего города.

Коля остановил ее тогда на улице, ухмылялся виновато и скверно:

–  Вера Петровна! Сколько лет, сколько зим. Не ждали? Классический сюжет! Куда же ты уходишь? Вера! Погоди! Я к тебе! Насовсем! Примешь?
– Он шел за ней, и она была вынуждена прекратить немедленно эту безобразную сцену.

Веру Петровну тогда уже выдвинули завучем, выбрали в райком. Могла ли она выставить себя перед всем городом в дурацком положении?

Марина удивлялась. В Лужках Николай Щетинкин не так знаменит, как в Москве, даже совсем не знаменит. Лужки признавали славу, подтвержденную званиями и премиями. Николая не осаждали приглашениями выступить и поделиться планами. С ружьем за плечами он шатался по окрестностям, приходил усталый как черт, спал крепко. Марина переводила скучного немца, вязала свитер. Тете Пане она деликатно втолковывала: среди художников Николай считается в десятке самых настоящих.