Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Изгнанник. Каприз Олмейера
Шрифт:

В полдень капитан появился в доме Олмейера.

– Что ты здесь делаешь? – осведомился он у китайца, слонявшегося по веранде.

Чим Инг монотонным, равнодушным голосом заядлого курильщика опиума объяснил на дурном малайском, что его дом уже стар, крыша прохудилась, полы прогнили. Поэтому он, на правах старого-престарого друга, собрал свои деньги, опиум и две трубки и переселился к Олмейеру.

– Тут много комнат. Он курит, я живу. Он долго не протянет, – заключил китаец.

– А где же он? –

спросил Форд.

– В доме. Спит, – рассеянно ответил Чим Инг.

Форд заглянул в дверной проем и в тусклом освещении комнаты разглядел лежавшего на полу Олмейера. Голова – на деревянном подголовнике, длинная седая борода рассыпалась по груди, на пожелтевшем лице светятся только белки полуоткрытых глаз.

Форд вздрогнул и отвернулся. Уходя, он заметил длинную ленту выцветшего алого шелка, которую Чим Инг пристроил на одну из балок.

– Что это? – спросил он.

– Название дома, – все тем же бесцветным голосом ответил Чим Инг. – Как у моего старого. Это хорошее имя.

Форд посмотрел на него долгим взглядом и ушел. Он не знал, что скрывается за причудливыми иероглифами. А если бы поинтересовался, невозмутимый китаец с некоторой гордостью объяснил бы, что на ленте написано: «Дом небесных наслаждений».

Вечером того же дня капитана Форда позвал с палубы Бабалачи. Он уселся на верхней ступеньке лестницы в капитанскую каюту, в то время как Форд курил трубку внутри, лежа на кушетке.

– Прошлая луна принесла нам новости с Бали, – обронил Бабалачи. – У старого раджи родился внук. Все ликуют.

Форд заинтересованно приподнялся.

– Да, я сказал ему, – ответил Бабалачи на его взгляд. – Как раз после этого он начал курить.

И чем дело кончилось? – спросил Форд.

– Я ушел живым, – с величайшей серьезностью отозвался Бабалачи. – Белый человек очень слаб: упал, когда пытался наброситься на меня, а вот она вне себя от радости, – добавил он после паузы.

– Ты имеешь в виду миссис Олмейер?

– Да, она живет в доме нашего раджи. И проживет еще долго. Такие рано не умирают, – сказал Бабалачи с легким оттенком сожаления. – У нее есть доллары. Она их закопала, но мы знаем где. Беда нам с этими людьми. Пришлось заплатить большой штраф и выслушать кучу угроз от белых, так что теперь приходится быть осторожными.

Он вздохнул и помолчал, затем добавил с неожиданным воодушевлением:

– Скоро будет большая битва! В воздухе носится дыхание войны. Доживу ли я?.. Ах, туан, какие раньше были времена! Даже я, бывало, ходил в море с пиратами и ночью, в тишине, брал на абордаж корабли белых моряков. Это было еще до того, как английский раджа воцарился в Кучинге. С тех пор мы деремся только друг с другом, и тому рады. Если начнем воевать с вами – все погибнем!

Он

встал, собираясь уходить, и напоследок добавил:

– Помните ту девушку, что подняла тогда большой шум? Рабыню Буланги?

– Да. И что с ней?

– Совсем исхудала и не смогла работать. Тогда этот пожиратель свинины и ворюга Буланги продал ее мне за пятьдесят долларов. Я поселил ее со своими женщинами: думал, они ее откормят, хотел услышать ее смех, но девушку, наверное, сглазили, и она умерла два дня назад. Нет, туан, к чему плохие слова? Я стар, это правда, но почему бы мне не желать, чтобы в моем доме мелькало юное лицо и звучал юный голос? – Он помолчал и с невеселым смешком добавил: – Что-то я прямо как белый – толкую тут о вещах, о которых не говорят между собой мужчины.

И с этими словами Бабалачи, очень грустный, ушел.

Толпа, стоявшая полукругом у лестницы «Каприза Олмейера», заколыхалась, пропуская группу людей в белых одеждах и тюрбанах. Первым шел Абдулла в сопровождении Решида, за ними – все остальные арабы Самбира. Когда они подошли к неровной линии собравшихся, поднялся шум, в котором четко выделялось только одно слово: «мати». Абдулла остановился и огляделся.

– Мертв? – спросил он.

– Да продлятся ваши дни! – в один голос ответила толпа и затихла.

Абдулла сделал несколько шагов и в последний раз оказался лицом к лицу со старым противником. Кем бы ни был Олмейер раньше, сейчас он лежал, застывший и безмолвный, в неярком свете наступающего дня. Единственный белый на восточном побережье ушел, и его душа, освобожденная от уз земных капризов, предстала теперь перед Всевышним. Лицо его, безмятежное, как у любого, кто внезапно получил долгожданный отдых от боли и тоски, свидетельствовало перед безоблачным небом, что человеку, который лежит сейчас под равнодушными взглядами соседей, перед смертью наконец-то позволено было забыть.

Абдулла с грустью посмотрел на неверного, с которым боролся столько лет, раз за разом одерживая победу. Вот она – награда правоверному! И все-таки сердце старого араба дрогнуло, сожалея об этой потере. Скоро он тоже оставит позади дружбу и вражду, успехи и поражения – все, что составляет жизнь. Его ждет та же участь. Молитва – вот что должно скрасить его последние дни. Абдулла нащупал у пояса четки.

– Вот так и нашел его утром, – тихо и благоговейно доложил Али.

Абдулла еще раз холодно смерил взглядом кроткое лицо покойного.

– Идем, – велел он Решиду.

Проходя через расступающуюся толпу, Абдулла пощелкивал четками и благочестиво и торжественно шептал имя Аллаха: милосердного, всемилостивейшего.

Поделиться с друзьями: