Избранные произведения
Шрифт:
То место, где она сокрытый приют себе нашла.
Светильник сердца погасило, дохнув, небытие, —
Так разве может быть для сердца печали ночь светла?
Поскольку ты, Джами, согнулся под бременем разлук,
Ты ждешь, чтоб вечный сон коснулся и твоего чела.
145
Всё здесь: и сад, и блеск ручья, и вот он — кубок для вина,
Встань,
И если в келье у себя старик молитвой упоен,
То я — вином. Со мной оно, им упиваюсь допьяна.
К губам ты чашу поднесла, — я ж в упоенье не пойму,
Что это? Алость губ твоих? Иль просто чаша так полна?
В силок густых твоих кудрей попала не одна душа,
Колечком зульфа твоего душа, как птица, пленена.
Не стоит обнажать клинок, чтоб сердце надвое рассечь,
Тебе достаточно разок взглянуть и жертва сражена.
Ты искушенным не толкуй о высших тонкостях любви,
Простые люди тут, зачем им говорить: «Любовь сложна!»
Джами тобою опьянен, забыл вино и кубок он,
И ни к чему они ему. Здесь пир любви — сама она!
146
Ну, кравчий, колесо небес пошло, как пожелали мы.
Дай блеска солнцу, свет его увидим хоть в бокале мы!
Неси же алого вина, давай его сюда скорей,
Покорен нам небесный Рахш, коня времен взнуздали мы!
И той гюрчанке поднеси одну-две чаши, пусть спьяна
Воздаст судьбе за муки те, что в жизни испытали мы.
В источник сада красоты вернула вновь поток воды
Та, стан которой — как туба, чью гибкость увидали мы.
Взыграла попугай-душа и заблистала, как павлин,
От фарра птицы Хумаюн, что в сеть свою поймали мы.
То на закате пью вино, то на заре опохмелюсь,
Смотри — раденья день и ночь себе в удел избрали мы.
Джами, восславив сладость уст, как будто сахар наколол.
Да не умолкнет песнь души для той, что восхваляли мы.
147
Учитель, до каких же пор с зари и дотемна
Моя газель должна все дни быть в школе пленена!
От свежей зелени луга сверкают, как парча,
Дай отдохнуть ей, с нами пусть побегает она.
Зачем еще, чему ее ты хочешь научить,
Когда с рождения она была умудрена.
Куда ни ступит — зазвучит молитвой за нее
Сердечный возглас: «Боже! Как
умна, ловка, стройна!»Да только губ ее вино, увы, запрещено.
Ходжа, без милости такой нет вкуса у вина!
Вчера я дал себе зарок не помышлять о ней,
Но понял, увидав ее, что клятва неверна.
А у Джами от этих губ душа кровоточит,
Как чаша кровью — до краев душа его полна.
148
О друг, спеши к лужайке поутру, когда заря румяна!
Прибила пыль полночная роса, цветы благоуханны.
Доска земли расписана рукой чигильских живописцев,
Чья кисть творит на досках красоту во славу истукана.
К чему молить о тени облака, коль тень ракит и вязов
Зовет, манит к журчанью ручейка прохладою желанной?
И розами, конечно же, пленен тот радостно-беспечный,
Кто, как бутоны, сердце распахнул, проснувшись утром рано.
Не потому ли покраснел тюльпан, что, с розами пируя,
Он, посрамленный, увидал пустым свой кубок филигранный?
И коль тиран — усердный мухтасиб — не разобьет кувшины,
Его иные происки сочтут подарками тирана.
Прелестно утро! Чистое вино друзей пьянит приятно,
И тем Джами сегодня пристыжен, что он один не пьяный.
149
Нет вина веселья в чаше неба, да и надо просто быть глупцом,
Чтобы думать, будто может в чаше быть вино, коль чаша кверху дном.
Лишь невежда называет счастьем выгребную яму — этот мир.
Так ребенку кажется опухший сановито-важным толстяком.
Никому не сшила одеянья из нетленной вечности судьба.
Жизнь — халат парадный, жаль — короткий, и к тому же сшит непрочным швом.
Ветке, перегруженной плодами, угрожает камень подлецов.
В этом мире счастлив неимущий, что забот не знает ни о чем.
Перед нами узкая дорога, ночь темна, разбойники вокруг.
Проводник в дороге жизни нужен, чтоб с пути не сбиться непутем.
Пусть садовник в юности прививки сделает, как саженцу, тебе,
Коль вкусить хорошее мечтаешь в сем саду, давно поросшем злом.
Кто, Джами, над бренностью вознесся ив пути утратил «мы» и «я»,
Может быть по внешности началом, а по сути может быть концом.
150
Надолго ль мне даны в удел терзанья: