Избранное

Но главное — решил ли он, чем займется в будущем? Надо же окончательно выбрать. Принять решение, пока не поздно, пока он не стал перекати-полем. Хочет он вступить в отцовскую фирму?

— Нет,— говорит Дэйв.— Нет, мама. Но, конечно, я хочу найти себе какое-то дело.

Мать снова засмеялась.

Ну, разумеется, он должен что-то делать и зарабатывать свой хлеб. Не думает же он всю жизнь кормиться чужими трудами.

— Да, мама, я знаю,— говорит он.— Но я хотел бы делать что-то свое. Пожалуй, такое, чего, кроме меня, никто и не может.

Мать встает из-за стола, за которым они сидели после завтрака, когда отец уже ушел на работу. Тетя Клара еще раньше собрала посуду, слышно, как она хозяйничает в кухне.

— Бесполезно с тобой толковать,— говорит мать.— Все равно что горох об стену. И сейчас мне некогда. Но я не понимаю, почему ты так спешишь уже сегодня опять от нас уехать, ведь ты так редко бываешь дома. (Ни о чем другом не говоря, надо наконец подрезать всю живую изгородь.) Ты месяцами не пишешь нам ни строчки, а потом являешься безо всякого предупреждения, в каких-то грязных отрепьях и сообщаешь, что ты батрачил на ферме. Могу только надеяться, что это тебе пошло на пользу. В жизни своей не слышала, чтобы тяжелый труд кому-нибудь повредил.

Дэйв промолчал, мать наклонилась и заглядывает через его плечо в газету.

— Какой ужас этот оползень,— говорит она.— Погибли два человека и шесть собак. Это случилось недалеко от того места, где ты работал?

— Да,— говорит Дэйв,— совсем рядом.

— Что ж,— говорит мать,— если уж ты непременно должен ехать, до поезда еще есть немного времени, забеги к Арнольду.

Ты ведь даже не видел их малютку.

Но когда он сказал, что идет к Арнольду, мать сказала — еще минуту, пускай сначала зайдет к мяснику, возьмет для нее кое-что.

Но он опоздает на поезд.

Не опоздает! Это просто отговорка, он не желает оказать матери пустячную услугу.

Подходя по дорожке, он увидел на веранде жену брата, она высоко подняла ребенка, запрокинула голову и улыбается ему.

— Кто тебя любит? — спрашивает она.

Минуту-другую Дэйв стоял и смотрел на них.

Да.

Он тоже хочет что-то делать. Но по-своему. Что-то очень свое.

да

ДА

В ТО ЛЕТО повесть Перевод И. Гуровой

THAT SUMMER

Зимой я хорошую работу нашел, только все равно знал: долго я на этой ферме не задержусь, потянет куда-нибудь еще. Ну, до конца стрижки все-таки остался, и пока всю шерсть на станцию не доставили, по нескольку тюков за раз. Декабрь только начинался, наличных я поднакопил, дай, думаю, отведу душу в городе, давненько я по городским улицам не ходил. А поиздержусь, так, может, и там работу найду.

Старикан, фермер то есть, отпускать меня не хотел: так и эдак уламывал, чтоб я остался, а я ни в какую. Нет, я с ним ладил, и кормежка была приличная, только он и его хозяйка все время собачились, а народу на ферме — они да я. Спал я в кухне на продавленном диване, потому что в их домишке всего-то две комнаты было и до смерти мне надоело каждый вечер слушать, как они на сон грядущий ругаются. Старикан мне объяснил, что он бы давно приличный дом построил, но его хозяйка сразу на дыбы: дескать, тогда она тут уж навеки жить обречена. И ни в какую. Только жить-то они все равно тут жили.

До станции от них шесть миль, и, чтоб на поезд успеть, я с зарей встал и старикана не видел, но едва с крыльца сошел, как его хозяйка следом выбежала. В руке кошелек, какого я прежде у нее не замечал, а в нем — золотые соверены. Заставила меня взять один, но чтоб я его не разменивал, а хранил и всегда ее вспоминал. Я пошел по дороге, а она вдруг за мной — и поцеловала. А потом стояла там и махала мне вслед. Ну и видик у нее был! Волосы висят космами, а поверх ночной рубашки старый мужнин пиджак. Жалко мне стало, и даже уходить как-то расхотелось. Долина такая тихая, мирная, солнце встает в ясном небе, и только где-то овца блеет да собаки лают. Я их с цепи спускать не стал. Гляжу на склоны и думаю, до чего ж я хороший работник — вон сколько за зиму кустов и папоротников убрал. Только нет, думаю, пора подаваться куда-нибудь еще. Сколько раз я желал, чтоб не тянуло меня никуда, только что толку от пожеланий.

Ну, я и уехал. Только поезда немножко ждать пришлось, и тут со мной носильщик заговорил. Вечером он на танцах был и зевал во весь рот, да и умыться ему не помешало бы.

— Старик погулять тебя отпустил? — спрашивает.

— Нет,— говорю.— Совсем уезжаю.

— Это как же? — До него даже не сразу дошло.— Другой работы ведь не найдешь!

— Ничего,— говорю.— Как-нибудь.

Тут он давай рассказывать, что ему сестра написала: муж у нее без работы и дела в городе — хуже некуда. Только он еще не договорил, как подошел поезд и я влез в вагон. А поезд шел медленно, со всеми остановками, и у меня прямо скулы сводило, когда я около двух добрался наконец до города.

Сумку свою я на вокзале оставил, перекусил и пошел бродить по улицам, смотреть на витрины и на прохожих. Вот, думаю, устрою себе праздник. Может, девочку подцеплю, а о работе еще долго можно не думать. Я прикинул, не сходить ли в киношку, и решил — нет, лучше просто по улице пройтись. Времени впереди полно, чтобы все сделать, чего хочу, так куда торопиться? Ведь всегда все хуже получается, чем ждешь, а потому лучше заранее посмаковать да подольше. Я свернул в парк и сел на скамью. Думаю: пройдет мимо подходящая девочка, а я погляжу, посмотрит она на меня или нет. Идут — и все мимо. Ладно, говорю себе, если такая отошьет — не заплачу. И все-таки в душе надеюсь, что мне повезет. И скоро.

Перекусил еще раз и решил, что пора бы о ночлеге позаботиться. Пошел на вокзал, забрал сумку и отыскал меблирашки какой-то миссис Клегг, вроде бы подходящие. Дом двухэтажный, между мясной лавкой и кирпичным складом. Платишь за кровать, а ешь на стороне. Но на верхней площадке лестницы имелась газовая горелка, и миссис Клегг сказала, что одолжит мне запасной чайничек — захочу заварить себе чашку чаю, так пожалуйста! А я думаю — мне лучше и не требуется. Куплю парочку пышек да и проваляюсь в постели все утро, не до солнца же вскакивать, как на ферме!

Миссис Клегг очень даже к себе располагала, только один глаз у нее был стеклянный и с трещиной прямо посередке. Ну и казалось, будто она за тобой в щелку подглядывает. Муж у нее сидел без работы, потому она комнаты и начала сдавать. Только лишних-то комнат у нее всего три, сказала она, а с этого не очень разбогатеешь.

Застелила она мне кровать и повела вниз в кухню за чайничком, а там ее муж сидел и читал газету, а их дочка говорила попугайчику: «Красавчик, красавчик!», а он ей отвечал. А иногда в колокольчик звонил. Мистер Клегг сообщил мне, что был судовым коком, но никак вот ни на одно судно устроиться не может. И очень ему это тяжело, потому что любит он ходить в море. А я на него поглядел и думаю: разве на каботажной какой посудине, а то и вовсе на барже. С такой физией навряд ему что-нибудь получше перепадало. Да и рассуждал он, как самый отпетый красный. Ну, правда, он сказал, что таким стал только с тех пор, как его на пособие посадили.