Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Я к тебе пришёл прямой дорогой. И честно хочу работать.
— И потому призвал на помощь всех своих родственников?
— Именно поэтому.
— Ну, ладно. — Глаза Луки хитровато поблёскивали. — Если Карманьола замолвит за тебя хоть словечко, соглашусь. Ясно?
Феропонт растерялся. На обе лопатки положил его Лука Лихобор, да ещё мордой в грязь сунул, как щенка нашкодившего. Теперь снова придётся говорить с отцом, с матерью, просить Саможуков, унижаться перед Карманьолой. Вырисовывался такой сложный и тернистый путь, что Феропонту он показался не под силу.
— Извините, товарищи, —
— Выходит, мы дезертировали с поля боя? — спросил Горегляд.
— Нет, просто достойно вышли из тупика. Кто эта Карманьола?
— Двоюродная сестра Феропонта. Очевидно, влиятельная особа для некоторых токарей…
А у станка 1-К-62 в это время Феропонт невинно спросил:
— Ну, так с чего же начнётся моя учёба?
— Пустомеля несчастный — вот ты кто, — беззлобно ответил Лука. — Карманьолу приплёл… Да она за тебя и пальцем не шевельнёт.
— Вот в этом ты абсолютно прав, — смиренно согласился Феропонт. В его тёмных глазах по-прежнему трепетали лукавые искорки. Он безошибочно почувствовал смену настроения у своего учителя. Как к месту и, главное, вовремя, вспомнил Феропонт о Карманьоле! И сразу дрогнули неприступные позиции токаря. Неужто тот влюбился? Вот те на! Не мешало бы удостовериться… — Ну, так что же мне делать? — поинтересовался Феропонт.
— Ничего, — сказал Лука. — Иди-ка лучше отсюда с глаз моих долой. Дня через два приходи. У меня перекипит всё, перегорит, может, и будем работать вместе. Поживём — увидим.
— Будем. Всего хорошего. — Феропонт улыбнулся и всё-таки не удержался, добавил: — Привет Карманьоле.
— Я её только в субботу в госпитале увижу, если, конечно, она успеет к этому времени вернуться, — спокойно сказал Лука, до крайности разочаровав Феропонта; не попала в цель его стрела: влюблённые не говорят так равнодушно о предмете своих нежных воздыханий.
— Хорошо, до скорой встречи! — попрощался парень.
А в сердце Лихобора всё ещё кипело возмущение: откуда оно взялось, почему он упёрся, как баран в новые ворота, — уму непостижимо. Если уж откровенно, то Феропонт лучше иных своих сверстников. Тем бы только шляться по кафе да денежки клянчить у родителей, а этот трудиться хочет. И в сорок первый цех не побоялся прийти. Не постеснялся. Не прост этот Феропонт Тимченко, ох, не прост. То заносчив, нахален, самоуверен — глаза бы не смотрели, то вдруг проглянет в нём настоящее. Попробуем поучим, может, и в самом деле толк выйдет. Попытка не пытка…
А пока всё-таки подумай о более серьёзных вещах. Детали нового самолёта пошли потоком. Разговоров о новой машине не оберёшься. Толком же никто ничего не знает. А надо бы знать. Самое время пригласить генерального конструктора. Собрать бы в пятницу цеховое собрание.
— Правильно, — сказал Горегляд, когда Лука зашёл к нему в конторку посоветоваться. — На партийном собрании мы уже обсуждали,
теперь твой черёд… Как там Феропонт?— Вышел на работу.
— Хлебнёшь ты с ним горюшка…
— Поживём — увидим, — неопределённо ответил Лука и пошёл к Веньке Назарову с просьбой написать объявление о собрании. Пусть постарается: ведь не каждый день в цех приходит генеральный конструктор.
Назаров с радостью откликнулся на предложение Луки. Ещё бы, такой случай: сам генеральный посмотрит на Венькину работу! Сюжет рисунка был обычный, для всех знакомый. — эмблема сорок первого цеха: самолёт летит в лучах горячего, оранжевого солнца. Каким нарисует Венька на этот раз самолёт? Чего-чего, а фантазий Вениамину Назарову не занимать. Он нарисует самолёт, который ему снится. Свою мечту.
— Вроде бы получилось, — неуверенно сказал Венька, отрываясь от работы, когда Лука заглянул к нему в красный уголок. — Посмотри-ка, нравится?..
— В жизни не видел такого самолёта!
— Смеёшься?
— От удовольствия. Это же самолёт будущего, молодец ты, Вениамин. Ну, как Клава? Скоро?
— Да все сроки переходила. — Венька счастливо засмеялся. — Дыхни на неё посильнее — рассыплется, с минуты на минуту ждём. Значит, вешаю объявление?
— Давай!
В пятницу утром на совещании штаба трудовой вахты Гостев сказал:
— На собрании после генерального конструктора выступлю я. План перехода на новую конструкцию уже детально разработан. Правда, на многих станках придётся вкалывать по полторы смены. И не день-два — значительно больше. А это нелегко. Что скажет профсоюз?
— Оплачивать эту работу будете как сверхурочную? — спросил Лука.
— Разумеется. Надо сделать всё, лишь бы не пострадал план выпуска самолётов. Трудно, конечно, напряже-ние огромное. Но другого не дано. Надеюсь, сорок первый цех по подкачает, проявит сознательностью..
— Сознательность он проявит, — ответил за Луку Валька Несвятой. — Об этом можете не волноваться, только нужно, чтобы каждый рабочий точно знал, ради чего будет вкалывать в таком бешеном темпе. Пусть каждый осознает необходимость этого. Как на войне…
— Вот именно, как на войне, — проговорил Горегляд. — Не вредно иногда проверить себя.
— Хорошо, — сказал Лука. — Сегодня на собрании договоримся. И, между прочим, после этой красивой, но до чёрта тяжёлой работы не мешало бы им и хорошенько отдохнуть. На цехкоме мы уже обсуждали этот вопрос: профсоюз обеспечит больше половины рабочих путёвками в санатории, дома отдыха, пансионаты. Но этого маловато. Поэтому я прошу вас, товарищ Гостев, договориться с директором о дополнительном выделении средств из директорского фонда на сто десять путёвок различной стоимости…
— С ума сошёл! — Гостев недовольно метнул взгляд на Лихобора. — Новое дело! Скоро профсоюз потребует, чтобы начальник цеха, стоя по утрам в проходной, клал в рот рабочему по конфетке.
— Обойдёмся без этого. А отдых людям надо обеспечить. Они всю зиму будут напряжённо работать, имеют право и отдохнуть по-человечески. Так что пусть директор раскошелится.
— И не подумаю говорить с ним об этом. — Гостев упрямо стоял на своём. — Где же тогда сознательность, социалистическое соревнование?