Изгнанники Эвитана. Дилогия

Какой глупой была Ирия, отчаянно уверяя: "Я невиновна!" - настоящих убийц! Леон и так прекрасно это знал. И равнодушным взглядом проводил ее в тюрьму. Преступник - осужденную.

Что ж - он потерял право зваться ее братом. И если судьба даст Ирии шанс вырваться - следующим лордом Таррентом точно станет Чарли!

Она - не мама... то есть не Карлотта. И сестре Чарльза Таррента плевать, что в нём не течет кровь Гарвиаков. Зато есть папина. А даже если и нет - лучше невинный ребенок (неважно - чей), чем Леон и его потомки, воспитанные им же. Графскую корону не унаследует сын отцеубийцы. Или дочь этого отца - не Ирия Таррент!

Папина смерть, предательство родных, одиночное заключение сделали свое дело. Ирия окончательно перестала ощущать себя ребенком или зависимой от кого бы то ни было. Никаких мачехи, брата и матери у нее больше нет. Они переступили через нее - она переступит через них. Только бы вырваться!

В камере - всё холоднее. Но ставни будут открываться всё равно - хоть на час-два в день.

И пока можно - Ирия не прекратит ежедневного мытья. Раз уж всё еще ухитрилась не простудиться. Пока. Может, и зимой повезет?

Долгие часы вынужденного безделья по-прежнему тратятся на тренировки. Согревает. Укрепляет мышцы. И с ума сойти не дает. Пока чувствуешь себя сильной - ты жива!

Гимнастика и бег на месте. Борьба - ей учил отец. Фехтование "с тенью против тени" - спасибо ему же.

Наизусть - математические формулы и баллады, романсы и рыцарские романы, исторические хроники со всеми датами и героями, легенды и предания. Не раз и не два перечитанные в детстве.

И каждую ночь, прежде чем заснуть, - с неведомой прежде холодной рассудочностью представить, что сделаешь, когда получишь свободу. Особенно - что ждет Полину... и Леона.

Невыносимее всего донимают даже не холод и голод. Отсутствие книг. Любых. Сейчас бы сюда хоть житие самого занудливого святого! А еще лучше - перо, чернила и бумагу.

О судьбе оставшихся в замке сказок лучше не думать! Давно стали растопкой в личном камине Полины. Восстановить удастся вряд ли. Одни и те же слова редко ложатся в прежние строки...

Значит - будут другие сказки. И новые истории. О чужой любви и дружбе!

Потом. Когда амалианское аббатство останется в кошмарном, но далеком прошлом.

Еще мучительнее грызут мысли о сестренках. Особенно - о самой слабой. И это - не Иден. Младшая всегда была немногословной и рассудительной - чуть ли не с рождения. Она справится.

Но Эйду ей не защитить. Иден всё-таки не скандалистка Ирия. А Леон - не Эдвард Таррент, и сёстры ему безразличны. Только бы не решил, что еще и опасны!

В двадцать восьмой вечер заключения Ирия привычно задержалась у окна. Плечи греет жесткое, но - как выяснилось - сравнительно теплое одеяло. Ветер Месяца Сердца Осени треплет волосы, студит лицо. И пробирает до костей холод.

Но всё равно - не закрывать бы подольше ставни! Не оставаться наедине с духотой.

Просто стоять и стоять здесь. Вдыхать свежий, пусть и сырой воздух. И смотреть, как стелется по небу клин журавлей. На юго-восток. В Квирину, наверное...

Ирия улыбнулась. Может, это - уже начало безумия. Но так хочется еще и присмотреться к птицам! Понятно, что та, знакомая, давно потеряла бусы. Да и в стае журавлей маленькой серой птахе - не место...

Всё равно! В тюрьму... в монастырь хуже любой тюрьмы - замуровали. Так теперь уже и на птиц любоваться нельзя? Без всяких бус?

Ирии и так почти всё теперь - "нельзя". Даже жить.

– Одинокая птица, ты летаешь высоко...

Это что - в глубине сознания поет будущее безумие? Хотя - почему "будущее"? Судя по визитам призрака (кстати, куда делся?), Ирия спятила еще в замке.

И всё же...

Узница невольно огляделась, прислушалась...

– ...и лишь безумец был способен так влюбиться...

Рокот бьющихся о скалы волн, вой осеннего ветра. И чей-то голосок - тоненький, едва слышный. Определенно - из-за окна. Справа - со стороны стены.

А во дворе - никого.

Творец милосердный, это же поет другая пленница!

– За тобою вслед подняться, за тобою вслед подняться,

Чтобы вместе с тобою разбиться,

С тобою вместе разбиться,

С тобою вместе разбиться!..

– Эй!
– Ирия, решившись, приникла к решетке.
– Кто ты? Меня зовут Ири, Ирия Таррент!

Голосок смолк. А когда Ирия уже лишилась надежды, прорыдал - громче, чем прежде пел:

– Меня зовут Ирэн Вегрэ!

Южанка. Не считая матери и Полины, южан Ирия в последний раз видела во время восстания. С одним - Анри Тенмаром - даже разговаривала. И даже...

А ещё - он погиб, пытаясь ее спасти! Что за проклятый мир - где умирает за тебя полузнакомый офицер, а предают - родные люди?

– Пожалуйста!
– Теперь подругу по участи слышно громче - она уже кричит! А ветер воет - соревнуясь с несчастной Ирэн. Впрочем, счастливых заключенных не бывает.
– Если когда-нибудь окажешься в Тенмаре... И встретишь Клода Дарлена... Скажи ему: Ирэн его не забыла и не бросила. Ее просто... навсегда заперли здесь!..

Глухие рыдания.

– Ирэн, я обещаю. Но ты точно выйдешь раньше меня! Если найдешь моих сестер... дочерей лорда Эдварда Таррента, скажи им: их сестра Ирия ни в чём не виновата!..

– Обещаю! Но меня никогда не выпустят!..

Заскрипевшее окошечко явило лимонно-желтую постную рожу. Новую.

– Бери еду и воду. И кончай орать!
– расщедрилась на непривычно длинную фразу очередная грымза в сером балахоне. Эти... дамы менялись уже раз пять или шесть. Очевидно, чтобы не успели сговориться с узницей.
– Еще раз заорешь - переселишься в подвал! К голодным крысам.

Крысы уже не страшны. Люди - куда хуже!

– Связанная по рукам и ногам, - напомнила подробности монахиня. Не иначе - с той, первой, вместе сочиняли.
– Через денек-другой то, что от тебя останется, из подвала и вынем!
– Мымра расхохоталась, довольная собственной шуткой.

Девушка быстро приняла у сушеной воблы кашу, хлеб и кувшины с водой. Грязную заберут позже.

И облегченно вздохнула, когда окошко захлопнулось. Удостаивать такую ответа - много чести. И подобной серой мыши Ирия еще пыталась что-то объяснять? Да лучше всю жизнь молчать!

Когда-нибудь дочь лорда Таррента сроет этот монастырь! На Птичьем Острове будет симпатично смотреться рыбацкая деревня. Раз уж сад здесь не разбить - слишком холодно.

Особенно - ночами. Когда прочь бежит сон. И не дают покоя прощальные слова матери. Причем - еще не самые жестокие.