Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

В столовой был накрыт ужин, горели свечи, Коркоран и маркиза уже сидели за столом и ждали. Увидев принарядившуюся маркизу, эксцентричную, похожую на куклу-марионетку, Сьюзен испытала необъяснимое раздражение. Она тяжело опустилась на стул и принялась с видом полной безысходности помешивать кофе, который поставил перед ней Джимми. Долгое время все молчали. Затем Джимми вытер лоб и заметил, исключительно из желания смягчить гнетущую тишину:

– Ей-богу, скорей бы уже громыхнуло. Как по мне, это тянется чересчур долго.

Маркиза, сидевшая чопорно и прямо в своем пышном одеянии, заявила:

– Буря не начнется. Завтра – да. Но не сегодня.

– Я уже заждался, – сказал Коркоран. – Чесслово, ожидание – это как сидеть на бочке с порохом.

Сьюзен беспокойно пошевелилась. Из-за крайнего утомления ее нервы были напряжены до предела.

– Давайте не будем ныть по поводу грозы, – выпалила она. – По-моему, все и без того плохо. Мне кажется, нам следовало бы молиться, а не жаловаться на погоду.

Маркиза деликатно возвела глаза к потолку. Ей не нравилась Сьюзен, которую она называла «Американа». Роджерс, американец, воровал воду из ирригационного источника, и маркиза перенесла враждебность по отношению к нему на всех представителей этой страны. В ее собственном простодушном изложении это звучало так: американцы поступили с ней дурно.

– Слова-то святые, а когти кошачьи, – пробормотала она и отстраненно улыбнулась. – Это старая пословица, которую я запомнила. Но, несмотря на все пословицы и молитвы, разумеется, гроза настанет.

Жаркая краска вспыхнула на серых от усталости щеках Сьюзен. Ей хотелось дать себе волю, бросить в лицо этой нелепой старухе по-настоящему обидный ответ. Но нет, она сдержалась. Опустила глаза в тарелку и извинилась:

– Наверное, я должна попросить прощения за такие слова. Я не подумала. И я разваливаюсь на части. Наверное… наверное, все дело в этом. Мне жаль.

– Нет нужды сожалеть сейчас, Американа, – сказала маркиза, странно кивая головой. – Когда придет гроза… гроза, о которой нельзя говорить… тогда будет больше поводов для печали.

Сьюзен уставилась на нее, одолеваемая дурными предчувствиями, и спросила, запинаясь:

– Что вы имеете в виду?

Маркиза изящно глотнула воды.

– Некоторые мысли не выразишь словами. Лучше обдумывать их, оставляя невысказанными. Я могла бы многое сказать о сборище гостей под моей крышей. Возможно, в этом есть смысл, недоступный человеческому пониманию. Мы, люди, столь сильно чувствуем и столь мало знаем.

– Не говорите так, – прошептала Сьюзен. – У меня мороз по коже. О, весь этот дом наводит на меня страх.

– Диковинные дела вершились в этом доме, – спокойно ответила маркиза. – И еще более диковинные могут свершиться. К чему себя обманывать? Без сомнений, приближается какое-то бедствие. Воистину, я его предвижу. Это витает в воздухе, как гроза. Придет ли несчастье по мою душу? Нет-нет. Мой час еще не пробил. Или по вашу? Вы так сильны, так крепки духом. Вы скажете, что есть только один очевидный ответ: беда стучится к английской сеньоре. Что ж, можете судить по своему желанию. – Она повела крохотной, унизанной кольцами рукой в жесте неясном и вместе с тем весьма многозначительном.

Сьюзен отпрянула, и как будто чьи-то ледяные пальцы сорвали тонкий покров с ее внутреннего зрения. Помещение, осененное огромным летящим лебедем, замкнутое в мрачных стенах, заполненное спертым воздухом, показалось вдруг зловещим, смертоносным. Она вздрогнула. На нее разом нахлынуло ужасающее предвидение катастрофы, и ей захотелось кричать. Она почувствовала, что Мэри умрет. «Да, – подумала Сьюзен, едва не теряя рассудок, – я знала, я знала это с самого начала».

Даже Джимми беспокойно заерзал. Потом выпятил грудь.

– Не годится так говорить, – заявил он с абсолютно фальшивой бодростью. – Никогда не знаешь будущего наверняка. Я не отрицаю, она очень больна. Но, ей-богу, пока есть жизнь, всегда есть надежда. – Он провозгласил эту банальность с неунывающим жизнелюбием, как и множество раз прежде.

Маркиза снова тонко улыбнулась.

– Говорить легко. Но слова часто толкуют неправильно, – пробормотала она. – Так что теперь я умолкаю. Не забывайте только, что несчастья приходят ярдами, а уходят дюймами.

После короткого молчания Джимми неожиданно заметил:

– Несчастье это или нет, но есть одна штука, с которой я не могу разобраться, чуть башку не сломал. И ей-богу, это действует мне на нервы. Вот скажите, куда подевался этот малый, Карр? Он вышел отсюда, меча громы и молнии, клялся, что прожжет насквозь телеграфные провода. Мол, он нам такое устроит, что и словами не описать. И вот сидим мы тут, а от него ни звука. Что они там задумали?

– А что они могли задумать? – резко спросила Сьюзен. Помолчала и добавила, смягчив тон: – Ее невозможно перевозить, пока… пока не наступит кризис. И только ее муж имеет право это решать.

Джимми потер подбородок, что означало глубокую задумчивость, и настойчиво продолжил:

– Как бы то ни было, за этим что-то стоит, к гадалке не ходи. И говорю вам, ситуация действует мне на нервы. Вдруг для Харви вся эта история плохо кончится?

– Что ты имеешь в виду? – перебила Сьюзен, щека ее нервно дернулась. – Никто не справился бы лучше, чем… чем он. – Она не смогла произнести имя доктора, но, наклонившись вперед, торопливо, с вызовом заявила: – Он был великолепен все это время. Мне ли не знать! Я видела все своими глазами. И я готова в этом поклясться. Я готова поклясться, что никто на земле не сделал бы больше, чем он, для ее спасения.

– А если ее уже не спасти, бедняжку, – тихо промолвил Джимми, – то как это скажется на Харви, с его-то прошлым?

Этот вопрос обнажил самую суть страха, который изматывал Сьюзен до смерти. Если Мэри Филдинг умрет – а она наверняка умрет! – как Харви переживет обвинения? Ведь именно его обвинят в этой катастрофе, так быстро последовавшей за той, прошлой неудачей. Вся ответственность лежит на нем, он сознательно этого добивался. О, какая страшная, ужасающая мысль!

Сьюзен потянулась к фруктам, лежащим на ее тарелке. Но не могла проглотить ни кусочка. Разрываемая бушующими в груди эмоциями, прошептала: «О, помоги нам всем, Господь. Умоляю, помоги нам».

Внезапно маркиза, с присущей ей непредсказуемостью, встала со стула. Брезгливо смочила водой пальцы и губы. Потом перекрестилась, пробормотала благодарственную молитву, снова осенила себя крестным знамением. Наконец провозгласила:

– Быстро ест тот, кто ест мало. И для Исабель де Луэго пришло время удалиться на покой. Да-да, теперь она должна уйти в свою комнату. – Она неторопливо поплыла из столовой, расставив локти; мантилья развевалась за спиной. Но у дверей хозяйка остановилась, обвела призрачную комнату рассеянным, почти невидящим взглядом.