Избранные произведения
Шрифт:
Когда они поближе подошли,
Кого же увидал Маджнун? — Лайли!
Служанок и подруг с ней было много,
С его путем сошлась ее дорога.
Как только он взглянул на стройный стан,
Упал Маджнун, смятеньем обуян,
В беспамятстве он был подобен тени.
Лайли, над ним склонившись, на колени
Возлюбленного голову взяла
И зарыдала от людского
Почуяв пламя слез, Маджнун очнулся,
И разум к одержимому вернулся.
Глаза их встретились в нежданный час,
И сразу же печаль ушла из глаз.
Все тайны сразу стали им известны,
Был сразу жемчуг просверлен словесный.
О, пусть нигде в обители мирской
Прощанье не становится тоской!
Маджнун сказал: «Меня оставишь ныне
Блуждающим среди глухой пустыни,
Но ты, в меня вдохнувшая любовь,
Скажи: когда с тобой увижусь вновь?»
Она сказала: «Мы продлим беседу
Я этим же путем назад поеду,
И если будешь здесь тогда стоять,
То мы с тобой увидимся опять».
Она ушла, а он в глуши остался,
Он, словно тело без души, остался.
Ушла очей похитившая свет,
А он в отчаянье смотрел ей вслед,
Стоял среди внезапного затишья
И о разлуке складывал двустишья.
На месте он стоял, как обещал.
Как дерево, стоял он и молчал.
Так, в исступленье страсти непостижной,
Маджнун стоял под солнцем, неподвижный.
Над ним простерла птица два крыла,
Гнездо на голове его свила.
В его кудрях, венчавших лба величье,
Как жемчуг, засверкали яйца птичьи,
И вылупились птенчики, и ввысь
Они с любовной песней поднялись.
Кто знает, сколько дней над ним промчалось?
Лайли домой пустыней возвращалась.
Вовеки не забудется тот час!
Она сошла с верблюдицы тотчас.
Когда, утомлены дорогой трудной,
На отдых все легли в степи безлюдной,
Она, сияя, поднялась в шатре,
В полдневный час подобная заре,
Обула иоги, покидая ложе,
В сапожки из пахучей козьей кожи.
Затем в небесно-голубой атлас
И в йеменские ленты облеклась,
Украсила себя, как древо рая,
Собой предмет всех помыслов являя.
Как куропатка горная мила,
Подобна пальме стройной, подошла
К Маджнуну, что стоял оцепенелый,
Давно покинув разума пределы.
В любовь он погрузил всё существо,
Не видел и не слышал ничего.
Окликнула его чуть слышно, нежно,
Но он молчал — сурово, безнадежно.
Воскликнула: «О верности звезда,
Ты верность исповедуешь всегда,
Взгляни на ту — я так тебя жалею, —
Кто сделал верность верою своею!»
Сказал он строго: «Кто ты? Мой покой
Зачем тревожишь ты в степи глухой?»
Она сказала: «Я твое стремленье,
И озарение, и ослепленье.
Я та, которой очарован ты,
Я та, которой крепко скован ты!»
Сказал. «Ступай. Моя любовь, пылая,
Сожжет весь мир от края и до края.
Сгорел твой внешний облик в том огне,
Всё внешнее отныне чуждо мне.
Когда мой челн познал любви бездонность,
Что для меня обычная влюбленность?
Влюбленного сперва влекут черты
Не внутренней, а внешней красоты,
И гибнет он, измученный, во власти
Пылающей, неутоленной страсти.
Что мир необозримый для него?
Весь мир — в одной любимой для него!
Но, истинной любви познав законы,
Над страстью возвышается влюбленный.
Он — в Черном море, где его ладья
Уж не страшится бурь небытия.
Любовью стало то, что было страстью,
И целым стало то, что было частью.
Он отмечает двойственность четы,
Не делит он двоих на «я» и «ты»,
И то, что было некогда двоично,
И противоречиво, и различно, —
В извечную любовь претворено,
И двое сочетаются в одно».
Лайли такой не ожидала встречи,
И ранили ей сердце эти речи.
Услышав, что безумец говорит,
В отчаянье заплакала навзрыд:
«Из-за меня упал он в бездну страсти,
Из-за любви ко мне — его несчастье.
Покинув упования чертог,