Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

«Тренер, — с опозданием понял Лука, — Василий Семёнович Загорный».

Впрочем, какое всё это имеет значение: и стадион, и Майола, и её тренер. И вообще, зачем ты здесь, Лука, на солнечном, празднично-зелёном стадионе, когда там, в хмурой и наверняка неуютной, холодной, как каземат, палате умирает Феропонт Тимченко? Нужно Немедленно что-то делать, действовать, а не сидеть вот так, сложа руки, на этой безлюдной трибуне и смотреть, как тренируется, отрабатывая каждое своё движение, Майола Саможук. Вот она снова остановилась перед тренером, внимательно выслушала какой-то совет, и снова неторопливый, спокойный бег, теперь уже просто как отдых, как радость ощущения своей силы, молодости, здоровья и мастерства, В этой работе, по всему видно, есть своя хорошо продуманная система, план, сложный и точный, как маршрутная карта при обработке деталей самолёта.

«Не очень точное сравнение, конечно, — подумал Лука, — там кусок бездушного металла, а здесь живой человек. И всё же в принципе не такое уже бессмысленное…»

Солнце клонилось к горизонту, округлая тень трибуны легла на поле стадиона, и всё это железобетонное сооружение снова напомнило Луке огромный самолёт. Странно, конечно, вроде бы нет ничего похожего. И всё-таки… Что ж, может, когда-нибудь появятся самолёты, способные перенести к тёплому морю сразу тысячи человек…

— Здравствуй. Ты что здесь делаешь? — послышался вдруг рядом девичий голос. — Пришёл посмотреть на мою тренировку?

— Нет у меня большей заботы! — хмуро ответил Лука, но девушка не обратила внимания на его тон.

— Жаль, что ты не видел соревнования в субботу, я довольно прилично бежала.

— Первое место заняла?

— Первое, и даже с рекордом.

— Поздравляю.

Девушка стояла перед ним, разгорячённая быстрым бегом, радостным ощущением своего молодого, здорового, сильного тела. Она была и в самом деле красива, эта Карманьола Саможук, но Лука ничего не замечал. Что хорошего могло быть на свете, если рядом умирал Феропонт Тимченко, глупый парнишка с длинной мочалкой-бородой, чужой человек, который для него, Луки Лихобора, вдруг стал близким. И чего ради стоит здесь Карманьола? Тренировка окончилась, время переодеваться, а она стоит и смотрит своими золотистыми внимательными глазами.

— Что с тобой? У тебя такое скорбное лицо…

— А ты не старайся заглядывать в чужую душу, — оборвал её Лука,

— По-моему, ты просто невежлив, — обиделась девушка.

— Прости, — примирительно сказал он, — но мне сейчас свет не мил. Понимаешь, ученика моего сегодня убило…

— Насмерть?

— Нет, жив ещё. В больнице лежит: сотрясение мозга. Не дай бог что-нибудь с черепом…

— Расскажи! — Девушка уже не просила, она требовала, приказывала.

Лука рассказал. И снова, в который раз, в памяти прозвучал последний разговор с Феропонтом, мелькнуло обиженное мальчишеское лицо и резанул по сердцу отчаянный крик… Лука вздрогнул.

— Мне никто не верит, хотя и свидетели есть, — глухо проговорил он. — В общем, конечно, трудно представить, чтобы кто-то сам, по собственной воле, сунул свою бороду в станок… Я ответственности не боюсь, семеро по лавкам у меня не плачут, если даже и посадят, одна голова не бедна, а бедна — так одна. Выживет ли он — вот что важно…

— Этого дурака зовут Феропонтом? — медленно проверяя собственную догадку, спросила Майола.

— А ты откуда знаешь? Знакома с ним?

— Двоюродный братец. Его отец и мой отец — братья по матери. Отцы у них разные. Одним словом, мы родственники.

И уже другим, деловым тоном приказала:

— Посиди немного. Я сейчас быстренько помоюсь, переоденусь, позвоню его отцу, Сергею Денисовичу, и мы всё узнаем. Сиди и жди! — И, не дожидаясь ответа, убежала,

«Странно, как тесен мир, — думал Лука. — Феропонт Тимченко — кузен этой славной, по-детски решительной Карманьолы. А мог быть и родным братом. Какая разница? Всё равно он сейчас умирает».

Лукой вновь овладело желание немедленной деятельности. Подумать только — помоется и переоденется! Все они такие, эти девчата! Нужно сломя голову мчаться к телефону, узнать, какие новости, может, что-то радостное, обнадёживающее. А тут сиди и жди. Нет, ничего хорошего не узнает Майола, это уже точно! Здорово трахнуло головой о суппорт этого бестолкового парня. Луке теперь казалось, будто он слышал хруст сломанной кости. Где уж тут выжить!

Майола появилась в коротком синем платьице, перехваченном в талии белым пояском, тяжёлая сумка, перекрещённая ремнями, оттягивала руку.

Взгляд Лихобора остановился на лице девушки, на её золотистых, теперь потемневших глазах. Полные, обычно улыбчивые губы были стиснуты горько и строго.

— Умер? — потерянно спросил Лука.

— Нет, но хорошего мало. Череп цел, это показал рентген, но сотрясение мозга тяжёлое. Ещё неизвестно, нет ли кровоизлияния, и врачи не уверены, не вызовет ли это паралича, если даже Феропонт останется в живых. Все это мне рассказала его мама, как ни странно, она не закатывает истерики, хотя состояние её понять можно.

— Ты думаешь, она говорила неправду?

— Чистую правду. Но каждая мать всегда преувеличивает опасность. Это я сейчас такая спокойная и рассудительная, а когда у меня будет сын, тоже, наверное, закричу дурным голосом…

— У тебя будет сын? — Лука с удивлением посмотрел на Майолу.

— Будет когда-нибудь, а как же! — серьёзно ответила девушка. — Но сейчас речь не об этом. Давай прикинем, что получится, если учтём это материнское чувство. Итак, если череп цел и нет даже трещины, то это значит, что через месяц, максимум через два твой Феропонт будет жив-здоров. Вот поумнеет ли, неизвестно, а живой и здоровый будет.

— Ты как-то странно относишься к своему братцу.

— Просто я его хорошо знаю. Здесь ты можешь быть спокойным. Но есть обстоятельства пострашнее — это отец Феропонта, Сергей Денисович Тимченко. Мой дядюшка. Генерал авиации. В соединении с Ганной Мстиславовной, своей супругой, это жуткая сила. Ты даже не представляешь, какие громы и молнии обрушатся на ваши бедные головы.

— Я готов ответить по заслугам. Виноват, и всё тут.

— Ответить не так-то трудно, а вот успокоиться — куда сложнее, И всё-таки попробуй. На тебя же смотреть страшно. Когда я читала в романах о людях, у которых лица почернели от горя, мне казалось это обычной литературной гиперболой. Теперь вижу, они были правы: на тебе лица нет. Успокойся.

И каким-то очень мягким движением опустила свою ладошку на его напряжённо упёршуюся в лавку руку, но Лука Лихобор не обратил внимания на эту неожиданную ласку.

— Успокойся, — снова повторила Майола, — Тебе нужно поехать домой и хорошенько выспаться…

Лука достал сигарету, закурив, жадно затянулся.

— И не переживай. Это происшествие при всей его серьёзности всё-таки смешное.

— Послушай, — Лука с удивлением посмотрел на Майолу, — у тебя всегда такие железные нервы?

— Нет, я спокойна только тогда, когда нервничают другие. Мама это давно подметила. Если все вокруг спокойны, вот тогда я могу сорваться и бог знает что натворить.

— С таким характером легко живётся на свете. Ну, ладно, может, ты и права. Где твой дом?

— На Пушкинской.

— Давай сумку.

— А ты, оказывается, джентльмен.

— Уж какой есть. Давай, провожу тебя домой и, правда, попробую выспаться. И не пугай меня генералом, глупости всё это. На земле есть только одна действительно стоящая вещь — это жизнь.