Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

В каком виде выразится теперь вознаграждение за силы природы? Очевидно, в том, что покупная цена машины будет превышать сумму, соответствующую обычному вознаграждению труда, затраченного на производство машины; значит, если машина стоила 365 рабочих дней по одному гульдену, то ее покупная цена будет больше 365 гульденов.

И так как нет основания полагать, что при общем отчуждении услуг капитала силы природы должны вознаграждаться в меньшей степени, чем при последовательном отчуждении, то мы можем, соответственно нашим прежним предположениям, считать и здесь вознаграждение сил природы равным 10 процентам вознаграждения за труд. Следовательно, цена капитала машины равнялась бы 365 + 36,5 = 401,5 гульденов.

Как же при сделанных предположениях, обстоит дело с процентом на капитал? Это нетрудно показать. Собственник машины, применяющий ее в собственном предприятии или отдающий ее в наем, получает за ее службу в течение года ежедневно 1 гульден 10 крон. Это составляет общий доход в 365 x 1,1 гульден = 401,5 гульден. А так как в течение этого года и машина перестала существовать вследствие порчи и ее ценность равняется целым 401,5 г., то излишек, чистый процент на капитал, равняется нулю. Следовательно, несмотря на то что капиталист получил вознаграждение за силы природы, процента на капитал все же нет — ясное доказательство того, что причина процента на капитал должна заключаться в явлении, отличном от вознаграждения сил природы.

Я ожидаю, что в этом месте мне сделают возражение. Мне скажут, что ценность капитала ни в коем случае не может оставаться на такой высоте, чтобы человек, создавший таковой, мог получить в покупной цене еще премию за силы природы: ведь в таком случае производство капиталов было бы слишком выгодно; это породило бы конкуренцию, которая в конце концов низвела бы ценность капитала до ценности труда, затраченного на его производство. Если бы, например, цена машины, стоившей 365 рабочих дней, равнялась 401,5 гульденам вследствие вознаграждения сил природы, использованию которых машина содействует, то — при прежней величине заработной платы в один гульден — труд, направленный на производство таких машин, был бы выгоднее всякого другого; вследствие этого эта отрасль промышленности находила бы себе многочисленных представителей, и производство таких машин распространялось бы до тех пор, пока рост конкуренции не низвел бы цену каждой отдельной машины до 365 гульденов, а вознаграждение за труд, получаемое при производстве таких машин, до нормальной величины. Я без оговорок признаю возможность такого факта. Но я, в свою очередь, задаю вопрос: если машины так распространены, что вследствие слишком большой конкуренции человек, производящий таковые, должен согласиться при продаже на скудное вознаграждение за свой труд, если он не может требовать никакого вознаграждения за силы природы, использованию которых он содействует, — то каким же образом он вдруг сможет требовать вознаграждения за силы природы при отдаче внаем или личном употреблении тех же машин? Или одно или другое! Или машины достаточно редки, так что имеется возможность требовать добавочного вознаграждения за силы природы, — тогда их редкость будет иметь одно и то же значение при продаже и при отдаче в наем, и ценность капитала возрастет до поглощения валового процента, если нет других причин, противодействующих ее росту. Или же машины так распространены, что вследствие давления конкуренции невозможно требовать добавочного вознаграждения за силы природы, — и тогда дело будет обстоять одинаково при отдаче внаем и при продаже, и валовой процент будет падать до тех пор, пока он не будет поглощен опять-таки амортизацией, если и здесь нет других причин, противодействующих слиянию этих двух величин, причин, не имеющих ничего общего с вознаграждением за силы природы.

Странная случайность проявляется в том, что мотивированные теории производительности после почти 70-летнего развития остановились почти на том же месте, из которого они вышли. То, что в 1871 году говорил Штрасбургер, по существу ничем не отличается от того, что в 1804 году говорил Лодердейл. Сила капитала, «заменяющая труд», содействующая, благодаря своей редкости и в зависимости от таковой, получению вознаграждения капиталистом, только по названию отличается от сил природы, использованию которых способствует капитал и которые также должны вознаграждаться в зависимости от редкости капитала. И здесь и там наблюдается то же смешение валового процента и ценности капитала, с одной стороны, и чистого процента — с другой, то же неверное толкование действительных следствий сделанных предположений, то же поверхностное отношение к действительным причинам объясняемого явления.

Возвращение к отправной точке свидетельствует о бесплодности развития. Эта бесплодность не случайна. Не простую злосчастную случайность представляет собой и то обстоятельство, что никто не нашел того магического слова, которое могло бы объяснить таинственное происхождение процента на капитал из производительности последнего. Такого слова не могли найти потому, что отправная точка по пути к истине была выбрана неверно. Уже сама попытка дать полное и всеобъемлющее объяснение процента, основанное на производительной силе капитала, безнадежна. Это было бы возможно только тогда, если бы существовала сила, которая прямо заставляла бы «прибавочную ценность» расти так, как на поле растет пшеница!

Но такой силы нет. Производительная сила может создать только много продуктов, даже много ценности, но она никогда не создаст излишка ценности. Процент на капитал представляет собою излишек, разность, которую дает уменьшаемое — «продукт капитала» — над вычитаемым — «ценностью затраченного капитала». Производительная сила капитала может выражаться только в увеличении уменьшаемого. Но, если дело зависит только от этой силы, то она не в состоянии это сделать, не увеличивая до той же нормы и вычитаемого. Производительная сила неоспоримо представляет собою и причину и масштаб ценности самого капитала, в котором она заключается. Если при помощи капитала ничего нельзя произвести, то он и сам не обладает ценностью. Если при помощи капитала можно произвести лишь немного продуктов, то и его ценность не велика; если же при его помощи можно произвести много продуктов, то и он сам обладает большой ценностью, ценностью тем большей, чем больше продуктов можно произвести при его помощи, и чем больше ценность таковых. Следовательно, как бы велика ни была производительная сила капитала, она может, правда, значительно увеличить уменьшаемое, но — пока это зависит от нее одной — до той же нормы увеличится и вычитаемое, и остатка — излишка — не окажется.

В заключение я позволю себе еще привести одно сравнение. Если реку поперек загородить плотиной, то уровень воды впереди плотины будет ниже, чем позади. Если кто-нибудь спросит о причине, почему вода позади плотины выше, чем впереди, то будет ли кто-либо считать обилие воды в реке причиной этого явления? Конечно, нет! Правда, обилие воды является причиной того, что вода позади плотины находится на высоком уровне, но вместе с тем это обилие — поскольку данное явление зависит только от последнего — стремится поднять настолько же и уровень воды впереди плотины. Оно является причиной «высокого» уровня воды, но причиной «более высокого» уровня является не обилие воды, а плотина.

Какое значение имеет для разности уровня воды обилие ее, такое же значение имеет для прибавочной ценности производительность капитала. Последняя может быть удовлетворительной причиной того, что ценность продукта капитала велика, но она не может быть удовлетворительной причиной того, что его ценность больше ценности самого капитала, уровень которого поддерживается и поднимается производительностью в такой же степени, как и уровень продукта. Действительной причиной этого «излишка» является и здесь своего рода плотина, которой теория производительности в собственном смысле даже не называет по имени, плотина, которой ряд других теорий ищет в различных явлениях — то в жертве пользования, то в жертве воздержания, то в жертве труда по образованию капитала, то прямо в эксплуатационном давлении капиталистов на рабочих, — но природа и действия этой плотины до сих пор еще не определены с достаточной убедительностью⁴³⁸.

VIII. Теории пользования

Теории пользования являются ветвью теорий производительности, которая вскоре сделалась самостоятельной и своеобразной. Эти теории исходят как раз из той мысли, которая приводит к крушению теории производительности в собственном смысле, — из мысли о существовании определенной зависимости между ценностью продуктов и ценностью средств производства, затраченных на их изготовление. Если, как начали сознавать, ценность продукта принципиально тождественна с ценностью затраченных средств производства, то уже никоим образом нельзя объяснить «прибавочную ценность» производительностью капитала. В самом деле, чем больше производительность капитала увеличивает ценность продукта, тем больше она должна увеличить и собственную ценность капитала, принципиально с нею тождественную; последняя, подобно тени, должна сопровождать первую, между ними не может поэтому быть никакого расхождения.

А между тем такое расхождение существует. Почему?

Почти само собой явилось в только что изложенном ходе мыслей новое объяснение.

Если, с одной стороны, верно, что ценность каждого продукта тождественна с ценностью затраченных средств производства, и если, с другой стороны, наблюдается, что ценность продукта все-таки постоянно превышает ценность затраченного на его изготовление капитала, то сама собою напрашивается мысль, что затраченный капитал не охватывает собою всех жертв, принесенных для изготовления продукта, что, может быть, наряду с этим капиталом существует еще фактор, который также необходим для производства, и на счет которого должна быть отнесена часть ценности продукта, именно загадочная «прибавочная ценность».

Этот фактор стали искать и нашли — даже не один, а несколько. Так как о природе этого фактора сложились три различных мнения, то из общего основного положения выросли три различные теории: теория пользования, теория воздержания и трудовая теория. Ближе всего к теориям производительности находится теория пользования, которая сначала рассматривалась только как дополнение к первым.

Теория пользования покоится на следующих основных мыслях.

Наряду с субстанцией капитала и употребление такового или пользование им составляет предмет самостоятельного существования и самостоятельной ценности. Чтобы получить выручку на капитал, недостаточно принести в жертву только субстанции капитала, а нужно также жертвовать и «пользованием» затраченным капиталом на все время производства. А так как принципиально ценность продукта равна сумме ценностей затраченных на его изготовление средств производства и так как, согласно сказанному, субстанция капитала и пользование капиталом, только вместе взятые, эквиваленты ценности «продукта», то ясно, что этот последний должен быть больше, чем ценность одной только субстанции капитала. Таким образом объясняется явление прибавочной ценности, которая представляет собою не что иное, как долю ценности одной из жертв — «пользования капиталом».