Избранные произведения в трех томах. Том 3

— Исчерпывающая характеристика, — засмеялся Пузырев. — Даже доверенное лицо меня так на выборах не расписывало, хотя уж на красивые слова не скупилось. Я сидел перед избирателями, сквозь пол готов был провалиться.

Колю послали через забор к Мокеичу, чтобы притащил скамейку.

За Колей появились две подруги Капы. Андрей фамилий их не запомнил, запомнил только, что черненькую с большими стреляющими глазами зовут Марусей, а худенькую шатенку, с любопытством разглядывавшую все в доме, Зиной.

Потом подходили еще и еще, и так собралось человек двадцать. Толпились в саду под вишнями, шумели. Товарищи Андрея — их было трое — держались от студентов в сторонке и не совсем еще знали, как им тут себя вести; они непрерывно курили. Капа поспешила позвать всех в дом, за стол, — за столом знакомство пойдет успешней. У нее заранее было помечено на бумажках, кому где сидеть. Получалось, что Коля Пузырев должен был сесть возле востроглазой Маруси, техника Махоткина посадили рядом с любопытствующей Зиной, третьему товарищу Андрея, газовщику Серегину, в соседки дали толстуху Аллочку, о которой Капа сказала, что это будущий хирург, — у нее очень сильные руки. Капа и Андрей совсем не хотели, чтобы у них за столом кто–нибудь напился пьяным. Капа заранее расспросила Андрея о его товарищах — кто из них любитель выпить. Андрей сказал, что некоторую опасность в этом смысле представляет только Серегин, остальные ребята спокойные, трезвые. «А из наших надо посматривать, — сказала Капа, — за Белобородько и за Поповым. Я с ними девочек посерьезнее посажу. И вообще водки чтоб никакой не было, только чтобы виноградное вино».

Когда расселись за столом, когда налили в рюмки этого виноградного вина и на минуту стало очень тихо, толстая Аллочка сказала:

— Нужна речь. Тост нужен. Кто умеет?

— Тут нечего и уметь, — ответил лохматый и бледнолицый Белобородько. — В этом доме может быть только один тост. — Он встал и поднял рюмку: — За новую жизнь, которая в скором времени появится под этой крышей.

— Правильно!

— Молодец, Саша!

Зазвенели разнокалиберные рюмки и стопки.

— За нового человека!

— За его маму!

На какое–то время все занялись своими соседями и соседками, стали предлагать друг другу закуски, расспрашивать, кого и как зовут, — когда знакомились, ни имен ничьих, ни фамилий в толкучке не запомнили. Затем Белобородько предложил новый тост — за Андрея, поскольку Андрей тоже причастен к тому, что в этом доме должна появиться новая жизнь: все–таки будущий папаша как–никак. Андрей смутился, покраснел; когда поднял рюмку, рука дрожала; ему сказали, что, значит, он кур воровал и вот это теперь явственно видно.

В ожидании третьего тоста сосед Аллочкин газовщик Серегин налил себе вина не в рюмку, а в стакан. Решительная Аллочка накрыла стакан пухлой ручкой, сказала:

— Здесь пять рюмок, не меньше. Вот вам и будет на пять тостов. Ясно?

— Ясно, — ответил Серегин. — Еще только учитесь, а уже командуете как доктор. — Аллочка Серегину нравилась. От ее могучего организма струилось тепло, и хотя и без этого в доме было жарко, Серегин старался незаметно придвинуться к ней поближе. — Что пропишете, то и исполню, я дисциплинированный.

— Это кто же вас так дисциплинировал? Жена?

— Профсоюз. Жены у меня нету.

— Почему же? Пора.

— Я без жилплощади. В общежитии, на коечке квартирую.

— А вы женитесь, тогда и жилплощадь скорее дадут. Женатым всегда в таком деле предпочтение.

— Не хотят выходить за коечника. Боятся, а вдруг предпочтения и не будет?

На другом конце стола озорная Маруся совсем иное говорила Коле Пузыреву:

— От этого виноградного вина только кисло делается, и больше ничего. Вы не находите?

— А какое же вы предпочитаете вино? — поинтересовался Коля.

— Мой папа — он погиб на фронте — утверждал, что самое лучшее из вин — это водка, Я с ним согласна. Я тоже предпочитаю только водку.

— Ну что ты плетешь, Маруся? Ты, наверно, никогда водки и не пила, — шепнула ей в ухо одна из подруг.

— Не мешай, — ответила досадливо Маруся и, обращаясь к Коле, продолжала: — Мужчина должен быть мужчиной, верно?

— Верно, — ответил Коля весело. — Но это совсем не значит, что степень своего мужества он должен доказывать количеством выпитой водки.

— Вот как! Вы рабочий? — спросила Маруся.

— Да, рабочий.

— А вы что делаете на заводе?

— Я выплавляю сталь. Я сталевар.

— А!.. Ну тогда простите, что я вам всякие глупости говору. Вы знаете, я с такими, с настоящими рабочими еще не встречалась. Я все с такими, знаете, которые приходят замки чинить или комнату оклеивать. Они все страшные пьяницы и жулики.

— Это не рабочие, — сказал Коля. — Это эксплуататоры беспомощности среднего горожанина. Замки они чинят плохо.

— Верно! — воскликнула Маруся. — Через день снова чинить надо.

— Комнаты они оклеивают долго.

— Тоже верно! Сначала возьмут аванс и исчезнут на неделю. Вот я по ним, простите меня, пожалуйста, и судила о рабочих. А такие, как вы — сталевары, кузнецы разные, — они, думалось, где–то далеко, в книжках. Они когда–то сделали революцию, они построили пятилетки, а теперь передали все государственные дела инженерам, интеллигенции.

— А куда ж подевались сами?

— Я про это не думала. Вы, пожалуйста, не сердитесь на меня.

— Мне кажется, Маруся, что ты излишне много извиняешься, — через стол сказал все время молчавший Попов. — Не дай ввергнуть себя в идеализацию современного рабочего. Сегодня рабочий совсем не тот, который делал революцию.

— Да, не тот, — сказал Коля. — Сегодня он грамотный, у него за плечами семилетка, а то и десятилетка.

— Только и всего, что грамотность! А где революционность, всегда отличавшая рабочий класс?

— Что значит, где революционность? — удивленно возразил техник Махоткин. — А выпуск продукции сверх плана, перевыполнение нормы?.. А когда четыре домны работают так, будто их пять? Это что, не революционность? А у нас на заводе за год несколько тысяч рационализаторских предложений внесено рабочими, и они дали экономию средств в восемь миллионов — это что, не революционность рабочего класса?

— Я не про то… А где массовые, сплоченные действия?

— Догадываюсь! Вам, может быть, забастовку хотелось бы видеть? А против кого и чего?

— Мало ли! — крикнул Попов. — Бюрократизма сколько, безобразий всяких! Вельможи завелись.

— Слушайте, гражданин, — сказал Коля сдержанно. — А вы видели их, вельмож этих, бюрократов, сталкивались с ними? Или в журнале «Новый мир» вычитали про них?

— Не будем делать из этого секрета, товарищи, — сказал один из студентов, — товарищ Попов слушает «Голос Америки» и «голоса» всяких «свободных Европ». Ему уже говорили об этом у нас. Говорили, что мозги у него слабые, противостоять дряни не могут.