Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

– Ага! – провозгласил он. – Вот и талон на бесплатный суп, приятель. Лошадь не валится с ног, а у таратайки есть колеса. – Он повернулся к кучеру. – Сколько стоит доехать до Лас-Кантерас, братец?

Тот повел плечами, изображая крайнее уничижение, и выставил вперед четыре пальца с желтыми ногтями.

– Четыре английский шиллинг, сеньор.

– Четыре английских томата! Это слишком много. Я дам тебе две песеты и понюшку.

– Нет-нет, сеньор. Очень красивый повозка. Очень быстрый.

– Что ты говоришь! Да я быстрее ногами дойду.

Возничий разразился потоком испанских слов, корча жалобные, умоляющие гримасы.

– Что он там лопочет? – спросил Коркоран, почесывая в затылке. – Я плохо понимаю местную тарабарщину.

Харви спокойно ответил:

– Говорит, что хорошо тебя знает. Что ты записной пройдоха, каких поискать. Что ты никогда не вышибал Смайлера Буржа за канаты. Что Смайлер Бурж едва не убил тебя одним быстрым ударом. Еще говорит, что ты уродлив, стар и в жизни не сказал ни слова правды. И добавляет, что его жена и десяток детишек умирают и сам он умрет от разрыва сердца, если ты не заплатишь ему четыре шиллинга за поездку в этом миленьком экипаже.

Джимми так сильно сдвинул кепку назад, что козырек лег на воротник.

– Тогда дадим ему пару шиллингов, что ли, – с сомнением произнес он. – Два английских шиллинга, малец.

На лице кучера вспыхнула ослепительная улыбка. Напустив на себя величественный вид, он распахнул расшатанную дверцу и прыгнул на козлы, торжествуя победу. Пусть им восхищается весь мир! Два английских шиллинга! Ровно в пять раз больше справедливой платы.

– Вот так и надо с этими парнями, – прошипел Джимми уголком рта. – Без деловой хватки тут никуда. Не будешь держать с ними ухо востро, обдерут как липку.

Он свободно раскинулся на сиденье, и двуколка загрохотала по изрытой ямами улице.

Глава 10

Мэри Филдинг приехала на Плайя-де-лас-Кантерас. Она тоже услышала от Рентона, что этот малоизвестный пляж очень красив, и теперь, распластавшись в своем влажном зеленом купальном костюме на песке, выбеленном солнцем, ощущала, как проникает в нее мягкое тепло. На ее белых ногах поблескивали капли морской воды. В теле, словно отлитом волнами в форму, пульсировала жизнь. Изгиб ее маленькой груди был прелестен, как цветок, изящен, как полет ласточки. Она закрыла глаза, словно пыталась скрыть от всего мира свое восхитительно беззаботное настроение. И тем не менее она видела все окружающее великолепие. Изогнутая луком полоса желтого песка; вода, более глубокого синего цвета, чем небо; шапки пены на волнах, с грохотом разбивающихся о риф; отдаленный горный пик – сверкающий, полупрозрачный, всемогущий, как божество. О, она была рада, что поехала сюда.

Тут она могла дышать и, прижавшись обнаженным телом к земле, наконец-то быть собой. Что-то поднималось в ней, белее пенных гребешков, ярче горного пика, – воспоминание, или вдохновение, или смесь того и другого. Никогда прежде ее не переполняла настолько сильная убежденность, что жизнь, которую она вела, – всего лишь уловка, ничтожная тень реальности. И никогда не испытывала она такой ненависти и презрения к этой жизни: пышному оперению представителей светского общества и ритуалам Бакдена. Да, даже Бакден с его крошащимися камнями казался ей гнетущим, давил всей тяжестью своего благородства и преклонных лет.

Здесь, в такой близости к земле, простой и голой, все это виделось далеким и смутным, бесформенным, как песок, сыплющийся сквозь ее пальцы.

Приподнявшись, она нашла взглядом Элиссу и Дибдина, сидевших спина к спине в тени большого зонта. Элисса не разделась – ее кожа плохо переносила воздействие морской воды. Но Дибс в порыве старческой слабоумной резвости обнажил свою чешуйчатую шкуру и, похожий на мумию, принарядившуюся в синие саржевые шорты, подставлял иссушенное тело бризу.

Опираясь на локоть, Мэри прислушалась к их разговору. Она делала это намеренно, не сомневаясь, что разговор никчемный.

– Элисса, – говорил Дибдин, – вам и в самом деле не скучно здесь?

Целых две минуты Элисса Бэйнем продолжала заинтересованно пудрить нос – за минувший час она в четвертый раз уступила своей страсти к совершенству.

– Вы знаете, что мне всегда скучно, – откликнулась она, когда уже исчезла всякая надежда на ответ. – Здесь нет мужчин.

– Нет мужчин, – хихикнул Дибс. – А как же я?

– Вы… – проронила она и больше ничего не сказала. Однако после короткой паузы потребовала: – Прикурите мне сигарету. И смотрите не намочите, иначе закачу истерику. – Она помолчала. – Я вдруг придумала вам новое прозвище – теперь, когда увидела вас во всей красе. Впредь буду называть вас Сексапил.

Он нашел в ее золотой сетчатой сумке портсигар из оникса, извлек сигарету своими узловатыми пальцами и прикурил.

Она завела руку за голову и сказала:

– Дайте ее мне, чтобы не пришлось оборачиваться. Вид вашего тела мучителен.

– Мое тело! – воскликнул он, наконец задетый за живое. – Совершенно прекрасное тело. Сотни женщин любили его.

– Это было до того, как вы начали носить корсеты, мой дорогой.

Дибса передернуло от гнева, и в отместку он нанес удар с другого фланга:

– Вы чертовски глупы, Элисса. Не понимаю, что на вас нашло. Позволяете этому Трантеру бегать за вами.

– Да, разве это не настоящее преследование? Он пытается указать мне путь спасения.

– Но… но чертов малый по уши в вас влюблен.

– Он об этом не догадывается. – Элисса глубоко затянулась сигаретой. – Он такой зануда, иначе понравился бы мне хоть разок. Всего один раз, для забавы, понимаете, Дибс… ох, извините, я хотела сказать Сексапил.

Он напряг костлявую спину.

– Это уже чересчур, Элисса. Пусть меня повесят, если это не заходит слишком далеко. Не понимаю, что происходит с младшим поколением. В мое время мы тоже крутили романы, но хотя бы скрытно, соблюдали приличия. Никогда не выставляли чувства напоказ. И мы, по крайней мере, были вежливы.

Она спросила с издевкой в голосе:

– Вы всегда говорили: «Позвольте мне?», не правда ли, Дибс, дорогой?

– Господь, сохрани мою душу! – ахнул Дибс. – Право, вы совершенно аморальная женщина, Элисса.

– Нет, я не аморальна, Дибс, – протянула она задумчиво. – Скорее неприлична. Я не буду считать себя аморальной, до тех пор пока не позволю себе заняться любовью на диване.

Мэри, слушавшая все это с каменным лицом, поежилась от огорчения.

– Мне бы хотелось, чтобы ты не говорила такого, Лисса, – внезапно произнесла она тихим голосом, глядя на морские волны. – Это слишком ужасно. Ты пачкаешь все.

– Пачкаю, – повторила Элисса. – А мне это нравится, красотка Мэри. Кто затащил нас на этот кошмарный пляж? Кто отказался от приглашения Карра в «Квинни»? Кто настаивал, чтобы он пообедал с нами здесь? Смею сказать, эта идея вызвала у него отвращение. В его взгляде читалось уязвленное достоинство. – И, проделав указательным пальцем ямку в песке, она аккуратно погребла тлеющий окурок.