Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

Сьюзен спешила, поддерживаемая яростным пылом своей воли. Миновала деревушку Ла-Куэста, переполненные резервуары, нависающие базальтовые скалы. Но, несмотря на всю свою решимость, шла все медленнее. Хотя ветер дул в спину, а дорога вела вниз, усталость становилась невыносимой. Колени ослабели, мышцы обмякли. Она едва не падала от изнеможения.

И тут, чтобы показать, что Господь не забыл о ней, – о, конечно, она знала, что так и было! – вниз по холму загромыхала повозка. Сьюзен услышала, как чавкают копыта по грязи, с внезапной надеждой обернулась и, высоко подняв фонарь, замахала им, как безумная. Упряжка мулов с хлюпаньем остановилась, погонщик взглянул на путницу из-под мешка, укутывавшего его с головой.

Это было странное зрелище – одинокая женщина посреди потопа, запрокинувшая бледное лицо. Она прокричала против ветра, стараясь произносить слова как можно более внятно:

– Подбросьте меня!

– Pero yo no entiendo [130] .

– Вы должны меня подбросить… Ради всего святого, отвезите меня в город.

Впрочем, что бы ни думал возница, просьба была очевидна. А ночь ужасна. Он приглашающим жестом указал плетью на свободное место в повозке. Через мгновение Сьюзен поставила ногу на ступицу колеса, затем устроилась рядом с погонщиком, и повозка покатилась дальше, подпрыгивая на неровной дороге в окружающем мраке.

130

 Но я не понимаю (исп.).

Погонщик направлялся на рынок в Санта-Крус, и буря застала его на выезде из Лагуны. Не желая ночевать в горах, он изо всех сил гнал мулов, невзирая на опасность перевернуться. Он молчал, лишь время от времени украдкой бросал взгляды на пассажирку. Та не произнесла ни слова. Сидела неподвижно на узких козлах, изнывая от яростного нетерпения. Несмотря на головокружительную спешку, ей казалось, что они едут слишком медленно и этому путешествию не будет конца.

Но вот, накренившись на крутом повороте, повозка обогнула скалу и внизу замаячили огни Санта-Круса, размытые завесой дождя. Путники двинулись в сторону рынка по опустевшим улицам, пересекли безлюдную площадь. Над пустым, будто вымершим, городом прокатывался рев – то шумел не ветер, не дождь. Сьюзен не могла понять, откуда взялся этот оглушительный грохот. А потом догадалась: это ревет река. Барранка-Альмейда, поднявшаяся выше берегов, рвалась через город к морю.

Повозка остановилась у конюшни, в переулке позади рынка. Сьюзен неуклюже спрыгнула с козел, порылась в карманах и дала погонщику немного денег. Затем огляделась. Она знала, куда и зачем идет, и через пять минут уже стояла на Калле-де-ла-Туна перед дверью с нужным номером. Фонарь над дверью отсутствовал, но свет шел изнутри сквозь прорези в мавританской решетке. Сьюзен не замешкалась ни на секунду. Повернула ручку, та подалась. Сделав глубокий вдох, женщина быстро вошла в прихожую. Это было длинное помещение, отделанное мозаичной плиткой и потускневшими карнизами. Вдоль одной стены стоял ряд потрепанных пальм в кадках, другая была увешана вышивками, изображающими парусные суда. Слева обнаружился арочный проем, занавешенный неплотно прикрытой шторой. Оттуда в полутемную прихожую вместе с кудрявыми облачками табачного дыма проникал рассеянный свет, доносились голоса и смех. Сьюзен прислушалась, и в эту минуту там залихватски забренчала мандолина.

Она замерла. Казалось бы, совершенно обычное помещение, ничего внушающего тревогу. Однако, несмотря на мирную обстановку, Сьюзен нутром чувствовала, что беда близко. Она стиснула руки и двинулась по коридору. Но как только она сделала шаг, из алькова выдвинулась женская фигура.

Это была мамаша Хемингуэй.

Яркий румянец проступил на побелевших от холода щеках Сьюзен, но мгновенно схлынул. Она приказала себе держаться твердо под шквалом нападок, который вот-вот на нее обрушится.

Но хозяйка притона молчала. Как ни трудно в это поверить, она, похоже, утратила дар речи. Наконец подошла к Сьюзен, окинула ее взглядом с головы до пят. На уродливом лице отразилось крайнее недоумение. А потом она воскликнула:

– Что ты здесь делаешь в такую ночь? Лопни мои глаза, я тебя по первости приняла за привидение. Ты же вся мокрая, как из реки выпрыгнула. Черт возьми, а зонтик прихватить ты не догадалась? Не сообразила, что в такой потоп даже селедка носа из дому не высунет? – Невероятно, но в голосе Хемингуэй звенели сочувственные нотки.

Выглядела Сьюзен жалко. Промокла до костей, влажные волосы прилипли к щекам, в туфлях хлюпало, с одежды на пол стекала вода. Но Сьюзен словно не осознавала, в каком она состоянии.

– Мой брат… он здесь? – выкрикнула она.

Мамаша Хемингуэй проигнорировала вопрос. Похоже, ее охватил внезапный энтузиазм. Схватив посетительницу за руку, она энергично провозгласила:

– Ни в жисть не видала, чтобы кто-то шлялся по улицам в такой ливень. Ищешь приключений на свою голову? Подумала, апрельский дождик капает? Сдохнешь ведь от простуды. Пневмонии или чего там еще. Нет, помоги мне нечистый, не могу я стоять и смотреть, как ты превращаешься в ледышку. Пойдем-ка в эту комнатку, просушим твои вещички.

И прежде чем Сьюзен успела воспротивиться, хозяйка потащила ее в дальний конец коридора и завела в маленькую гостиную. Усадила на стул и, не переставая болтать, принялась копаться в ящиках комода, стоявшего у закрытого ставнями окна.

– Так, сейчас отыщем пару полотенец, – тараторила она. – Погоди секундочку, где-то тут они у меня лежали, прямо под рукой. Куда я их засунула? Были же вот в этом ящике. Когда надо, ничего не найти. Ладно, раздобуду в два счета. Тебе надо принять ванну с горчицей, как пить дать. Но сначала я найду полотенца. А потом, когда дрожь отпустит, я тебя так разотру, что ты у меня заблестишь. Чтоб мне провалиться, в голове не укладывается, зачем ты бродила по улицам в такой ливень – все равно что в чертовой бухте плавала.

Но Сьюзен была не в том настроении, чтобы слушать умиротворяющие речи. Она напряженно ждала. В тот момент, когда хозяйка дома повернулась, гостья подалась вперед и посмотрела ей прямо в лицо.

– Где мой брат? – спросила она тихо, но тон выдавал смятение и нетерпение.

Мамаша Хемингуэй прикинулась, что страшно занята полотенцами, разворачивая и встряхивая их с безграничной сосредоточенностью.

– Брат?! – воскликнула она, словно вопрос несказанно удивил ее. – Ты про малыша Роберта толкуешь, что ли? Да ну тебя, откуда мне знать, где он? Я ему не нянька, утеночек. Проклятье, вовсе нет. К тому же сначала надо позаботиться о тебе. Вот погоди, высушим тебя, глотнешь чего-нибудь согревающего, тогда и поговорим о твоем братце, успокоим твое сердечко.

Сьюзен не пошевелилась.

– Я не могу ждать. Я хочу знать: он здесь?

Хемингуэй помолчала. В ее глазках-бусинках, всегда сверкающих злобой на все мироздание, промелькнула редкая искра смущения. Внезапно, решившись на ложь во спасение, она пожала плечами.

– Нет, – ответила она, – его здесь нет. И с чего бы ему тут ошиваться? Господом богом клянусь тебе, нет его.

– Я вам не верю, – мгновенно откликнулась Сьюзен. У нее застучали зубы, губы посинели от холода и страха. Она потянулась к собеседнице через стол. – Скажите мне… – Ее голос сорвался. – Только честно… вы должны мне сказать, находится ли он в этом доме.

– Нет! – вскричала Хемингуэй, яростно выпятив бюст. – Его тут нет. Как ты смеешь говорить мне прямо в лицо, что я врунья? Повторяю: его просто-напросто здесь нет. Я же побожилась. И хватит об этом.

А потом открылась дверь и в комнату вошел Роберт.

Пала мертвая тишина, нарушаемая лишь барабанной дробью дождя и ревом реки. Роберт выглядел потерянным, как человек, который колеблется между двумя незнакомыми прежде крайностями: ликованием и отчаянием – и, судя по согбенной фигуре и шаткой походке, достиг самого дна. Он забрел в эту комнату без всякой цели. Он хотел кому-то кое-что показать, так ведь? Что-то кому-то показать… Ну же!..