Избранные произведения

«Я вас люблю… что делать — виноват…»

Я вас люблю… что делать — виноват! Я в тридцать лет так глупо сердцем молод, Что каждый ваш случайный, беглый взгляд Меня порой кидает в жар и холод… И в этом вы должны меня простить, Тем более, что запретить любить Не может власть на свете никакая; Тем более, что, мучась и пылая, Ни слова я не смею вам сказать И принужден молчать, молчать, молчать!.. Я знаю сам, что были бы преступны Признанья или смысла лишены: Затем, что для меня вы недоступны, Как недоступен рай для сатаны. Цепями неразрывными окован. Не смею я, когда порой, взволнован, Измучен весь, к вам робко подхожу И подаю вам руку на прощанье, Сказать простое слово: до свиданья! Иль, говоря, — на вас я не гляжу. К чему они, к чему свиданья эти? Бессонницы — расплата мне за них! А между тем, как зверь, попавший в сети, Я тщетно злюсь на крепость уз своих. Я к ним привык, к мучительным свиданьям… Я опиум готов, как турок, пить, Чтоб муку их в душе своей продлить, Чтоб дольше жить живым воспоминаньем… Чтоб грезить ночь и целый День бродить В чаду мечты, под сладким обаяньем Задумчиво опущенных очей! Мне жизнь темна без света их лучей. Да… я люблю вас… так глубоко, страстно, Давно… И страсть безумную свою От всех, от вас, особенно таю. От вас, ребенок чистый и прекрасный! Не дай вам бог, дитя мое, узнать, Как тяжело любить такой любовью, Рыдать без слов, метаться, ощущать, Что кровь свинцом расплавленным, не кровью, Бежит по жилам, рваться, проклинать, Терзаться ночи, дни считать тревожно, Бояться встреч и ждать их, жадно ждать; Беречься каждой мелочи ничтожной, Дрожать за каждый шаг неосторожный, Над пропастью бездонною стоять И чувствовать, что надо погибать, И знать, что бегство больше невозможно.

<1847>

«Опять, как бывало, бессонная ночь…»

Опять, как бывало, бессонная ночь! Душа поняла роковой приговор: Ты Евы лукавой лукавая дочь, Ни хуже, ни лучше ты прочих сестер. Чего ты хотела?.. Чтоб вовсе с ума Сошел я?.. чтоб все, что кругом нас, забыл? Дитя, ты сама б испугалась, сама, Когда бы в порыве я искренен был. Ты знаешь ли все, что творилось со мной, Когда не холодный, насмешливый взор, Когда не суровость, не тон ледяной, Когда не сухой и язвящий укор, Когда я не то, что с отчаяньем ждал, Во встрече признал и в очах увидал, В приветно-тревожных услышал речах? Я был уничтожен, я падал во прах… Я падал во прах, о мой ангел земной, Пред женственно-нежной души чистотой, Я падал во прах пред тобой, пред тобой, Пред искренней, чистой, глубокой, простой! Я так тебя сам беззаветно любил, Что бодрость мгновенно в душе ощутил, И силу сковать безрассудную страсть, И силу бороться, и силу не пасть. Хоть весь в лихорадочном был я огне, Но твердости воли достало во мне — Ни слова тебе по душе не сказать, И даже руки твоей крепче не сжать! Зато человека, чужого почти, Я встретил, как брата лишь встретить мог брат, С безумным восторгом, кипевшим в груди… По-твоему ж, был я умен невпопад. Дитя, разве можно иным было быть, Когда я не смею, не вправе любить? Когда каждый миг должен я трепетать, Что завтра, быть может, тебя не видать, Когда я по скользкому должен пути, Как тать, озираясь, неслышно идти, Бессонные ночи в тоске проводить, Но бодро и весело в мир твой входить. Пускай он доверчив, сомнений далек, Пускай он нисколько не знает тебя… Но сам в этот тихий земли уголок Вхожу я с боязнью, не веря в себя. А ты не хотела, а ты не могла Понять, что творилось со мною в тот миг, Что если бы воля мне только была, Упал бы с тоской я у ног у твоих И током бы слез, не бывалых давно, Преступно-заглохшую душу омыл… Мой ангел… так свято, глубоко, полно Ведь я никого никогда не любил!.. При новой ты встрече была холодна, Насмешливо-зла и досады полна, Меня уничтожить хотела совсем… И точно!.. Я был безоружен и нем. Мне раз изменила лишь нервная дрожь, Когда я в ответ на холодный вопрос, На взгляд, где сверкал мне крещенский мороз, — Борьба, так борьба! — думал грустно, — ну что ж! И ты тоже Евы лукавая дочь, Ни хуже, ни лучше ты прочих сестер. И снова бессонная, длинная ночь, — Душа поняла роковой приговор.

1847, январь, 29

«О! кто бы ни был ты, в борьбе ли муж созрелый…»

Oh! Qui que vous soyez, jeune ou vieux, riche ou sage.

V. Hugo [2]

О! кто бы ни был ты, в борьбе ли муж созрелый Иль пылкий юноша, богач или мудрец — Но если ты порой ненастный вечер целый Вкруг дома не бродил, чтоб ночью наконец, Прильнув к стеклу окна, с тревожной лихорадкой Мечтать, никем не зрим и в трепете, что вот Ты девственных шагов услышишь шелест сладкий, Что милой речи звук поймаешь ты украдкой, Что за гардиною задернутой мелькнет Хоть очерк образа неясным сновиденьем И в сердце у тебя след огненный прожжет Мгновенный метеор отрадным появленьем… Но если знаешь ты по слуху одному Иль по одним мечтам поэтов вдохновенных Блаженство, странное для всех непосвященных И непонятное холодному уму, Блаженство мучиться любви палящей жаждой, Гореть па медленном, томительном огне, Очей любимых взгляд ловить случайный каждый, Блаженство ночь не спать, а днем бродить во сне… Но если никогда, печальный и усталый, Ты ночь под окнами сиявшей ярко залы Неведомых тебе палат не проводил, Доколе музыка в палатах не стихала, Доколь урочный час разъезда не пробил И освещенная темнеть не стала зала; Дыханье затаив и кутаясь плащом, За двери прыгая, не ожидал потом, Как отделяяся от пошлой черни светской, Вся розово-светла, мелькнет она во мгле, С усталостью в очах, с своей улыбкой детской, С цветами смятыми на девственном челе… Но если никогда ты не изведал муки, Всей муки ревности, когда ее другой Свободно увлекал в безумный вальс порой, И обвивали стан ее чужие руки, И под томительно-порывистые звуки Обоих уносил их вихорь круговой, А ты стоял вдали, ревнующий, несчастный, Кляня веселый бал и танец сладострастный… Но если никогда, в часы, когда заснет С дворцами, башнями, стенами вековыми И с колокольнями стрельчатыми своими Громадный город весь, усталый от забот, Под мрачным пологом осенней ночи темной, В часы, как смолкнет все и с башни лишь огромной, Покрытой сединой туманною веков, Изборожденной их тяжелыми стопами, Удары мерные срываются часов, Как будто птицы с крыш неровными толпами; В часы, когда на все наляжет тишина, В часы, когда, дитя безгрешное, она Заснет под сенью крил хранителей незримых, Ты, обессилевший от мук невыразимых, В подушку жаркую скрываясь, не рыдал И имя милое сто раз не повторял, Не ждал, что явится она на зов мученья, Не звал на помощь смерть, не проклинал рожденья… И если никогда не чувствовал, что взгляд, Взгляд женщины, как луч таинственный сияя, Жизнь озарил тебе, раскрыл все тайны рая; Не чувствовал порой, что за нее ты рад, За эту девочку, готовую смеяться При виде жгучих слез иль мук твоих немых, Колесования мученьям подвергаться, — Ты не любил еще, ты страсти не постиг,

2

О, кто бы вы ни были, юноша или старик, богач или мудрец.

В. Гюго (фр.).

<1853, 1857>

«Прости меня, мой светлый серафим…»

Прости меня, мой светлый серафим, Я был на шаг ужасного признанья; Отдавшись снам обманчивым моим, Едва я смог смирить в себе желанье С рыданием упасть к ногам твоим. Я изнемог в борьбе с безумством страсти, Я позабыл, что беспощадно строг Закон судьбы неумолимой власти, Что мера мук и нравственных несчастий Еще не вся исполнилась… Я мог За звук один, за милый звук привета, За робкий звук слетевший с уст твоих В доверчивый самозабвенья миг, — Взять на душу тяжелый гнет ответа Перед судом небесным и земным В судьбе твоей, мой светлый серафим! Мне снился сон далеких лет волшебный, И речь младенчески приветная твоя В больную грудь, мне влагою целебной Лилась, как животворная струя…… Мне грезилось, что вновь я молод и свободен… Но если б я свободен даже был……. Бог и тогда б наш путь разъединил, И был бы прав суровый суд господень! Не мне удел с тобою был бы дан…… Я веком развращен, я внутренне развратен; На сердце у меня глубоких много ран И несмываемых на жизни много пятен…. Пускай могла б их смыть одна слеза твоя, — Ее не принял бы правдивый судия!

(1857)

«Доброй ночи!.. Пора!..»

Доброй ночи!.. Пора! Видишь: утра роса небывалая там Раскидала вдали озера…. И холмы поднялись островами по тем озерам. Доброй ночи!.. Пора! Посмотри: зажигается яркой каймой На востоке рассвета заря… Как же ты хороша освещенная утра зарей! Доброй ночи!.. Пора! Слышишь утренний звон с колоколен церквей; Тени ночи спешат до утра, До урочного часа вернуться в жилище теней… Доброй ночи!.. Засни. Ночи тайные гости боятся росы заревой, До луны не вернутся они… Тихо спи освещенная утра зарей.

(1843, 1857)

«Вечер душен, вечер воет…»

Вечер душен, вечер воет, Воет пес дворной; Сердце ноет, ноет, ноет, Словно зуб больной. Небосклон туманно-серый, Воздух так сгущен…. Весь дыханием холеры, Смертью дышит он. Все одна другой страшнее Грезы предо мной; Все слышнее и слышнее, — Похоронный вой. Или нервами больными Сон играет злой? Но запели: «Со святыми, — Слышу, — упокой!» Все сильнее ветер воет, В окна дождь стучит…. Сердце ломит, сердце ноет, Голова горит! Вот с постели поднимают, Вот кладут на стол… Руки бледные сжимают На груди крестом. Ноги лентою обвили, А под головой Две подушки положили С длинной бахромой. Темно, темно… Ветер воет… Воет где то пес… Сердце ноет, ноет, ноет… Хоть бы капля слез! Вот теперь одни мы снова Не услышат нас… От тебя дождусь ли слова По душе хоть раз? Нет! Навек сомкнула вежды, Навсегда нема… Навсегда и нет надежды Мне сойти с ума! Говори тебя молю я, Говори теперь… Тайну свято сохраню я До могилы верь. Я любил тебя такою, Страстию немой Что хоть раз ответа стою… Сжалься надо мной. Не сули мне счастья встречи В лучшей стороне… Здесь, хоть звук бывалой речи Дай услышать мне. Взгляд один, одно лишь слово… Холоднее льда! Боязлива и сурова Так же как всегда! Ночь темна и ветер воет, Глухо воет пес… Сердце ломит, сердце ноет!.. Хоть бы капля слез!..

(1857)

«Надежду! — тихим повторили эхом…»

«Надежду!» — тихим повторили эхом Брега, моря, дубравы… и не прежде Конрад очнулся. «Где я? — с диким смехом Воскликнул он. — Здесь слышно о надежде! Но что же песня?.. Помню без того я Твое, дитя, счастливое былое… Три дочери у матери вас было, Тебе судьба столь многое сулила… Но горе к вам, цветы долины, близко: В роскошный сад змея уж проникла, И все, чего коснулась грудью слизкой, Трава ль, цветы ль — краса и прелесть сада, — Все высохло, поблекло и поникло, И замерло, как от дыханья хлада… О, да! стремись к минувшему мечтою, Припоминай те дни, что над тобою Неслись доселе весело и ясно, Когда б… молчишь?.. Запой же песнь проклятья: Я жду ее, я жду слезы ужасной, Что и гранит прожечь, упавши может… На голову ее готов принять я: Пусть падает, пускай палит чело мне, Пусть падает! Пусть червь мне сердце гложет, И пусть я все минувшее припомню И все, что ждет в аду меня, узнаю!» — «Прости, прости! я виновата, милый! Пришел ты поздно, ждать мне грустно было: Невольно песнь какая-то былая… Но прочь ее!.. Тебя ли упрекну я? С тобой, о мой желанный, прожила я Одну минуту… но и той одною Не поменялась бы с людской толпою На долгий век томлений и покоя… Сам говорил ты, что судьба людская Обычная — судьба улиток водных: На мутном дне печально прозябая, В часы одних волнений непогодных, Однажды в год, быть может, даже реже, Наверх они, на вольный свет проглянут, Вздохнут в себя однажды воздух свежий, И вновь на дно своей могилы канут… Не для такой судьбы сотворена я: Еще в отчизне, девочкой, играя С толпой подруг, о чем-то я, бывало, Вздыхала тайно, смутно тосковала… Во мне тревожно сердце трепетало! Не раз, от них отставши, я далеко На холм один взбегала на высокой И, стоя там, просила со слезами, Чтоб божьи пташки по перу мне дали Из крыл своих — и, размахнув крылами, Порхнула б я к небесной синей дали… С горы бы я один цветок с собою, Цвет незабудки унесла, высоко За тучи, с их пернатою толпою Помчался — и в вышине далекой Исчезла!.. Ты, паря над облаками, Услышал сердца пылкое желанье И, обхватив орлиными крылами, Унес на небо слабое созданье! И пташек не завидую я доле… Куда лететь? исполнено не все ли, Чего просили сердца упованья? Я божье небо в сердце ощутила, Я человека на земле любила!»

(1857)

«Прощай, прощай! О, если б знала ты…»

Прощай, прощай! О, если б знала ты, Как тяжело, как страшно это слово… От муки разорваться грудь готова, А в голове бунтуют снова Одна другой безумнее мечты. Я гнал их прочь, обуздывая властью Моей любви глубокой и святой; В борьбу и в долг я верил, веря счастью, Из тьмы греха исторгнут чистой страстью, Я был царем над ней и над собой. Я, мучался, ревнуя и пылая, С тобою был спокоен, чист и тих, Я был с тобою свят, моя святая! Я не роптал — главу во прах склоняя, Я горько плакал о грехах своих. Прощай, прощай!.. вновь осужден узнать я На тяжкой жизни тяжкую печать Не смытого раскаяньем проклятья… Но, испытавший сердцем благодать, я Теперь иду безропотно страдать.

(1857)

«Ничем, ничем в душе моей…»

Ничем, ничем в душе моей Заветной веры ты не сгубишь… Ты можешь полюбить сильней, Но так легко ты не разлюбишь. Мне вера та — заветный склад, Я обхватил его руками… И, если руки изменят, Вопьюсь в безумии зубами. Та вера — Жизнь души моей, Я даром не расстанусь с ней. Тебя любил я так смиренно, Так глубоко и так полно, Как жизнью, новой озаренной Душе лишь раз дано. Я все, что в сердце проникало Как мира высшего отзыв, Мир ум восторгом озаряло, — Передавал тебе бывало, И ты на каждый мой порыв Созвучьем сердца отвечала. Как в книге, я привык читать В душе твоей и мог по воле Всем дорогим мне наполнять Страницы, белые дотоле. И с тайной радостью следил, Как цвет и плод приносит ныне То, что вчера я насадил В заветной, девственной святыне. Я о любви своей молчал, Ее таил, как преступленье… И в жизни строгое значенье Перед тобой разоблачал. А все же чувствовал сами Невольно оба мы не раз, Что душ таинственная связь Образовалась между нами. Тогда… хотелось мне упасть К твоим ногам в порыве страсти… Но сила непонятной власти Смиряла бешенную страсть. Нет! Не упал бы я к ногам, Не целовал бы след твой милый, Храня тебя, хранимый сам Любви таинственною силой… Один бы взгляд, один бы звук, Одно лишь искреннее слово — И бодро я пошел бы снова В путь одиночества и мук. Но мы расстались без прощанья, С тоской суровой и немой, И в час случайного свиданья Сошлись с холодностью сухой; Опущен взгляд и чинны речи, Рука как мрамор холодна… А я, безумный, ждал той встречи, Я думал, мне простит она Мою тоску, мои мученья, Невольный ропот мне простит Греховный стон ожесточенья!

(1857)

«Мой ангел света! Пусть пред тобой…»

Мой ангел света! Пусть пред тобой Стихает все, что в сердце накипит; Немеет все, что без тебя порою Душе тревожной речью говорит. Ты знаешь все… Когда благоразумной, Холодной речью я хочу облечь, Оледенить души порыв безумный — Лишь для других не жжется эта речь! Ты знаешь все… Ты опускаешь очи, И долго их не в силах ты поднять, И долго ты темней осенней ночи, Хоть никому тебя не разгадать. Один лишь я в душе твоей читаю, Непрошенный, досадный чтец порой… Ты знаешь все… Но я, я также знаю Все, что живет в душе твоей больной. И я и ты давно друг друга знаем, А между тем наедине молчим, И я и ты — мы поровну страдаем И скрыть равно страдание хотим. Не видясь, друг о друге мы не спросим Ни у кого, хоть спросим обо всем; При встрече взгляда лишнего не бросим, Руки друг другу крепче не пожмем. В толпе ли шумной встретимся с тобою, Под маскою ль подашь ты руку мне — Нам тяжело идти рука с рукою, Как тяжело нам быть наедине. И чинны ледяные наши речи, Хоть, кажется, молчать нет больше сил, Хоть так и ждешь, что в миг подобной встречи Всё выскажешь, что на сердце таил. А между тем, и ты и я — мы знаем, Что мучиться одни осуждены, И чувствуем, что поровну страдаем, На жизненном пути разделены. Молились мы молитвою единой, И общих слез мы знали благодать: Тому, кто раз встречался с половиной Своей души, — иной не отыскать.

(1857)

«О, говори хоть ты со мной…»

О, говори хоть ты со мной, Подруга семиструнная! Душа полна такой тоской, А ночь такая лунная! Вон там звезда одна горит Так ярко и мучительно, Лучами сердце шевелит, Дразня его язвительно. Чего от сердца нужно ей? Ведь знает без того она, Что к ней тоскою долгих дней Вся жизнь моя прикована… И сердце ведает мое, Отравою облитое, Что я впивал в себя ее Дыханье ядовитое… Я от зари и до зари Тоскую, мучаюсь, сетую… Допой же мне — договори Ты песню недопетую. Договори сестры твоей Все недомолвки странные… Смотри: звезда горит ярчей… О, пой, моя желанная! И до зари готов с тобой Вести беседу эту я… Договори же мне, допой Ты песню недопетую.