Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

– А вы помните, как вам ночью позвонили и угрожали? Вы еще хотели отказаться ее оперировать? Помните? Может, это чеченец и звонил?

– Ой, не напоминай, – поморщилась Юля, – звонки не повторялись, никто меня больше не трогал. Был это чеченец, осетин, вор в законе, черт из табакерки или просто псих какой-нибудь, теперь совершенно не важно.

– Знаете, я думаю, надо было вам все-таки от нее отказаться, – тихо сказала Вика, глядя в сторону, – не из-за того звонка, просто мне, например, не нравятся люди, которые садятся на шею. Вот почему вы должны ее отвозить? Она что, не может позвонить своему продюсеру или вызвать такси?

– Да ладно тебе, не ворчи.

– А вы бы отказались. По-моему, это просто хамство – использовать вас как шофера.

– Не знаю, наверное, ты права. В следующий раз откажусь. Но сейчас я обещала.

– И напрасно. Мы с вами обедать пойдем сегодня или нет? Я умираю с голоду.

– Конечно, Викуша. Я позвоню, и сразу пойдем.

– Вы сегодня дома ночуете?

– Должна была дома, но теперь все будет зависеть от разговора с Михаилом Евгеньевичем.

«Еще пара поездок на базу, и все. Через неделю я сниму швы объекту „Б“, получу деньги и стану жить своей нормальной жизнью. А вскоре вообще забуду эту историю», – промелькнуло у нее в голове, пока она доставала из сумки записную книжку и искала номер Райского.

– Михаил Евгеньевич, что-нибудь случилось?

– Ничего, Юлия Николаевна, совершенно ничего. Просто я волновался, как вы доехали ночью, утром позвонить не мог, был занят.

– Спасибо, все нормально.

– А как вообще дела? Как себя чувствуете?

– Неплохо, а вы?

– Тоже неплохо. Может, прислать за вами машину в понедельник утром? Все-таки три часа за рулем – это большая нервная нагрузка, а так вас повезут, вы отдохнете.

– Пожалуй, пришлите, Михаил Евгеньевич. Спасибо за заботу, всего доброго.

Она не успела положить трубку, как в кармане у нее заверещал мобильный. Звонила Шура, чтобы спросить, скоро ли она приедет домой.

Глава шестнадцатая

Баллистическая экспертиза подтвердила, что выстрел, убивший шофера Гошу, был произведен из пистолета ПСМ калибра 5,45, обнаруженного в квартире Дерябиной Эвелины Геннадьевны. Никаких отпечатков на пистолете не было.

В Выхино, на Сормовской улице, в квартире на четвертом этаже никто не проживал. Панельная пятиэтажка находилась в аварийном состоянии, жильцы потихоньку выезжали, и квартира, названная Стасом, освободилась три месяца назад. Оперативники полковника Райского нашли там только старые газеты, клочья содранных обоев, грязную банку из-под шпрот и пыльный черный ватник.

Оставшиеся в доме жильцы, а также сотрудники жилконторы ни о каком Михееве Юрии Павловиче не слышали и человека с такими приметами никогда не видели. Номер телефона, по которому звонил Стас, принадлежал ЗАО «Светлая печаль» (все виды ритуальных услуг по умеренным ценам). Ни о какой Ирине, высокой пепельной блондинке двадцати семи лет, там никто не знал.

На вопрос оперативника, могла ли эта женщина зайти в качестве заказчицы и как бы случайно ответить на телефонный звонок, сотрудники ЗАО дружно мотали головами и объясняли, что аппарат с этим номером стоит в кабинете директора и посетители никогда туда не заходят.

Из архива извлекли дело Михеева Юрия Павловича, 1964 года рождения, русского. В 1985 году Михеев был осужден по статье 105-1, умышленное убийство, и приговорен к десяти годам заключения в колонии общего режима.

Весной восемьдесят пятого Михеев, студент четвертого курса института Международных отношений, находясь в состоянии легкого алкогольного опьянения, нанес смертельное ранение колющим предметом гражданке Демидовой Марии Артуровне, 1965 года рождения, которая училась с ним на одном курсе. Картина преступления была очевидной, вина Михеева полностью доказана. При аресте Михеев оказал упорное сопротивление, на суде вел себя вызывающе. Не выказал ни малейшего раскаяния в содеянном, упрямо не желал признать себя виновным, несмотря на предъявленные бесспорные доказательства.

В характеристике, подписанной начальником колонии общего режима, отмечалось, что заключенный Михеев злостно нарушал дисциплину, вступал в конфликты с администрацией, пользуясь своим незаслуженным авторитетом среди заключенных, провоцировал массовые беспорядки, часто подвергался наказанию в виде заключения в карцер, устраивал голодовки, в общем проявил себя с самой худшей стороны и не встал на путь исправления.

Через пять лет его перевели в другую колонию, строгого режима, и тамошний начальник почему-то отзывался о нем совсем иначе. В характеристике говорилось, что заключенный Михеев проявил себя как человек ответственный и дисциплинированный, пользовался заслуженным авторитетом и твердо встал на путь исправления.

Освобожден он был условно-досрочно, в связи с резким ухудшением состояния здоровья. В приложенном медицинском заключении стоял диагноз: открытая форма туберкулеза. В той же папке находилась копия свидетельства о смерти. Михеев Юрий Павлович скончался через три месяца после освобождения в инфекционном отделении архангельской горбольницы.

Что касается родителей и младшей сестры Михеева Ирины, то все они четыре года назад переехали на постоянное место жительства в США.

* * *

Анжела ждала в коридоре, полностью одетая, с небольшим рюкзачком у ног и компьютером, запакованным в сумку, на коленях.

– Я вас не очень напрягаю? – спросила она.

В полумраке коридора, сквозь прорези повязки, ее глаза светились как болотные огни.

– Да нет, ничего.

– Вы не думайте, я не такая наглая и мне на самом деле жутко неудобно. Но так получилось, у Генки ангина, температура высокая. А денег он мне опять не оставил ни копейки. Вас, наверное, дома ждут, сегодня выходной, к тому же вы только что вернулись из командировки. А вы вообще-то замужем?

– Нет.

– Но были?

– Была.

– А дети есть?

– Дочь. Четырнадцать лет.

– О, как раз средний возраст моих фанатов и фанаток. Как зовут?

– Шура. Александра.

– Интересно, она мои записи слушает?

– Иногда слушает. Но не фанатка.

– Вы обиделись?

– С чего ты взяла? Просто устала.

Юлия Николаевна чувствовала себя скверно.

«Зачем я это делаю? – повторяла она, вышагивая рядом с Анжелой по пустому просторному холлу, проходя мимо охранника-лейтенанта. – Мне интересно знать, кто такой объект „А“, каким образом он связан с Анжелой и почему она с ненавистью рвала его фотографию. Она не сделала этого раньше и не отложила на потом, не дождалась, когда я уйду. Рвать фотографию – довольно интимное занятие. Она сделала это при мне нарочно? Заметила, как я уставилась на снимок? Ждала вопроса? Господи, ну что за бред? У Анжелы хроническое эмоциональное недержание. Она делает в каждый конкретный момент, что хочет, и совершенно не думает о реакции окружающих. Это просто такой тип темперамента. Вернее, это имидж „анфант терибль“, который сначала стал привычной формой поведения, а потом незаметно превратился в ее суть. А полковник, оказывается, смотрел и слушал нас все это время. Иначе зачем звонить мне в кабинет? Мобильник работал, и никакой срочности не было. Просто полковник не мог допустить, чтобы Анжела назвала имя объекта „А“. Действительно, зачем мне знать его имя?»

Охранник поднял голову и проводил их внимательным взглядом.

– Всего доброго, – кивнула ему Юля. Он вежливо кивнул в ответ. Юля твердо пообещала себе, что ни за что не станет задавать вопросов о порванной фотографии.

В машине она включила музыку. В магнитофоне уже стояла кассета Вертинского. Анжела тут же стала подпевать, не разжимая губ. Мычала она весьма выразительно. Когда кончилась первая песня, она произнесла:

– Обожаю Вертинского! Он прикольный. Нервы успокаивает. Меня, знаете, до сих пор трясет.