Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

– Да. Я услышала чьи-то шаги. Колба упала и разбилась.

И что теперь? Я просто сказал:

– На твоем месте я бы забыл об этом.

Коньяк был хорош. Единственный стул был занят ее промокшим пальто, повешенным на спинку для просушки. Я сел на кровать. Дама была так неестественно безмолвна и подавлена, что я спросил почему.

– Что тебя мучит, Дэвиган?

Она больше минуты не отвечала.

– Во-первых, я только что поняла, насколько болен Даниэль.

– Тебя это волнует?

– Ты считаешь, что нет?

– По некоторым признакам я вижу, что ты, Дэвиган, человек хорошо закаленный.

– По каким признакам, Кэрролл?

– По косвенным.

– Потому что я не хнычу и не плачу? Я так долго скрывала свои чувства, что у меня стало привычкой не показывать их.

А что же бренди? Мы сцепились, как пара комедийных актеров, швыряющих друг в друга перекрестные реплики. Напиток должен был это прекратить.

– Давай просто скажем: у тебя было трудное плавание, Дэвиган, и результат налицо.

После паузы она сказала:

– Это по-твоему, Кэрролл. Твоя проблема в том, что ты видишь в людях только худшее.

– Я лишь худшее и видел.

– Ты только это всегда и ищешь.

И она посмотрела на меня таким долгим и грустным взглядом, что я опустил глаза. Естественно, внизу я увидел ее большие нелепые сапоги.

– Почему бы тебе не снять эти дурацкие снегоступы? Ты выглядишь до боли нелепо в них, – возмутился я и, толкнув ее, так что она опрокинулась на спину, расстегнул на обоих сапогах молнию и сдернул их.

Лежащая навзничь, с поднятыми разведенными коленями и задравшимися полами тонкого халата, она посмотрела на меня с таким вызовом и страхом, с такой молчаливой мольбой, что во мне словно что-то взорвалось. Похоже, все произошло инстинктивно и мгновенно – мы оба оказались в постели под одеялом, ее руки сомкнулись на мне, и по моей щеке потекли ее неудержимые слезы.

– Ты сказала, что никогда не плачешь, Кэти, – прошептал я.

– Это мой единственный шанс.

Никто никогда не получит подробного рассказа о том, что было дальше. Почему я должен потворствовать извращенным умам, вроде моего собственного, и принижать словами то, что в те моменты было самым дорогим, а впоследствии оказалось самым сокровенным опытом моей далеко не безупречной жизни? Тем более что это могло бы породить у читателя ложную и нездоровую надежду на счастливый исход в виде сентиментального воссоединения. Однако можно утверждать, что и после она продолжала обнимать меня, а я ее. У нее не было желания освободиться, повернуться и закурить сигарету, пока страсть опять не повлечет за собой. И у меня не было. Утешенные и замиренные, объединенные нашим слиянием, мы все еще благодарно принадлежали друг другу. Неприятности, вражда – все исчезло, в ней было столько неожиданной для меня нежности, никаких прежних реакций, она полностью уступила мне. Ну а если немножко цинично, то тут вполне к месту насмешливая фраза Лотты: все было от сердца к сердцу и розы у двери.

Наконец она вздохнула, по-прежнему не выпуская меня.

– Почему мы не добивались своего, Лори? Все это было так страшно и бездарно. – Я не мог остановить ее, и она продолжала: – Дэвиган знал, что Даниэль не его ребенок. И не мог не напоминать мне об этом. Бедняга, думаю, ему было тяжело. Он понимал, почему я вышла за него. О, если бы только ты ответил на мое письмо!

– Какое письмо?

– Которое я послала на твой корабль.

– Я не получал никакого письма, – медленно сказал я, и Бог был тому свидетель.

– Как я могу тебе верить, Лори? Ты такой страшный врун, дорогой. Но я люблю тебя, любила и, да помогут Небеса, всегда буду любить. Знаешь что, дорогой?

– Что? – спросил я.

– Все из-за того дня, когда мы были в лесу, еще детьми. Я так часто думала об этом. А ты? Разве не так? Эта помеха… в самый важный момент… это настроило нас друг против друга, вызвало взаимную вражду.

– Узнаю маленькую Краффи-Эбинг! [834]

– Это ведь правда. Давай больше не будем ссориться, Лоуренс. Ты можешь быть таким чудесным, когда постараешься.

834

Рихард фон Крафт-Эбинг (1840–1902) – австрийский и немецкий психиатр, невропатолог, криминалист, исследователь человеческой сексуальности.

– Мне еще раз постараться?

– Не смейся, Лори. Это не просто секс. Я всем сердцем люблю тебя.

И так это и было, включая все остальное… а потом, прижимаясь ко мне, она сонно прошептала:

– Не заставляй меня вставать, любовь моя. Это было хуже всего. Как шлюха, ползти в холодный туалет.

Как же с ней, не размыкающей рук, было тепло, нежно и спокойно! Когда она стала дышать глубоко и ровно, я почувствовал, что погружаюсь в светлый и блаженный сон.

Глава семнадцатая

Спустя примерно сто лет я проснулся как от толчка. Да, прошло по крайней мере лет сто – таким старым я себя ощущал. Я лежал на левом боку, и на моей груди покоилась нежная рука. Не без труда я высвободил запястье из-под одеял и посмотрел на часы. Десять минут десятого. Невероятно. Но так оно и было, и яркий дневной свет наполнял комнату. Яркий дневной свет и холодный воздух. Не это ли разбудило меня? Я с усилием повернулся, и там, в проеме открытой двери, с непередаваемым ужасом на лице, стояла Хозяйка.

Нет, это было не ночное видение, а неприглядная реальность дня. Крайне унизительная утренняя новость после самого низкопробного будуарного фарса с участием мюзик-холльного комика. Что увидел дворецкий! Вы могли бы штамповать подобное за один цент, поворачивая ручку антикварного игрового автомата где-нибудь на заплеванном пирсе.

Я не находил это забавным. Мое потрясение разбудило третьего участника данной ситуации, и в комнате надолго воцарилось болезненное молчание.

– Через час зайдите ко мне в офис, – сказала мне наконец Хюльда командным тоном.

Подойдя к туалетному столику, она взяла бутылку из-под бренди, повернулась и вышла, держа ее подальше от себя, как ручную гранату. От грохота двери шале содрогнулось, как от взрыва.

– О господи, прости меня, Кэрролл.

– Ага, – сказал я, – смехом мы тут не отделаемся.

Я медленно поднялся с постели. Кэти стояла напротив.

– Дай мне несколько минут, и я приготовлю тебе завтрак. Позволь мне, Кэрролл. Я так хочу этого. На кухне есть банка «Nescafe», яйца и свежий хлеб. Тебе нужно поесть, Кэрролл.

– Мне лучше не оставаться здесь.

Она поняла, что я имел в виду.

Под ее встревоженным взглядом я начал натягивать на себя одежду. Мои суставы скрипели. Прокол в ноге давал о себе знать постоянной острой болью. Я чувствовал себя полноценным кандидатом на A. H. V., что, если вы не знакомы с этой аббревиатурой, означает швейцарскую пенсию по старости.

– Что будет? – спросила она.

– Самое худшее.

– Прости, дорогой, – снова сказала она, все еще сжимая руки. – Я люблю тебя, но приношу только вред.