Избранные письма. Том 2

Балет состоял из трех одноактных балетов.

1. «Петрушка» («Pйtrouchka»). Балаганы на Марсовом поле, очевидно, в конце 18-го века. Балет остроумно составлен Бенуа (из 4-х маленьких картин), художественно написан, с хорошей музыкой — немного лучше сладился, чем накануне.

Был покрыт отличным аплодисментом, и вызвали раза четыре довольно шумно.

2. «Пробуждение розы». Дуэт Карсавиной и Нижинского. Под Веберовское «Invitation au valse»[126].

Это было действительно очаровательно.

{72} Всего минут десять.

И имело громадный успех. Как у нас в Берлине[127].

Нижинский — юноша, всего три года из школы. Крупенский (так сказать, петербургский Румянцев) устроил так, что Теляковский его выгнал, — очень талантливый танцор, и кричат о нем по всему Парижу.

И, наконец, 3-й — «Шехерезада», гвоздь дягилевской антрепризы. Тоже хорошо. Смело и драматично. Рисовал и ставил Бакст, довольно антипатичный господин.

Перед двумя балетами показывались под увертюры панно — Рериха и Серова.

Всему этому много аплодировали как мужчины, так и все дамы. Успех был несомненный, большой и легкий. Начали в 9 ¹/₄, а кончили в 11 ¹/₂, всего 2 ¹/₄ часа.

Мы со Стаховичем смотрели на съезд, когда дамы показывали свои манто, и немного на разъезд.

Опять «ото» — в ресторан, где снова собрались все те же — Дягилев, Чайковский и т. д. И Нижинский и какой-то известный художник-карикатурист.

Элегантный, небольшой ресторан, куда приехали все оттуда. Но вот что мне понравилось. Приехали, немного закусили и домой. В 12 ¹/₂ уже ресторан начал пустеть. И мы со Стаховичем, утомленные от разговоров, от внимания, а я еще — от напряженных соображений, что может выйти с нашими спектаклями, и от taxi’ов, — как пришли домой, так и повалились. Стахович еще только несколько раз входил со своими впечатлениями.

Я начинаю соглашаться с Константином Сергеевичем, что такой публике нам нечего показывать, кроме «Федора» и «Мокрого». А только эта публика и может платить.

Теперь мне предстоит все обдумать. Я еще ничего не могу решить. Надо, чтоб все данные осели.

На другой день (последний) я уже пил кофе дома, так как надо было уложиться, а в 12 должны прийти Duchamps[128] и Дягилев завтракать.

Пришли завтракать. Я продолжал допрашивать.

Вывел я такое заключение, что Париж денег не даст. Ехать стоит только с тем, чтоб из Парижа ехать в Лондон. Дягилев {73} уверяет, очень энергично, что нас в Лондоне знают и ждут. Не думаю, чтоб так, как в Париже. Тут почва для нас изумительно приготовлена. Я часто вспоминал, как 5 лет назад я стоял около театра Sarah Bernhardt, чувствуя себя одиноким, подавленным этим Вавилоном, этими снующими людьми, которым нет никакого дела ни до меня, ни до нашего театра, с тяжелыми соображениями, что из поездки ничего не выйдет, с вопросами, на какие средства мы будем продолжать дело и в Москве-то…

И теперь — полная перемена декорации: нас знают, нас ждут, нам готовы платить…

До завтрака было еще два интервьюера (русские). Принимали их в нашем салоне.

В 3 часа было назначено последнее свидание с Астрюком. Сначала со Стаховичем, потом он ушел укладываться, говоря, что я и без него могу отлично разговаривать («У тебя только нет смелости, а говоришь ты хорошо, и “прононс” у тебя отличный»).

От Астрюка я еще имел время пройти по Итальянскому бульвару и посмеяться, глядя, как весь этот народ мечется, «сумят, клицат»…

Ни разу ни в одном магазине не был! Не купил ни на полфранка ничего!

Я думаю, это замечательно.

Наконец, доуложились, выпили чаю и уехали…

Твой В.

266. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[129]

13 июня 1911 г. Карлсбад

Понедельник 13-го

Карлсбад

… Труханова, Рубинштейн — это 3-й сорт русских в Париже. При мне русские были представлены: в одном театре (у Дягилева) — Бенуа, Бакст, Серов, Рерих — как художники; Римский-Корсаков, Стравинский — как музыканты; Нижинский, Фокин, Карсавина — как танцовщики. Должна была участвовать и наша Федорова. В другом театре — Шаляпин {74} и Липковская, в третьем (Grand Opйra) — Кузнецова и Алчевский. Это все — в одно время. Только русское искусство и признается высшим. В это же время в Лондоне танцевали Павлова, Гельцер и Мордкин. И выписана из Парижа Липковская, а с нею Бакланов…

Вот оно как!

Остается явиться драме.

Но чем больше думаю, тем больше вижу, что нам поехать не удастся. Очень уж много работы. И надо поискать жертвователя на это дело…

267. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[130]

15 июня 1911 г. Карлсбад

Среда, 15-го

Карлсбад

… Сегодня был у Ермоловой (звала по телефону чай пить)[131]. Тоже разговоры все позавчерашние.

Как-то она сразу стала старуха.

В Станиславском силен дух движения. Вперед! Он нуден, но дух этот в нем силен. И во мне тоже большая нелюбовь к стоячему болоту. Вот у нас в театре и бродят молодые, передовые вкусы. И ты «культуртрегериса».

А Маруся Сумбатова, Ермолова — все это так заплесневело… И Саша Сумбатов любит это От этого с ними скоро скучновато. Привязывает меня, конечно, то большое, душевное, что всегда было, к Ермоловой, к Сумбатовым Оно одно, общее, крепкое, как какое-то покрывало. Но видишь, как оно стало резко двухцветным. Одна часть его свежая и крепкая, а другая тусклая, устарелая. Мы любим друг друга, но любовь эта, как земля, которая держит на себе всех, но разных.

Не удаются сравнения. Но ты отлично понимаешь.

И потому когда мы говорим о нашем искусстве, то за каждым словом чувствуется пропасть. Разно мыслим, разно чувствуем. И глупо было бы тратить время и нервы на убеждение друг друга. Они даже не понимают, в чем, собственно, пропасть. Но сталкиваясь с нами, ясно чувствуют свою устарелость. …

{75} 268. Пайщикам («Полным товарищам») Московского Художественного театра[132]

Станиславскому, Стаховичу, Адашеву, Александрову, Артему, Балиеву, Бурджалову, Грибунину, Бутовой, Вишневскому, Германовой, Качалову, Книппер, Леонидову, Москвину, Муратовой, Николаевой, Раевской, Румянцеву, Самаровой, Халютиной, Лужскому

10 июля 1911 г.

10 июля

Извещаю вас, что в понедельник, 1-го августа, в 7 час. вечера, состоится Общее Собрание пайщиков («полных товарищей»). Предмет собрания: выработка директив для пайщиков, наблюдающих за отдельными частями.

Для того, чтобы упорядочить условия нашей работы, надо, чтобы сами пайщики, как хозяева, непрерывно и дружно заботились об этом. Пусть каждый возьмет на себя известный отдел и посвятит ему час-другой в день. Это будет исполнением товарищеского долга. Хозяйский глаз, внимательный и добросовестный, усмотрит, соответствует ли данный отдел удобствам работы, достоинству театра, ассигнуемым на него средствам и т. д. Я говорю не о тех чисто технических отделах, которые лежат на обязанностях администрации и составляют службу театра, а о таких, которые, не представляя непременную принадлежность всякой постановки, играют, однако, немаловажную роль во внутренней жизни театра.

Мною намечены пока следующие отделы и заведующие ими. Я думаю, что это еще не все. Сами пайщики подскажут необходимость каких-нибудь еще. Я только хочу не откладывать этого в долгий ящик, а начать с первого же дня сезонных занятий. Многие из артистов, не пайщиков, охотно возьмутся помогать в этом пайщикам.

1. Библиотека. Выписка журналов и газет. Часы пользования ими во время репетиций и спектаклей. Каталог. Надзор.

Предлагаю поручить Н. С. Бутовой и на помощь ей — Н. О. Массалитинову и Л. А. Косминской.