Избранные работы

И не достигнет ли, в конце концов, своего, несмотря на силу старых организаций, партия, преследующая действительно великие цели, действительно служащая общим интересам широких масс? В истории партий в Соединенных Штатах мы даже находим один чрезвычайный пример того, как при экстраординарных обстоятельствах оказалось возможным нарушить монополию «больших» партий и возникнуть новой жизненной партии: ни более, ни менее, как теперешней республиканской партии, выросшей в эпоху одушевления войной за уничтожение рабства и сумевшей сохранить быстро занятое положение. Правда, в то время, когда родилась республиканская партия (ее возникновение относится к 1854 г.), положение было еще значительно благоприятнее для появления «третьих» партий. Партийная дисциплина не была еще так строга, на Западе, где новая партия пустила первые корни, партийная организованность была еще вообще слабо развита. И вся замысловатая «машина» была создана как раз лишь после Гражданской войны и именно самой республиканской партией.

И все-таки могут сказать: что удалось одной партии при боевом кличе – «освобождение черных рабов», должно – даже при самых неблагоприятных обстоятельствах – удастся теперь той партии, которая своим лозунгом выставила гораздо более могучее и всеохватывающее требование: «освобождение белых рабов от власти капитализма», «освобождение пролетариата». Если бы, действительно, оказалось возможным объединить вокруг этой программы широкие слои рабочего населения, пробудить, следовательно, их классовое самосознание, то их победного шествия – думается мне – не задержать ни сложной машине выборов, ни давно установившейся монополии больших партий.

Итак, чтобы исчерпывающим образом изложить причины, задерживавшие до сих пор рост социализма в Соединенных Штатах, нужно направить исследование в более глубокие области. Придется поискать более скрытые причины. И я думаю, при сколько-нибудь внимательном отношении к делу их нетрудно найти. Они находятся в значительной своей части – и с этой точки зрения и должны быть здесь изложены – опять-та-ки в области политических отношений. Но нужно познакомиться не только с внешним обликом политических отношений американского Союза, но также и с их внутренним содержанием. То же самое нужно сказать и про партийные отношения. Верно то, что большие партии обладают «избирательной монополией» («electoral monopoly»), потому что они «большие», потому что овладели искусной «машиной». Но сохранению этой монополии содействует также и их характер. Они еще и сейчас являются партиями преобладающей части пролетариата в силу тех (внешних) оснований, на которые я указал, – верно и это. Но, несмотря на все эти основания, они не были бы тем, что они есть, если бы они по самой своей природе не делали для рабочего, – и даже для сознательного рабочего, – вполне возможным вступление в них. Почему это так, я сейчас постараюсь объяснить.

V. Внутренняя сущность господствующих партий

Для обычного культурного европейца американские партии представляют собой прямую загадку. Уже сами названия! Я живо помню то время, когда я впервые начал интересоваться политикой: как трудно было мне решить, какой из двух больших партий должен я отдать предпочтение! Кроме их названий, не знал я о них ничего больше. А последние нравились мне и у той, и у другой, так что выбор был чрезвычайно затруднителен. В то время как в каждой другой стране я все же находил хотя бы одну партию, носящую имя «крайней левой», или «радикальной», «прогрессивной», или даже «свободомыслящей народной партии», здесь я стоял между двумя названиями американских партий, как Буриданов осел между двумя связками сена; «демократическая» звучала для меня так же заманчиво, как «республиканская»; при всем желании я не мог догадаться, которая из партий «радикальнее» (ведь, заранее я уже решил, что мои симпатии принадлежат наиболее радикальной). Я находил, что и «демократы» могли быть «левее» «республиканцев», и наоборот: «республиканцы» – «демократов».

Это мучительное чувство мальчика было вполне естественно. И для зрелого решения должно было казаться загадочным противопоставление этих двух имен, а для того, кто хотел бы основательно познакомиться с сущностью обеих партий, их официальные названия были бы мукой.

Ведь, действительно, эти обозначения партий не только не выражают их противоположности, но даже не указывают на их различие. Они совершенно бессмысленны. Приходится, следовательно, оставить названия в стороне и обратиться к программам, в которых должны же быть, если и не исключающие друг друга различия, то все же какая-нибудь разница в точках зрения. Но даже и это предположение не оправдывается. В программах обеих американских партий нет и следа какого бы то ни было основного различия во взглядах на важнейшие вопросы политики.

Обыкновенно их различают по их отношению к государству и отдельным штатам: республиканцев называют централистами, а демократов – партикуляристами. Но и это различие теперь скорее лишь историческое и теоретическое, чем действительно влияющее на практическую политику. Ведь уже много лет, как противоположности между интересами государства и отдельных штатов едва проявлялись. А если бы и возник действительный конфликт, то еще большой вопрос, как поступила бы каждая партия; их положение определилось бы, вероятно, тем, в каком случае можно бы было надеяться на большее усиление позиции. Определить разницу между демократами и республиканцами, как разницу между партикуляризмом и централизмом, значит сказать о внутренней сущности этих партий еще меньше, чем, если бы мы захотели при помощи этого же признака разъяснить различие между консерваторами и национал-либерала-ми в Германии. Это было когда-то. Но это было давно!

А во всех других решающих вопросах политики разница между республиканцами и демократами еще ничтожнее.

Одно время между партиями было резкое разногласие по вопросу о валюте. Демократы поддерживали интересы владетелей серебряных рудников и стояли за свободную чеканку серебра. Теперь тот пункт уже более не может служить признаком различия между республиканцами и демократами. Спор о правильной финансовой политике (поскольку он еще ведется) перенесся скорее уже в ряды самих демократов: существуют золотые и серебряные демократы.

Иногда может показаться, будто демократическая партия склоняется больше к принципу свободной торговли, а республиканская – больше к протекционизму. Но не следует забывать, что демократы стоят за свободу торговли, за уменьшение запретительных пошлин – из оппозиции к господствующей республиканской политике. Если бы у них самих в руках была власть решения, то их симпатии к свободной торговле очень скоро значительно понизились бы. Ведь нельзя забывать: Пенсильвания склонна к протекционизму вследствие своей железоделательной промышленности; Северная Джорджия и Южный Теннеси по той же причине склонны к тому же. Луизиана требует пошлин в интересах своей сахарной промышленности. Демократическая партия не может не принимать во внимание этих важных штатов. Поэтому она никогда не высказывается слишком резко в пользу свободной торговли и также требует введения тарифа, но только скорее с точки зрения финансовой политики. А с другой стороны, и в рядах республиканцев насчитывается немалое количество приверженцев свободной торговли.

В вопросе об отношении к алкоголизму, который так волнует Северную Америку, обе партии принуждены одинаково лавировать и не высказываться определенно. Каждая из них может причинить себе чувствительные потери, если энергично присоединится к антиалкогольному движению; пьяницами преимущественно являются ирландцы и немцы. Из них первые являются по большей части демократами, вторые – республиканцами.

Почти также неопределенно отношение обеих партий к вопросам Civil service reform (к ней они обе одинаково враждебны и с одинаковой горячностью уверяют в своих симпатиях к ней), законодательного регулирования трестов, железнодорожных, телеграфных и телефонных обществ и вообще к вопросу о государственном вмешательстве. Что сказано относительно всех этих и других подобных пунктов в «платформах» – по большей части лишь пустые фразы: будут приложены все старания посвятить постоянное внимание вопросу и решить его таким образом, который более всего отвечал бы интересам общества и вполне соответствовал священным традициям государства; словом, сначала говорят вокруг да около, а потом, когда приходит дело до расплаты, стараются прилично улизнуть.

Мне кажется, по отношению к обеим большим партиям Соединенных Штатов было бы вполне правильным освободиться от всех представлений о сущности политических партий, составленных на почве европейских отношений. Именно: в американских партиях не следует видеть группы людей, объединенных для защиты общих политических принципов. Вначале они, быть может, и были таковыми. Пожалуй, можно принять, что в первые десятилетия существования республики защитники более централистического направления были приверженцами республиканской партии, а представители антицентралистической, самостоятельной для каждого штата, политики – приверженцами «федералистов», или что первые более склонялись к принципу «порядка», а вторые – к принципу «свободы», на чем Брайс и хотел основать различительный признак. Как бы то ни было, поскольку дело шло о принципиальном различии, к концу второго десятилетия XIX столетия, в 1820 г., этот признак уже принадлежал истории. Когда Ван-Бурен в 1824 г. организовал оппозицию против только что выбранного Джона Квинса Адамса, ему уже трудно было найти подходящий повод для войны. Он нашел его, наконец, в защите якобы находящихся в опасности «State rights» (государственных прав), которым, однако, в действительности никто и не думал угрожать. Как известно, он выдвинул Джексона и мастерски сумел из ничего разжечь энтузиазм в пользу нового человека; Джексон вскоре выступил как защитник «священных прав народа» (совершенно так же признаваемых, понятно, и его противником, как и им самим). Можно было бы подумать, что у новой партии были действительно более сильно выраженные демократические тенденции. Но и об этом не может быть речи. И противники ее не оставили неиспользованными демократические фразы. Ван-Бурен испытал это на собственной шкуре. После Джексона он был выбран в президенты, а конкурировавшим с ним кандидатом был Гаррисон. При этом Гаррисон выставлялся своими приверженцами как «действительный сын народа», в противовес Ван-Бурену, совершенно так же, как последний выставлял Джексона против Адамса. Гаррисон был кандидатом «хижин», сын народа, человек умеренной, простой жизни, обладающий всеми добродетелями обыкновенного, простого человека, в то время как Ван-Бурен жил во дворце, ел на золоте и т. д. [78]

78

На параде в Балтиморе (в 1840 г.) приверженцы Гаррисона носили знамена с подписями: «Гаррисон – друг бедного человека», «Мы заставим рабов дворцов уважать хижины». Ostrogorski М. Op. cit. Vol. 2. P. 74.

Итак, причины, вызвавшие первоначально к жизни различные партии, утратили свою силу. Исчез, следовательно, raison d’^etre партий. И если бы партии действительно являлись лишь защитницами определенных политических принципов, то прямым следствием из такого положения должно было быть их распадение. Но они не распались, однако, отчасти вследствие своей собственной устойчивости, отчасти ввиду новой цели, которую могут преследовать в демократическом обществе политические организации, именно: ввиду охоты за должностями.