Изгнание из рая

— Я и сам не знаю. Когда заедают гады, тогда какая литература помогает: справочная или художественная?

— Наверное, и та и другая. Знаешь что, давай я тебе найду все, что есть в словарях, а потом что-нибудь и из художественной.

— Морочу я тебе голову.

— Да какая морока? Это же одна минута!

Она метнулась за стеллажи, возвратилась с целым ворохом словарей и энциклопедий, начала листать страницы перед Гришиными глазами, быстро и умело вычитывала то оттуда, то отсюда.

— Так. Вот здесь. Гад. Гадюка. Гаденыш. Гадоед. Гадье. Гадина. Гадюга. Гадюра. Гадючонок. Гадюшник. Гадючиться… Все это от санскритского слова «гад» — ползать, пресмыкаться. Черви тоже сюда. Подходит тебе?

— Вроде бы подходит, хотя и без червей, потому что там есть и полезные. Давай дальше.

— Вот здесь еще. Слово «гад» для классификации не годится. Необходимо говорить: ползучее животное, пресмыкающееся.

— Как ни говори, а все равно гадство. И что там о них?

— Пресмыкающиеся делятся на черепах, клювоголовых, чешуйчатых и крокодилов.

— Ну, черепаху и крокодила сразу видно. А клювоголовых узнаешь только тогда, когда они тебя клюнут. Это тоже ясно. Труднее с чешуйчатыми. Спрячется в чешую — не доскребешься!

— Здесь вот еще есть, — нашла Тоня, — земноводные тоже относятся к гадам. Например, наша обыкновенная жаба. Это так называемые голые гады.

— Голые гады — это здорово! — обрадовался Гриша. — Голых и разоблачать не надо, сами себя показывают! Теперь бы еще придавить их художественной литературой — и талатай [8] .

8

В романе «Львиное сердце», в главе 28-й, где речь идет о детстве Гриши Левенца, сказано: «Что такое талатай? Это такая штучка, которая дает возможность уничтожать всех врагов, самому оставаясь живым и невредимым. Выдумалось оно, наверное, после маминых рассказов о войне…» (с. 130).

— Из художественной, к сожалению, у нас ничего нет. Только детские книжки.

— Давай и детские!

— Киплинг. Про Рикки-Тикки-Тави.

— Что это за чертовщина?

— Зверек такой. Называется мангустой. Поедает змей и крыс.

— Навряд ли, Тонька. Я ведь гадов есть не собираюсь. Я их хочу изучить, чтобы не съели меня.

— А что — угрожают?

Гриша вздохнул:

— Только тебе скажу: удрал бы я на свой комбайн, ох и удрал бы!

— У тебя ведь теперь такая власть!

— Власть? А ты знаешь, что это такое?

— Ну, это что-то самое высокое в селе…

— На высокое дерево козы скачут. Слыхала? Между прочим, у меня, кажется, именно с коз все и началось. И как началось, как пошло, — ни тебе конца, ни краю!

— Потому ты и ищешь про гадов?

— Да как тебе сказать… Когда-то я выдумал себе талатай. Теперь не помогает. Никакие слова, вижу, не помогут. А на гадов надвигается второй ледниковый период. Слышала?

Тоня кивнула. Эту ничем не удивишь. Все слышала, все знает. Такой была еще в школе.

— Знаешь, Гриша, раз ты уже зашел в библиотеку и раз ты теперь председатель, давай я тебе прочитаю одно место из Довженко.

— Это ты хочешь намекнуть, какие у нас никчемные фильмы крутят в Доме культуры?

— Нет, это о другом.

— Довженко — это же кино?

— Не только. Да ты послушай. Хочешь?

Тоня снова метнулась к стеллажам, вынесла аккуратный томик, нашла то, что хотела, и прочла: «Если не молчать в угоду длинному ряду редакторов, наставников и поучителей и не кривить пером в обход вопросов, в угоду благополучию, в угоду тому, что скажет подлая старенькая княгиня Марья Алексеевна, в угоду квартире своей, машине своей, даче своей, месту в президиуме своему, — трудно писать про село, где пролетело бесповоротно далекое детство.

Задумчивые лица умных, скупых на улыбку людей говорят о многом, и забота на лицах свидетельствует мне, как тяжело иногда достается его трудовой героизм. Как скучно и нелегко еще во многих наших селах, какие убогие хаты, о критики, художники. О, процветающие, какие же небогатые хаты!»

Гриша пришел искать сочувствия, а ему — про небогатые хаты! Ох и вредная же эта Тонька.

— Слушай, Тонька, — попробовал он возмутиться, — что ты мне читаешь? У нас же не хаты, а дома! И вовсе не убогие. Забиты мебелью и коврами, как когда-то у дворян.

— Ага — у нас? А в соседних селах? Колхоз укрупнили? Теперь укрупнят и твой сельсовет. Потому что Веселоярск образцовый, для него создают условия, ему и бюджет, и фонды, и строительные материалы, и техника. А другим ничего. Укрупнишься — нужно будет делиться со всеми. Вот тогда ты запоешь! А сейчас — я тебя не понимаю.

— Ты?

— Я.

— Ну, спасибо. Помогла и посочувствовала. С чем пришел, с тем и уходить?

— Иди руководи, — засмеялась Тоня.

Гриша испугался по-настоящему. А что, если в самом деле захотят укрупнить и сельсоветы? Это похоже на брак по расчету. Один хочет поскорее упасть в объятия, а другой изо всех сил сопротивляется. Это только в классических романах и пьесах богатые невесты влюблялись в бедных парней. Теперь наоборот: бедный колхоз безумно влюбляется в богатый и жаждет союза. Молниеносное венчание без всяких документов заменено неоправданным укрупнением, богатые колхозы боятся этого, как черт ладана, ибо кому же охота делиться своими фондами и благосостоянием. Нужно было немедленно найти дядьку Вновьизбрать и провести консультации на самом высоком уровне. Ведь если и в самом деле случится так, как предвещает эта вреднющая библиотечная Сивилла, что тогда? Захотели же объединиться с Веселоярском все соседние колхозы? Чуть ли не весь район пожелал укрупниться в колхоз «Днипро». Когда-то областными масштабами тут и не пахло, а теперь мало Жмака, прибывает Пшонь с собственной свиньей и грозит еще чем-то таинственным и заковыристым, как тот Тавромахиенко. Ну, гадство!

В сельсовет Гриша не попал. Возле здания его ждала Дашунька с их красными «Жигулями» и еще издалека замахала рукой.

— Садись поскорее!

— Куда? Мне надо проконсультироваться со Свиридоном Карповичем.

— Еще наконсультируешься! Поехали домой, надо готовиться.

Она чуть не силком усадила Гришу в машину, протянула ему какую-то бумажку.

— Читай!

Это была открытка из сельхозинститута. Написано несколько запутанно, однако все равно приятно: «Уважаемый тов. Левенец! Просим прибыть в институт для выяснения вопроса о ваших вступительных экзаменах».

Заявление в институт (разумеется, на заочное отделение) Гриша подал два месяца назад. Общее собрание колхоза дало ему рекомендацию, все как полагается, он намеревался малость подготовиться к экзаменам (ведь после школы все уже перезабыл), но тут произошли непредвиденные перемены в его жизни и вылетело из головы все: и заявление, и экзамены, и институт. Гриша повертел открытку в руках.

— Пишут как-то чудно, — хмыкнул он, — и не поймешь, что к чему.

— А что там понимать? Готовься, подчитай что-нибудь за ночь, а завтра на автобус!

— Могла бы и машиной меня подвезти. Сама бы в области побывала, по магазинам походила, с культурой познакомилась.

— Завтра бычков надо перевозить на новое пастбище. Ни сама не могу, ни машины тебе не дам. Доберешься автобусом!

Все-таки женщина в колхозе великая сила. А еще когда она с высшим образованием — тогда уже спаси и помилуй! Не всегда жена способна проложить мужу путь к власти, но она может сделать его достойным власти, хотя бы для этого пришлось трясти его, как черт трясет сухую грушу.