Избранные произведения

И братьев скорбь великая сожгла.

Все люди искренно, не лицемеря,

Рыдали: тяжела была потеря!

Все амириты к той горе пошли,

Где бедуином найден был в пыли

Во глубине пещерной Кайс усопший,

И огласил пустыню плач всеобщий.

Лежал он, как презренный, как изгой,

Как бы отторгнут от семьи людской.

Был скорби крик у всех не одинаков,

Ведь сколько близких — столько скорби знаков:

Рыдала мать, склонясь над мертвецом,

И терлась о лицо его лицом.

Рыдал отец кровавыми слезами, —

Пыль стала красной под его ногами.

Газель, что из-за Кайса умерла,

Что пережить страдальца не могла,

С ним рядом поместили на печальных

Торжественных носилках погребальных:

Да возлежит Маджнун, как амирит,

Пока не будет в землю он зарыт!

Они носилки подняли на плечи,

Пошли к шатрам, рассыпанным далече.

Они шагали тихо, не спеша,

И мучилась у каждого душа.

Когда они, раздавлены кручиной,

Свой путь, рыдая, завершили длинный,

Они его омыли кровью глаз,

Что ало по ланитам их лилась,

И саван Кайса оросили кровью,

Поскольку был он умерщвлен любовью.

Сердца изранив, Кайса погребли

В израненной груди родной земли.

Он лег в груди земли, подобно кладу,

Впервые в сердце ощутив отраду

В земле у ног его легла газель,

Что вместе с ним навек ушла отсель.

Когда родные разошлись, стеная,

Несправедливость мира проклиная, —

К его могиле хлынуло скорей

С вершин и долов множество зверей.

Газели, с воплем, застревавшим в горле,

Тем прахом, как сурьмой, глаза натерли.

Кричал онагр, лобзая холм степной, —

Сровнялся от лобзаний холм с землей.

Рыдал олень, и слез поток багряный

Преобразился в красные тюльпаны.

Была могила Кайса так светла,

Что хищники избавились от зла.

Лисица подметала прах гробницы,

Да будет чист отныне путь лисицы!

Стал кротким лев, безгрешным, как дитя,

Тем самым путь к величью обретя...

Когда влюбленный чист душой смиренной,

Когда любовь чужда юдоли бренной,

То прах его могилы — эликсир,

Что радует и просветляет мир.

Во прахе стал Маджнун в глазах вселенной

Сокровищницей блага вожделенной.

Для мира свет гробницы не потух,

Затем что воссиял бессмертный дух:

Как райский сад, была его могила,

Как райский страж, душа его светила.

Да будет нам она светить в тиши,

Да обретем бессмертие души!

БЕДУИН ПРИБЫВАЕТ К ЛАЙЛИ, ЧТОБЫ СООБЩИТЬ ЕЙ О СМЕРТИ МАДЖНУНА, НО ОНА ГОВОРИТ ОБ ЭТОМ ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ОН УСПЕВАЕТ ЕЙ ПОВЕДАТЬ ЭТУ ВЕСТЬ

Тот, кто печалью свиток озаглавил,

В конце заглавья знак такой поставил:

Когда, умом высоким одарен,

Тот бедуин вернулся с похорон,

Он на верблюдице, паломник бедный,

К Лайли в приют помчался заповедный.

Верблюдица скакала точно лань,

Приехал всадник в утреннюю рань.

Между шатрами двигался приезжий,

Вопросы задавал одни и те же,

Покуда не увидел пред шатром

Ту, что светилась благом и добром.

Узнал он ту, что так была красива,

Но, притворись, что не узнал, учтиво

Спросил. «О аравийская луна,

Которой эта степь озарена,

Скажи мне, где жилье Лайли? Кто эта

Красавица, исполненная света?»

Лайли ему сказала: «Я — Лайли, —

А по ланитам слезы потекли. —

От сердца, что всегда на левом месте,

Мне слышать не пришлось неправой вести,

И мне теперь поведало оно:

„Тот, кто в степи скитается давно,

Кто, полюбив тебя, гоним судьбою,

Блуждает одинокою тропою,

Скончался в дальнем и глухом краю,

В безлюдье душу отдал он свою!“»

Тогда ей с плачем бедуин ответил:

«Прах под тобой, как месяц в небе, светел!

Открыло сердце истину тебе,

Сказало правду о его судьбе.

Лайли, из-за тебя Маджнун скончался,

Тоскуя и любя, Маджнун скончался.

Вкусив, твое во имя, смерти хмель,

В его объятьях умерла газель.

Я мертвого нашел в степи далекой,

Лежал он бесприютный, одинокий.