Избранные произведения в одном томе

Я посмотрел в дверь на залитый солнцем двор, а Греттен взяла курицу за желтые лапы — мертвая голова неестественно свесилась — и распластала на разделочной доске. Один птичий глаз помутнел. Я постарался не вздрогнуть, когда Греттен большим мясницким ножом отсекла курице шею.

— Не стесняйся, садись.

— Спасибо.

Греттен выпотрошила в раковине обезглавленную курицу и, переворачивая, лишила обеих лап.

— Я тебя почти не вижу.

— Я же был здесь вчера.

Теперь подразумевалось, что каждый вечер я ужинаю с ними в доме. И хотя завтракать и обедать был волен в приятном уединении, начинал скучать по былым вечерним трапезам у амбара. Было утомительно наблюдать, как Арно потягивает свое кислое вино и, по мере того как опустошается бутылка, становится все непредсказуемее.

Греттен посмотрела на меня через плечо.

— Я не это имела в виду. Ты меня избегаешь?

— Конечно, нет.

— Вот и хорошо. А то я испугалась, что ты на меня сердишься.

Оставленные вилкой на руке царапины до сих пор саднило, и я еле сдержался, чтобы не потереть их. Низкий потолок и тяжелая мебель вдруг стали давить на меня.

— Давай вместе пообедаем? — предложила Греттен, вынимая что-то красное из пищевода курицы. — Поучишь меня английскому.

Я покосился на ведущую на второй этаж лестницу.

— Мне казалось, тебе неинтересно.

— Будет интересно, обещаю.

Я с облегчением обернулся, когда дверь на лестницу открылась и в кухне появилась Матильда с Мишелем. Увидев нас, она на мгновение застыла, затем шагнула к высокому стулу.

— Не слышала, как вы пришли.

— Ждет, чтобы ему сняли швы, — объяснила Греттен, промывая курицу под краном. Кровь из разрубленной шеи стекала в раковину.

— Могу прийти позже, — сказал я.

— Нет, нет, все в порядке. — Матильда усадила сына на стул. Он сопротивлялся, расплакался, мокрое лицо раскраснелось. — Греттен, посиди с Мишелем.

— Я занята.

— Пожалуйста. У него режутся зубки, поэтому он так беспокоен.

— Это твой ребенок, — проворчала сестра. — Почему я должна его постоянно с собой таскать? — Она вытерла руки и направилась к племяннику.

— Взгляну на ваши швы в ванной. — Матильда повернулась и не увидела, какой взгляд послала ей в спину Греттен.

Я обошел стол, чтобы не приближаться к ней, пока у нее в руках был огромный мясницкий нож. Закрыл за собой дверь и направился за Матильдой наверх. Сел на краю ванны, а она достала из шкафа все необходимое: пинцет, небольшое блюдце, полотенце. Я снял носок и обнажил ступню. Раны покрывала короста, но под ней образовалась новая розовая кожа, из которой, как щетина, торчали нитки. Матильда наклонилась надо мной, смочила полотенце в теплой воде, протерла ступню и смягчила корочки на ранах. Затем положила полотенце на колени и устроила на нем мою ногу. Мне стало неловко от этой интимной позы.

— Больно не будет.

Возникло тянущее ощущение, когда она стала тянуть пинцетом за концы ниток. Когда одна выходила, Матильда бросала ее в блюдце и бралась за следующую. А там, где швы сопротивлялись, ее прохладные, ласковые руки действовали с большой осторожностью. Она целиком погрузилась в работу, и я невольно вспомнил предложение Арно.

— Как Лулу?

— Ветеринар сказал, что обрубок инфицирован.

Я пытался подобрать слова, которые не показались бы банальностью, и не сумел. Подумал, что Жан-Клод был прав: от поступков Матильды никому не легче и меньше всего — собаке.

— Вы встретили Жан-Клода? — спросила она, словно прочитав мои мысли.

— Жан-Клода?

— Когда ездили в город за песком?

— Да, на строительном дворе. Как вы догадались?

— Вы долго отсутствовали. Вот я и решила, что, наверное, наткнулись на него.

Я не понимал, к чему она вела. Но не сомневался: если бы не хотела, то не затеяла бы разговор.

— Он сказал мне, что пропал Луи.

По выражению лица Матильды невозможно было судить, что у нее в голове. Когда в прошлый раз я спросил ее, где отец Мишеля, она ответила, что не знает. Правда, Матильда не обязана мне ничего объяснять. Она заправила назад волосы.

— Да.

— Что произошло?

Я чувствовал на ноге ее дыхание.

— Он объяснил, что у него какие-то дела в Лионе, убедил отца ссудить его деньгами и исчез. Это было восемнадцать месяцев назад. С тех пор я его не видела и ничего о нем не слышала.

— Может, заранее решил украсть деньги и не возвращаться?

— Вряд ли. Если бы он был жив, то давно бы связался с кем-нибудь в городе. Не со мной, но с Жан-Клодом уж точно.

То же самое мне говорил брат Луи. Но в устах Матильды слова звучали как-то весомее.

— Жан-Клод считает…

— Я знаю, что считает Жан-Клод. — Она подняла голову и посмотрела на меня спокойными грустными серыми глазами. — Отец не убивал Луи. Если уж кого-либо винить, то только меня. Луи рассердился, узнав, что я беременна, и во время нашей последней встречи мы поругались. Если бы не это, все сложилось бы по-иному.

— Вам не в чем себя винить. А вот если бы ваш отец поговорил с Жан-Клодом…

— Нет. — Матильда покачала головой. — Мой отец гордый человек. Он не переменит решения.

— Тогда поговорите сами.

— Это ничего не даст. Жан-Клод вбил себе в голову, будто виноваты мы, и его не переубедить.

Она занялась швом, давая понять, что разговор закончен. Бросила очередную нитку в блюдце и повернула мою ногу по-другому. Я чувствовал сквозь полотенце тепло ее тела.

— Осталась одна.

Я ощутил легкий укол, когда Матильда выдергивала последнюю нитку. Положила пинцет в блюдце и смазала отверстия от шва антисептическим раствором. Без ниток ступня казалась какой-то незавершенной, словно ботинок без шнурков.

— Не больно?

— Нет.

Моя нога все еще покоилась у нее на коленях, ее рука лежала на моей ступне. Внезапно я осознал нашу близость, прикосновение пальцев Матильды подействовало как разряд электрического тока. И по тому, как зарделась ее шея, я понял, что она испытывает то же самое.

— Матильда, Мишель постоянно плачет! — требовательно и с раздражением крикнула снизу Греттен. Матильда сняла с колен мою ногу и поспешно поднялась со стула.

— Иду! — Ее глаза снова стали усталыми. — День-два поберегите места, где были стежки. — Она взяла блюдце и пинцет. — Какое-то время придется соблюдать осторожность.

— Непременно. Спасибо, — произнес я.

Вставая, я поймал взглядом свое отражение в покрытом пятнами зеркале над раковиной. Лицо заострилось, продубленная солнцем кожа шелушилась, а из уголков глаз, оттого что я щурился на свету, разбегались белые лучики. Преображение довершала борода — я больше не походил на себя самого.

Посмотрев на незнакомца в зеркале, я пошел вниз.

Странное ощущение снова носить на раненой ноге ботинок. Пятна крови на его коже не поддались нескольким чисткам, и с каждой стороны остались два полукружья отверстий. Со временем надо приобрести новую обувь, а пока доставляло удовольствие смотреть на ноги и видеть, что они более или менее симметричны.