Избранные произведения в одном томе

Я достиг такого состояния, когда стало казаться, будто я абсолютно трезв. По словам Джеза, гимнастический зал находился рядом с намеченной для реконструкции набережной, но, побродив наугад, я добился одного — окончательно заблудился. Район представлял собой путаницу из неосвещенных домов, перестроенных старых портовых зданий и подвергшихся сомнительному обновлению бесхозных складских помещений.

Я начал понимать, какую совершаю глупость. Даже если мне удастся отыскать Жюля, что я смогу с ним сделать? Порыв отомстить показался жалким — всего лишь попытка закрыть глаза на собственную вину. Пока я вышагивал по пустым улицам, в голове, словно закольцованная магнитофонная лента, продолжали звучать суровые слова Жасмин: «Бросил ее, когда она больше всего в тебе нуждалась! Хлоя хотела упростить тебе жизнь, а ты обрадовался». Неужели я так поступил? От мысли, что ребенок мог быть моим, ныло под ложечкой. Стараясь докопаться до истины, я снова и снова анализировал то, что сказала мне Хлоя. Не получалось. Но чем больше я старался убедить себя, что Жасмин заговорила о ребенке, желая уколоть меня, тем яснее понимал, что винить надо не одного Жюля.

От выпитого заболела голова, задергало в висках. Я выбивался из сил, мучился угрызениями совести, был сам себе противен. Хотел вернуться домой, но не знал, как туда добраться. Все улицы казались одинаковыми: темные тоннели из кирпича, хрома и стекла, которые чаще всего заводили в тупик, в конце которого плескалась темная вода и стояли суденышки.

Повернув за угол, я увидел льющийся из открытой двери пакгауза свет. На противоположной стороне улицы стояла машина. Я ускорил шаг, надеясь, что найду кого-нибудь, кто объяснит, куда я попал. Только бы выбраться из этой прибрежной части Доклендса. Кроме пакгауза со светом внутри все остальные здания в округе выглядели заброшенными. Участок огороженной, пустующей земли, убогая набережная и поблескивающая темная вода — все, что я мог рассмотреть. А затем заметил объявление застройщика на стене и скелетообразные тренажеры в окне первого этажа. Я пошел медленнее, еще не веря своей догадке, и тут из двери вышел человек и направился через дорогу к автомобилю.

По тихой улочке разнесся электронный вскрик открываемого замка. Я остановился, наблюдая, как мужчина обошел машину и поднял крышку багажника. На несколько секунд она заслонила его, затем крышка захлопнулась, и он снова оказался на виду — теперь он двигался к водительскому месту. Я замер в двадцати футах, когда Жюля осветил неяркий свет в салоне. Моя решимость свершить возмездие исчезла, и я смотрел, как он безвольно склонился на руль. В нем не осталось ничего заносчивого и высокомерного. Глаза ввалились, на небритом лице выражение измученного, потерпевшего поражение человека.

Не решаясь пошевелиться, чтобы Жюль меня не заметил, я ждал, когда он уедет. Но Жюль медлил — мне не было видно, с чем он там возился. Догадался я только, когда он наклонился, зажал одну ноздрю, а другой всосал то, что было у него на тыльной стороне ладони. К нему вернулась решительность, он порывисто распрямился и включил мотор. Секундой позже улица осветилась ярким светом галогенных фар.

И я вместе с ней.

Заслоняя глаза от нестерпимого сияния, я все еще надеялся, что Жюль не заметит меня. Несколько секунд ничего не происходило. Вскоре мотор заглох, и галогенные фары погасли. Пока я моргал, избавляясь от прыгающих передо мной радужных пятен, открылась дверца. Затем со стуком захлопнулась. Жюль встал перед машиной.

— Что тебе здесь надо?

Все еще ослепленный, я пытался разглядеть его в темноте.

— Хлоя умерла.

Ничего умнее я придумать не сумел. Повисло молчание. Я искренне надеялся, что сейчас нам не до соперничества.

— И что?

— Ты знал?

— Да. Если это все, что ты пришел мне сказать, то проваливай отсюда.

— Что ты с ней сделал?

— Она сама все с собой сделала. Потому такие поступки и называются самоубийством. А теперь окажи любезность — чеши отсюда, потому что я не в духе выслушивать проповеди.

— Из-за тебя она покончила с собой!

— Ерунда. Я не просил ее прыгать с моста. — Нападая на меня, он как будто защищался. — Да и вообще — какое тебе дело? Не помню, чтобы ты сильно о ней убивался, когда слинял от нее. А теперь хочешь перевалить вину на другого? Подойди-ка лучше к зеркалу и полюбуйся на собственную рожу!

— Ты знал, что Хлоя сделала аборт?

Жюль ответил не сразу. Мои глаза успели привыкнуть к темноте, и я увидел, как он пожал плечами.

— Ну, и что из того?

— Хлоя сказала, что ребенок твой.

— Вот как? Надо было лучше предохраняться. Хорошо, хоть хватило мозгов избавиться от него. — Мне показалось, что его черствость наигранная. — Хочешь знать, почему я ее выпер? Потому что она повисла у меня на шее, как камень. Одна морока. Не моя вина, что долбаная кокаинистка не сумела с собой совладать.

— А кто ее сделал такой?

— Следи за словами, приятель!

— Подсадил на кокс, а когда она отказалась работать на тебя курьером, бросил.

— Последний шанс. Заткнись и убирайся подобру-поздорову. Живо!

— Какое у тебя право, подлый сводник, ломать людям жизни?

Несколько секунд я слышал только его тяжелое дыхание. Затем Жюль повернулся к машине. Я решил, что он сейчас сядет и уедет. Но Жюль зашел со стороны пассажирского места и достал из салона какой-то длинный узкий предмет.

— Я тебя предупреждал.

У него в руках была бейсбольная бита.

Я шагнул назад, но мое движение подействовало на Жюля как спусковой механизм — он яростно бросился на меня. Я попытался увернуться и тут же задохнулся от страха и боли, когда бита попала по моей выставленной вверх руке. Попятился, а мой противник бешено размахивал битой, но чаще промахивался, чем попадал. Послышался звон стекла — я наткнулся на ящик с пустыми бутылками и, потеряв равновесие, успел загородиться рукой от нацеленной в голову биты. Следующий удар пришелся сбоку поверх плеча в щеку. Жаркая вспышка света, падение — я неуклюже рухнул на асфальт, расшвыряв по тротуару бутылки. Охваченный паникой, попытался отползти в сторону, когда Жюль с перекошенным лицом вновь занес надо мной биту.

— Что, черт возьми, там творится?

Крик послышался с противоположной стороны улицы. Дверь, откуда недавно вышел Жюль, загородила массивная фигура. Когда человек появился из пакгауза, я узнал в нем широкоплечего Ленни.

— Да этот придурок из «Зеда», — объяснил запыхавшийся Жюль. Бита повисла у меня над головой. Но чувствовалось, что Жюль побаивается своего приятеля.

Тот крутил своей крупной головой, стараясь разглядеть меня в темноте.

— Какого черта ему здесь понадобилось?

— Прослышал про Хлою и явился меня обвинять.

— Только этого не хватало, — пробормотал Ленни и сделал к нам шаг.

От его неспешной решительности веяло еще большей угрозой. Воспользовавшись тем, что Жюль не смотрел на меня, я подобрал бутылку и запустил ему в голову. Увидев летящий в него предмет, Жюль пригнулся, бутылка разбилась за его спиной, а я в этот момент бросился бежать. Сзади раздался крик; бита просвистела у меня над головой, да так близко, что взъерошила волосы. Я кинулся наутек, но Жюль несся за мной по пятам, а Ленни побежал наискосок через улицу, на перехват. Деваться было некуда — путь загораживала машина Жюля, пассажирская дверца была открыта, и я прыгнул в салон. Жюль сунулся за мной, но тут же закричал — я прищемил ему дверцей руку. Бейсбольная бита со стуком упала на тротуар; я изо всех сил тянул на себя дверцу, не позволяя ему вырваться из ловушки. Там, где железный край впился в кожу, из руки потекла кровь. Жюль пытался достать меня через сиденье. Ленни тоже находился уже близко, и я понимал: двоих мне снаружи не удержать. Жюль продолжал вырываться; тогда, улучив момент, я оттолкнул его дверцей. Он отшатнулся, и я, воспользовавшись мгновением, закрылся перед его носом в машине.

Нажал на клавишу управления центральным замком, машина содрогнулась — Жюль со всей силой кинулся на нее.

— Открой, гаденыш! — вопил он, колошматя по стеклу. — Ты покойник! Слышишь? Ты покойник!

Стараясь перевести дыхание, я раскинулся на передних сиденьях. А когда поднялся, понял, почему Жюль не воспользовался ключом, чтобы открыть дверцу: ключ торчал в замке зажигания.

Я перебрался на водительское место, а он барабанил в пассажирское окно и орал:

— Только посмей!